Протоиерей Стефан Павленко: «На службе в храме Христа Спасителя в день объединения Русской Церкви я почувствовал ее силу и благодать»

Полтора десятилетия назад объединение Русской Православной Церкви и ее Зарубежной ветви вышло на финишную прямую. Настоятель храма Всех святых в земле Российской просиявших в калифорнийском городе Бурлингейм, протоирей Стефан Павленко, был непосредственным участником этого процесса: сначала в 2004-м году он сопровождал Первоиерарха РПЦЗ Митрополита Лавра (Шкурлу) в его первой официальной поездке в Россию, 2 года спустя участвовал в принятии ключевых решений на Всезарубежном Соборе, а 17 мая 2007 присутствовал на праздничном богослужении в храме Христа Спасителя в Москве.

О своей роли отец Стефан говорит скромно: «Я бы считал себя свидетелем некоторых событий, связанных с объединением». Своими воспоминаниями он поделился с порталом Православие.ру.

Фото: patriarchia.ru

Нам не нужно было включать воду, чтобы заглушить разговор

Впервые я посетил Россию в 2002-м году вместе с несколькими священниками РПЦЗ. Тогда у нас не было официальной миссии, мы побывали в Москве, в Ипатьевском монастыре, в Костроме, в других местах.

Конечно, тогда мы уже могли чувствовать себя спокойно и не включать в ванной воду для того, чтобы сказать что-то важное. Я слышал такие истории от тех, кто бывал в СССР. Например, нынешний владыка Иероним (Шо), который живет на покое в городе Магопак, приезжал в Союз еще будучи американским студентом и, вероятно, может рассказать об о тех трудных для Церкви временах.

В 2004-м владыка Лавр, до тех пор несколько раз посещавший Россию инкогнито, впервые приехал официально. Вместе с ним была большая делегация, которую сопровождали паломники, и я как раз оказался одним из них. Конечно, тогда уже никто не боялся говорить, все были откровенны. Мы даже шутили, что техника стала настолько совершенной, что включение воды уже не поможет. Но, естественно, ничего подобного не было и в помине.

Правда, многие и тогда считали, что с людьми из Московской Патриархии нужно быть осторожными. Я никогда с нею не был связан, но считал, что священники там были в большинстве своем очень хорошими людьми.

Архиереи впервые рассказывали, как пришли в Церковь

Митрополит Кирилл Я могу точно назвать момент, который во многом стал определяющим для меня лично в понимании необходимости сближения Церквей.

По прилете в Москву нас встречали в зале для почетных гостей. Когда мы сели за стол, рядом с владыкой Лавром был протоиерей Георгий Ларин, вслед за которым сразу сидел я. И так получилось, что как раз напротив меня находился тогдашний митрополит Кирилл, ныне Патриарх, к которому некоторые члены нашей делегации тогда относились с недоверием.

Я внимательно смотрел на владыку Кирилла и старался прочувствовать его. В это время отец Георгий наклонился к Митрополиту Лавру и спросил, можно ли задавать неудобные вопросы. Тот ответил, что можно говорить обо всем, и отец Георгий прямо спросил о некоторых смущавших его вещах. Я точно не помню слова митрополита Кирилла, но форма, в которой он ответил, и объяснение, которое он дал, были очень откровенными и чистосердечными.

После этого все начали делиться своими впечатлениями. Владыка Кирилл вспомнил об одном из своих родственников – кажется, об отце. Тот рассказывал, как деда увезли в НКВД, семья голодала, и вдруг ночью раздался стук в дверь. Мать думала, что «черный воронок» приехал за остальными, но оказалось, что кто-то принес им еду, и они не умерли с голоду.

Потом мы общались с другими архиереями РПЦ, и я слышал, как они впервые между собой говорили, каким образом пришли в Церковь. Один вспоминал, как бабушка приводила его в храм, другой говорил о родителях. Было потрясающе слышать, как представители духовенства рассказывали друг другу о таких вещах. После этого я понял, насколько были далеки от христианства те, кто критиковал примирение двух Церквей.

Я понял, насколько были далеки от христианства те, кто критиковал примирение двух Церквей

Признаться, я о себе тоже не могу сказать, что с самого начала был за воссоединение. Правильнее так – не был против. У меня имелись собственные тревоги, я очень переживал из-за того, что Московскую Патриархию связывали с экуменизмом и обвиняли в соучастии в богослужениях с представителями других направлений. Эти вопросы меня тревожили, но я надеялся, что появится возможность найти общий язык, и Московская Патриархия решит вопросы по тем пунктам, которые вызывали у нас наибольшие опасения.

Большое влияние на меня в этом плане оказал отец Всеволод Дробот, служивший настоятелем церкви в городе Олбани, штат Нью-Йорк. Он вел себя осторожно и не был склонен к объединению, но, когда было принято окончательное решение, остался верным Зарубежной Церкви и владыке Лавру. Он понимал, что воссоединение рано или поздно произойдет, однако, насколько я знаю, после этого у себя на приходе не упоминал на богослужениях Патриарха Московского и всея Руси – ни Алексия II, ни Кирилла.

Его позиция серьезно повлияла на мое отношение к происходящему, и я понял: уж если отец Всеволод, который и сам жил под Советской властью, не стал никуда уходить, то это правильно.

Увы, некоторые из моих знакомых так не считали и ушли в раскол. Даже два моих бывших однокурсника из семинарии в Джорданвилле – Григорий Петренко и ныне уже покойный Стефан Сабельник – стали так называемыми «архиереями» в группировках, которые отпали от Зарубежной Церкви и при этом враждовали друг с другом. Они ушли, даже несмотря на то, что выросли под окормлением владыки Лавра, который всегда был открыт для всех, как на ладони: можно было с любой стороны посмотреть и узнать, где он был и что делал, от дня его рождения и до самой кончины. Все знали, что крестил его владыка Виталий (Максименко), а воспитывал отец Киприан (Пыжов).

Эти же двое, хоть и были тогда близки к владыке Лавру, примкнули к людям, о которых вообще ничего не было известно: кто их крестил, кто воспитал, кто рукополагал. Я лично им говорил об этом, но они только обвиняли друг друга в том, что находятся в группах под влиянием коммунистов.

К сожалению, таких людей оказалось немало. Наверное, в каждом приходе есть те, кто сам отрезал себя от Церкви, и, к сожалению, мои прихожане в данном случае не стали исключением. Один из них – мой сосед, мы живем в двух кварталах от нашего храма, из окон видны купола. Но за 15 лет после воссоединения этот человек лишь однажды появился у нас. Я так обрадовался, увидев его, но он лишь купил календарь и ушел.

Я сравнил владыку Лавра с Авраамом и Моисеем

На мой взгляд, наша поездка в Россию в 2004-м году стала одной из ключевых вех в процессе воссоединения. На состоявшемся позднее Всезарубежном Соборе члены нашей делегации высказывали свое мнение о том, что видели, и в итоге было принято решение начать процесс примирения и воссоединения.

Я тоже выступил на том Соборе и сказал, что владыка Лавр взял на себя послушание, подобно Аврааму, когда Бог сказал ему принести в жертву сына Исаака. Он доверился Божию призыву, как и Авраам. Ведь противники объединения говорили, что с вхождением в лоно Московского Патриархата Зарубежная Церковь будет уничтожена, но владыка Лавр до конца верил, что Господь сохранит ее.

Протоиерей Стефан Павленко Кроме того, я вспомнил Библейскую историю о битве израильтян с амаликитянами: когда Моисей поднимал руки, побеждал Израиль, когда опускал – одолевали враги, и Аарон и Ор стали поддерживать его руки. Я сказал, что мы точно так же должны поддерживать владыку Лавра.

