Протоиерей Виктор Потапов: «Митрополит Иларион был рожден для монашества»

Когда 16 мая ко Господу отошел Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Иларион (Капрал), моей мыслью было позвонить протоиерею Виктору Потапову, настоятелю нашего собора в честь святого Иоанна Предтечи в Вашингтоне. Для него владыка был не только архиереем, но и другом, с которым они были близки 55 лет. Когда я выразил батюшке соболезнования в связи с уходом близкого человека, он ответил мне тем же, сказав, что владыка был родным для всех православных чад Русского Зарубежья. С этого и начался его рассказ.

Митрополит Иларион (Капрал) и протоиерей Виктор Потапов

Из всего курса семинарию окончили только четверо

В 1967 году, еще в прошлом столетии, мне было 18 лет, и я поступил в Свято-Троицкую духовную семинарию в Джорданвилле. Из Канады туда же приехал 19-летний застенчивый молодой человек по имени Игорь Капрал, украинец, который еле говорил по-русски. Да и я тоже не особо объяснялся на русском в то время.

По тем временам считалось, что наш класс был большим – на первый курс поступило 12 человек. Но когда мы выпускались, нас осталось всего четверо: кроме нас с владыкой Иларионом до конца доучились нынешний протоиерей Сергий Котар, а также один монах, который, к сожалению, оставил монашество через несколько десятилетий. Кроме того, заочно с нами учился протопресвитер Валерий Лукьянов, многолетний настоятель Свято-Александро-Невского собора в Нью-Джерси, который был намного старше нас. Он тоже успешно закончил курс.

Семинаристы вели полумонашеский образ жизни: ежедневно ходили в церковь, постились. Еда была достаточно скудной для светского человека

Уходили же люди потому, что просто не выдерживали и понимали: это не для них. Во-первых, если предмет тебе не интересен, учиться действительно сложно. Кроме того, нужно помнить, что в Джорданвилле очень сложный климат зимой, там очень холодно и сыро. И наряду со всем этим ожидалось, что семинаристы будут вести полумонашеский образ жизни: ежедневно ходить в церковь, поститься, еда была достаточно скудной для светского человека, который привык к мясу. Некоторые этого не выдерживали.

В юности Игорь был прихожанином Московской Патриархии в Эдмонтоне, а позднее стал духовным чадом епископа Эдмонтонского Саввы (Сарачевича). Серб по национальности, он возглавлял епархию РПЦЗ. Ведь хотя мы и являемся Русской Церковью, но объединяем множество этносов: у нас среди прихожан, священников и даже среди епископата были и есть русские, украинцы, белорусы, американцы, сербы, болгары, грузины, греки, киргизы, узбеки, казахи, корейцы, азербайджанцы, китайцы, афроамериканцы.

Митрополит Иларион с Марией Потаповой Епископ Савва был, как говорили в старину, «собенным» другом святителя Иоанна (Максимовича) и очень повлиял на будущего владыку Илариона. Тот настолько увлекся церковной жизнью и вошел в нее, что захотел поехать в Россию учиться в духовной семинарии.

Но владыка Савва предложил ему не отправляться в коммунистическую Россию и получить богословское образование в Джорданвилле. Владыка Иларион внял этому совету и поехал туда. Так мы с ним и познакомились.

Тогда в общей сложности в семинарии училось не больше 40 человек. Всех первокурсников поселили в так называемую общую келью, где стояли двухъярусные кровати. Мы там жили месяцев шесть-семь, делили один туалет. У нас были военные нары: покойный Николай Николаевич Александров, который был первым деканом Свято-Троицкой семинарии, приобретал бесплатно старое американское военное оборудование, и многие из нас тогда, например, ходили зимой в шинелях ВВС США.

Нам дали комнаты по два человека, и я оказался вместе с будущим владыкой Иларионом – тогда просто Игорем

Потом нам дали комнаты по два человека, и я оказался вместе с будущим владыкой Иларионом – тогда просто Игорем. Он спал на верхнем ярусе, а я на нижнем. Мы жили с ним бок о бок несколько месяцев и очень сблизились друг с другом. Я полюбил его, он был очень честным, в нем не было никакого лукавства. Не было «фасада», за которым скрывалось что-то другое.

Он стал близким другом не только для меня, но и для очень многих семинаристов. Я не помню, чтобы кто-то его критиковал или ругал. Он был общим любимцем.

Послушание для владыки было образом жизни

Конечно, семинаристы – люди молодые, а молодости иногда свойственна бесшабашность. Честно признаюсь: я порой позволял себе какие-то мелкие шалости, а владыка Иларион – никогда. Со дня поступления в семинарию он почти не выходил из Свято-Троицкого монастыря до тех пор, пока не стал епископом.

Владыка на самом деле не любил уезжать из обители, да и возможности делать это у него не было. Кроме всего прочего, он взял на себя множество послушаний. Например, был редактором миссионерского журнала Orthodox Life («Православная жизнь») на английском языке, много переводил на английский русскую духовную литературу. Отец Иларион выручал каждого, кто в нем нуждался, он был безотказным, и все искали его помощи. Особенно он ухаживал за парализованным архиепископом Аверкием (Таушевым), у которого был келейником и находился с ним буквально днем и ночью в течение нескольких лет.

Джорданвилль хорошо подходил к его характеру и темпераменту. Там очень деятельное монашество – не только в молитвенном отношении, но и в послушании, и в миссионерстве. Именно там впервые в Русском Зарубежье начали издавать православную духовную литературу на английском языке – в этом плане Свято-Троицкая обитель всегда была очень прогрессивной. Владыка же по природе своей любил делиться с людьми Православием, красотой нашей веры. Для него это было идеальное место в том смысле, что там можно было издавать книги, встречать паломников, которые тогда приезжали во множестве, и показывать им монастырскую жизнь. Помимо этого, он прекрасно пел.

В общем, владыка Иларион был чрезвычайно занятым человеком, на него все полагались, и поэтому он просто не имел возможности уехать из монастыря.

Правда, я не могу сказать, что у нас с ним были какие-то общие послушания. Исключение составляло только фермерское хозяйство, которое в те годы было очень большим. Монастырь располагал огромной территорией, нужно было собирать урожай. Трактор обвязывал сено в снопы, после чего мы, семинаристы, должны были забрасывать его на телегу. Все это выполняли вместе и монахи, и студенты.

Но у владыки Илариона были и особые послушания, которыми я не занимался. Например, он набирал тексты в типографии, умел и очень любил это делать. К любой своей работе он относился очень серьезно. Как говорят монахи, послушание выше поста и молитвы. Для него послушание было образом жизни.

Он готовился к монашеству – это было ясно. Все понимали, что он будет именно монахом, а не священником в миру

Кроме всего прочего, владыка ходил на ранние службы, очень любил молитвы, богослужебную жизнь. Он и меня вдохновлял на это: я предпочитал посещать не семинарскую молитву в 7 часов утра, а вместе с ним бывать на полунощнице – особой монашеской службе, которая начиналась в 5 утра. Она длилась примерно 45 минут, и я знал, что у меня будет возможность до начала занятий либо подготовить уроки, либо отдохнуть. Для меня такое служение имело практическое значение, а для него это был образ жизни. Он готовился к монашеству – это было ясно. Все понимали, что он будет именно монахом, а не священником в миру.

Владыка был рожден для монашества

Тогда я и сам всерьез задумывался о монашестве. В 1970 году я впервые посетил Афон и оттуда поехал в Иерусалим, где познакомился со своей будущей матушкой. Но у меня, на самом деле, это были юношеские мечты. Я видел, как многие молодые люди приходили в монастырь, думая, что станут монахами, что это какая-то романтика, но потом понимали, что такая жизнь не для них, и уходили. Владыка Иларион – один из немногих в моей жизни, о ком я с самого начала знал, что он хочет быть и станет монахом.

Позднее я говорил всем, кто сомневается в необходимости монашества: посмотрите на владыку, он рожден для монашества. Он любил всех, не гнушался браком (Боже упаси!), но монашество было для него идеалом. И он его воплотил в жизнь.

Конечно, монахи Джорданвилля видели и всячески поддерживали в нем это устремление. Я помню, что еще в наши семинарские годы они часто заходили к нему, чтобы как-то подбодрить. Они видели в нем будущего собрата, делились с ним советами, обменивались духовной литературой. Владыка любил такие встречи с ними.

Со своим крестником Сергеем Потаповым и его женой Екатериной

Духовные книги он тоже любил. Помню, было уже поздно, часиков 11 вечера, а нам вставать в 4:30 утра, чтобы идти на полунощницу. Но он так увлекался чтением, что чувство умиления переполняло его: «Виктор, послушай!» И читает мне о мучениках первых веков христианства, о том, как они настолько любили Христа, что были готовы отдать свою драгоценную земную жизнь, чтобы запечатлеть, поставить «Аминь» на ней ради любви ко Христу. Это поразило меня.

Во время трапезы в монастыре мы слушали жития святых. Но за едой мы отвлекались, к тому же не все хорошо читали, и порой это как-то проходило мимо ушей. А для владыки эти жития были как живая вода. И когда он читал и от чистого умиления делился со мной, я это очень оценил. Мне трудно это выразить, но тогда я почувствовал, что в житиях есть огромнейший смысл. Я почувствовал, почему этот пример мучеников был так важен для первых христиан. Их кровь – фундамент Церкви. Владыка Иларион это понял гораздо раньше других и потому так благоговейно относился к житиям. Безусловно, он научил меня читать такие тексты.

Я не помню владыку без книги. Мы часто ездили куда-то вместе, и у него в машине всегда лежала какая-то книга. Он просто заглатывал литературу

Я не помню владыку без книги. Мы часто ездили куда-то вместе, и у него в машине всегда лежала какая-то книга. Он просто заглатывал литературу. У него была огромная личная библиотека в Синоде. Но он не копил книги, как это делаю я, например. