Николушка. Часть 5

Части 1, 2, 3, 4.

Глава 5. Визит

Когда на дороге показались две лошади, деревенские мальчишки бросили лапту и как горох рассыпались по своим домам. Нет, лошадей они не боялись. В деревнях лошадь – верный друг и помощник. Но люди… Всадники в милицейской форме не предвещали ничего хорошего.

Два офицера – один совсем юнец с едва пробивающимися усами на мягком округлом лице, (видно сам из деревенских), второй постарше, со строгой морщиной на переносице, заехав в село, перешли с рыси на шаг и теперь медленно и важно шествовали по враз опустевшим улочкам Сондуги. Молодой офицер довольно улыбался, озираясь по сторонам и замечая, как дергаются занавеси в избах, за которыми подглядывали бабы.

Всадники прошли через всё село и остановились у небольшой лачужки возле бывшего храма. Раньше в этой лачужке жила дочь попа, старая просфорня. Да недавно померла, оставив после себя умалишенного сына. Офицеры спрыгнули с лошадей. Старший поправил козырек своей кепки, прокашлялся и сплюнул прямо на дорогу. Идти к безумному было неприятно. Они, он слышал, бывают буйными, и при аресте могут начать кусаться и вообще вести себя агрессивно. На всякий случай он взял с собой большой моток веревки, вдруг, придется, связывать ненормального.

Тут дверь лачужки приоткрылась, явив на пороге сухонького мужичка небольшого роста. Мужичок ласково закивал растерявшимся офицерам и заговорил:

- Хорошо как! Приехали! Ну заходите – заходите! Я уже и чаю нагрел.

В лачужке оказалось тепло и уютно, пахло сушеной мятой и полынью. Пучки разнотравья висели на нитях рядом с печкой, у полатей. Тут же у окна стоял широкий старый стол, на котором дымился небольшой самовар. Вся обстановка была по-мужицки простой, даже грубоватой. Но в избе было светло и чисто. Только одно зацепило, потревожило глаз приехавших - это была старая икона Матери Божией, стоящая в красном углу. У иконы мерцала зажженная лампада.

Старый офицер поморщился и не сняв кепки, уселся на скамью у стола. Молодой тоже сел, широко раскинув в стороны ноги, было видно, что в этой избе он почувствовал себя ладно, словно оказался дома. Даже щеки его покрылись теплым румянцем.

Сухонький мужичок налил уж чай и стал резать толстыми ломтями круглый хлеб, еще теплый и оттого особенно ароматный.

- Николай Константинович Трофимов? – строго спросил старший офицер, доставая из кожаной сумки бумаги. Его усталые глаза зорко следили за хозяином дома, видно, ожидая, что тот выкинет какую-нибудь безумную штуку. Но хозяин был спокоен. Его седые волосы до плеч словно озаряли худое лицо, глаза не прятались, смотрели прямо и добро, высокий лоб был спокоен.

- Да, это я. – ответил мужичок. – А Вы попейте-попейте чайку-то. Он вам силы даст. Долго поди ехали-то сюда, устали. Яблочки сушеные изведайте. Сладкие. Прошлый год урожайный был.

Молоденький офицер вытер усики рукой, и взглянув на старшего, потянулся к кружке.

- Ай, забыл! - Николушка подошел к полке, и достал оттуда тряпицу, в которую было завернуто нечто большое и по виду тяжелое.

Старший офицер побледнел и быстро нащупал в кармане револьвер. А мужичок уже развернул холщовую тряпку, и поставил на стол сахарную голову, да рядом с ней положил щипчики.

- Я не очень привычен к сладкому. – сказал мягко. – Но для гостей берегу.

Офицеры переглянулись. И страший облегченно убрал руку с револьвера.

- А себе что ж, чайку? – спросил.

- А то! – улыбнулся мужичок, и пододвинув к столу табурет, сел между офицерами. Налил себе в медную кружку душистой заварки. Широко перекрестил лоб, это вышло у него так просто и естественно, что молодой офицер еще больше покраснел, а старший отвернулся. И стал пить мелкими глотками чай, все так же ласково и мягко, глядя поверх кружки на своих гостей.

- Вкусно! – проговорил молодой офицер, отпивая глоток.

Мужичок закивал.

- Это все травы: мята, ромашка, рябиновый лист…

Решился испить и старший. Горячий напиток разошелся по телу, отогревая скованные от долгой езды конечности.

Мужичок тихо улыбался, горела лампадка, белая печь обнимала своим теплом. Старший офицер снял кепку и вытянул утомленные ноги. Откуда-то из глубины всплыло воспоминание, как его, маленького мальчонку, бабушка в праздничном ситцевом платке поила отваром из мяты и ромашки, а в углу также покачивался красный огонек у иконы святого Николая. Захотелось тут же лечь, на длинные полаты возле печи, как в детстве подоткнуть под себя ноги, голову положить на ладони и заснуть радостным цветным сном, каким он уже разучился спать, видя по ночам лишь серые тревожные обрывки действительности.

Допив свой чай, и уверившись, что гости насытились и отогрелись, хозяин дома встал, подпоясал серый зипун и бодро сказал:

- Ну что ж, а теперь, пойдем?

Разломленные офицеры недоуменно подняли на него глаза.

- Поехали? – снова спросил Николай. – В район-то?

Старший неловко смял кепку в руках.

- Да, нам видимо пора. – вздохнул он, вставая.

- Спасибо за угощение! – проговорил совсем уж красный молодой.

- Слава Богу! – закивал мужичок, открывая дверь.

- Ну-с, до свидания. – закланялся младший.

- А Вы Агрипину Ивановну поминайте иногда. – обращаясь к старшему, тихо сказал мужичок. – Она вас очень любила. Верующая была.

Офицер как-то странно съежился.

- У Бога все живы! – мужичок кивнул.

И офицер снова вспомнил, что тот – безумный.

- Поехали! – скомандовал он младшему, запрыгивая на лошадь. – Поехали отсюда быстрее.

Шпоры вонзились в бока лошадей, и те понеслись галопом, взбивая на деревенской дороге осеннюю пыль.

- А кто такая Агрипина Ивановна? – уже в тайге офицеры поравнялись, сбавив ход, и молодой озадачено глянул в серое лицо старшего.

- А мне почем знать? – тот с досадой махнул рукой и отвернулся, солгав. Как же ему не знать, ведь Агрипиной Ивановной звали его бабушку. Ну и мужичок, ну и безумный… И как теперь оправдываться перед начальством, что они его не привезли в район?

Глава 6. Небо

Добродетель в человеке раскрывается как цветок – неприметно. Вчера бутон еще был зелен, а утром – уже распустился. Распустился и заблагоухал, ведь как цветок добродетель имеет особый аромат. Апостол Павел говорит о христианах: «… мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь. (2Кор.2:14-15)». Оттого человек добродетельный одних людей притягивает к себе, а других – пугает или даже злит.

Николушка стоял на пригорке и, задрав лицо, смотрел вверх. Небо на севере – близкое и живое, как река. Это небо хочется пить. Впитывать в себя, в нем растворяться. Вот плывут облака. Они плывут неспешно, поглощенные своей особой небесной задумчивостью. Огромные, низкие, важные, словно не облака – горы. А пробьет их солнечный луч, они озарятся светом, заблестят, как звезды. И кажется, что это не солнце высвечивает сквозь тучи, а Бог своим небесным знамением дарует людям надежду, что не забыл Он их, что никогда их не забудет.

Северное небо – словно купол в храме, обнимает простор и уводит взор и думы ввысь. Как можно не верить в Бога, глядя в это небо? Или человеки разучились поднимать свои головы от земли?

Николка часто приходил на церковный пригорок и глядел на облака.

Мимо бежали дети – торопились в школу, которая стояла неподалеку.

- Убогий! Убогий! – закричали.

- Тссс! – посмотрел на них Николушка. – Не надо кричать. И руками размахивать. Надо вести себя тихо.

От шума с крыши храма поднялась, взмыла вверх воробьиная стая. Защебетали воробьи, усаживаясь на куст сирени у храма.

Николушка улыбнулся.

- Вот, птички небесные!

Что ж бывало всякое, в селе Николку считали и дураком и ненормальным, дети либо боялись и убегали, либо дразнили, строили рожи, один раз мальчишка бросил в него камень. Бросил удачно. Камень больно рассек ногу, и та долго потом ныла, не желая заживать. Это было, было. Но это прошло. И как-то незаметно Николку полюбили, и даже стали ходить к нему за советом.

Начали люди замечать, что то, что Николка скажет присказкой или загадкой спустя время вдруг сбывается.

Так, запомнили, что в 1935 году летом стоял Николай у церкви и размышлял: «Заречье-то неправильно достроено. Надо бы в два ряда». Несколько человек видели, как он все выходил к церкви и смотрел в сторону Заречья, да вздыхал. А через неделю, когда все были в поле, случился страшный пожар, деревня вся сгорела. После пожара осталось три дома, да и то на краях.

Еще вспоминали, как в начале лета уже сорок первого года мужики косили в поле зеленую траву, а Николушка мимо шел, он и говорит им: «Вся травка зеленая, расцвела, а всю — всю скосили-то. Теперь она вся и повянет». И только, когда скоро война началась, а мужиков тех на фронт забрали, поняли местные, что Николка говорил тогда не только о траве.

Тогда уж стали к блаженному тайком бегать женщины, чтобы узнать, почему не приходят письма с фронта, и живы ли их сыновья, мужья и отцы. Николай всем отвечал, но большей частью иносказательно, успокаивая и предлагая вместе молиться. И только иногда говорил прямо: «Ты мужа жди, придет весточка», или: «Молись о Царствии Небесном, надо в храме его отпеть, он у тебя неживой», а некоторым: «Он у тебя не жив, но весточка еще придет». И действительно, приходило письмо, а затем и повестка.

Старца женщины берегли, а некоторые и взяли за заботу - ухаживать, приносить ему пироги да хлеб. Всех принимал Николушка, всех выслушивал и находил нужное слово. Но никто не знал, как тяжелы были для него эти годы войны. Как остро он чувствовал и переживал боль людскую, растекшуюся по земле русской. Часто он уходил в лес, прятался среди березовых рощ, ельников, скрывался на ключиках. И там долго-долго, до изнеможения, молился Богу.

Продолжение следует...