К удивлению многих, когда дело дошло до голосования по главному вопросу, идея воссоединения была поддержана единогласно, хотя до самого последнего момента оставались те, кто сомневался или выступал против. Например, Андроник (Котляров), который тогда служил иеромонахом в Иерусалиме, а после 2007 года ушел в раскол и сейчас является неканоническим архиереем, не участвовал ни в одном из заседаний Собора и посещал только трапезы. Будь он в зале, наверное, голосовал бы против, но его там не было. Тот же самый Григорий Петренко и его сын Владимир тоже выступали против. Владимир, который был счетчиком, даже не хотел записывать число голосующих по какому-то вопросу. Ему тогда сказали: «Ты счетчик, и должен считать то, что есть».

Правда, и среди тех, кто поддержал воссоединение, были разные позиции по поводу того, насколько быстро должен идти этот процесс. Многие думали, что это займет многие годы, были даже такие, кто считал: «Мы проголосуем, но это никогда не произойдет». Однако в итоге все произошло очень быстро.

Духовник мне всегда говорил, что в СССР
среди духовенства были те, кто жертвовал собой

Я думаю, что воссоединение произошло в свое время, когда с обеих сторон появились люди, которые могли пойти на сближение. Но мне довелось общаться со многими архиереями Зарубежной Церкви старшего поколения, и я думаю, что они тоже не исключали такой возможности в принципе. Главным ключом был вопрос о церковной благодати: либо ты верил в ее наличие в Московской Патриархии, либо считал, что ее там нет. Скажем, такой человек, как епископ Григорий (Граббе), в свое время, несмотря на всю его строгую позицию по отношению к Московской Патриархии, все-таки не отвергал полностью понятие о благодати в РПЦ.

Полагаю, что и владыка Аверкий, и владыка Никон (Рклицкий) придерживались такого же мнения. Ведь они принимали в лоно Зарубежной Церкви и духовенство, которое было рукоположено в Московской Патриархии. Например, моего первого духовника и наставника отца Николая Марцишевского. Никто не пере-рукополагал заново ни его, ни других священников и даже архиереев, переходивших в РПЦЗ, – их просто принимали.

Отец Николай всегда мне говорил, что среди клира в Советском Союзе были люди, которые жертвовали собой. Были такие священники, к которым в храм никто не ходил, а по ночам они тайно куда-то ходили, крестили, причащали, венчали людей. Разве это не исповедники?

Это в чем-то напоминает евангельскую притчу, когда один сын сказал отцу, что станет работать, и ничего не сделал, а второй сначала отказался, но потом пошел. Конечно, духовенство всегда было разным, но каждый по-своему тянул лямку.

Красное и белое

Наверное, не многие сейчас помнят, что при подписании акта о воссоединении мог произойти конфуз. Дело в том, что изначально церемонию планировали на день отдания Пасхи. Однако наш протопресвитер Александр Лебедев из Лос-Анджелеса вовремя вспомнил, что духовенство в РПЦЗ на этот праздник традиционно служит в белых облачениях, а в Московской Патриархии – в красных. Для того чтобы избежать политических намеков, в итоге было решено подписывать документы на следующий день, в Вознесение Господне.

Конечно, это забавная деталь, но все же в ней не стоит усматривать какой-то особый смысл. Например, архиепископ Лос-Анджелесский и Южной-Калифорнийский Антоний (Синкевич), который всегда выступал против Московской Патрирахии, утверждал, что на Пасху облачение должно быть не только белым, но и красным. Моя супруга сшила ему такие белые одежды с абсолютно красными галунами.

Кстати, в свое время у нас ходила шутка, что те, кто выступает против Советского Союза, не должны есть борщ, поскольку тот красный. Но были люди, которые воспринимали подобные вещи на полном серьезе. Лет 40 назад и я стал свидетелем такой сцены у нас на приходе. Одна состоятельная женщина вызвалась украсить церковь цветами на Рождество и провела там перед службой несколько часов. Иконы были украшены цветами и большими красными бантами. Старшая сестра сестричества, увидев эти банты, просто взвинтилась и начала их срывать. Она говорила: «Как это можно? Мы что, стали коммунистами?»

Правда, с тех пор у нас подобных историй больше не возникало: после кончины этой старшей сестры мы уже много лет подряд украшаем храм красными бантами и на Рождество, и на Пасху. Но это не имело и не имеет никакого отношения ни к чему, кроме цветов.

Зато приключилась еще одна забавная, но поучительная история. Перед воссоединением мы в Зарубежной Церкви устраивали по приходам собрания, чтобы объяснить людям, что происходит. Я тоже провел у себя такую встречу, рассказал, что пришло время для воссоединения, что уже с 1988 года в России произошел сдвиг в сторону свободы Церкви. Один прихожанин мне сказал: «Отец Стефан, я хочу вас предупредить: вы доиграетесь с этими московскими попами. Вас сошлют в Сибирь, а наш храм заберет Московская Патриархия».

«Вас сошлют в Сибирь, а наш храм заберет Московская Патриархия»

В ответ я пошутил: «Сибирь – тоже русская земля». Все засмеялись, а этот человек фыркнул и замолчал. Но после воссоединения первый церковный праздник пришелся на день Николая Чудотворца, и получилось так, что в Свято-Николаевском соборе в Сан-Франциско, который принадлежит Московской Патриархии, не оказалось батюшки. Ему зачем-то нужно было возвратиться в Россию, и меня направили вместо него служить праздничную литургию. Так что на самом деле все получилось с точностью до наоборот: не меня вышвырнули из моего храма, а я занял место священника РПЦ. Кстати, и в Сибири я тоже бывал.

На службе в храме Христа Спасителя я чувствовал силу Церкви

Я был на подписании в Москве и участвовал там в богослужении – не служил, но стоял как будто в сторонке. Для нас было немного странно, поскольку в РПЦЗ обычно большая архиерейская служба – это всего несколько архиереев. Например, когда в Сан-Франциско проходил Архиерейский Собор, то к нам на храмовый праздник приехало, думаю, 10 архиереев. А тут, когда ты видишь их сотни, они стоят рядами, а за ними – ряды священников, это потрясающая картина. Конечно, было удивительно наблюдать Президента Владимира Путина на клиросе. Он прошел мимо меня настолько близко, что я мог бы дотронуться до него, если бы протянул руку.

Все было очень благолепно и величественно. Чувствовалась сила, благодать и крепость Церкви. Я думаю, владыка Лавр понимал, что без объединения с Московской Патриархией нам только и останется, что чахнуть. Ведь какими бы духовно крепкими ни были люди в нашем Зарубежье, они постепенно переходили в иной мир, и с каждым поколением церковная сила слабела. И нам воссоединение нужно было для жизни.

Владыка Лавр понимал, что без объединения с Московской Патриархией нам только и останется, что чахнуть

Мне кажется, здесь можно сделать следующее сравнение. Когда у человека есть рана, то сверху появляется болячка, которая позволяет ране заживать. Но когда рана заживает, то и болячка отваливается. Я думаю, наша Русская Зарубежная Церковь как раз и была своего рода болячкой на страдающем теле Русского Православия, пережившем гонения, мучения и все другие ужасы безбожной большевистской власти. С одной стороны, она хранила все то, что было в Российской Церкви, но, с другой, когда Церковь исцелилась до нужной степени, то и болячка стала отпадать. Те, кто выступал против примирения, не видели страданий Церкви и ее исцеления.

Сейчас же сотни и сотни людей приходят в храмы – как у нас в Зарубежье, так и в России. Конечно, из этого огромного количества лишь немногие становятся по-настоящему церковно верующими. Но именно в этом и заключается крепость Церкви, которая продолжает жить. И это показывает, что воссоединение Церквей имело смысл 15 лет назад, имеет сейчас и будет оправдываться в будущем.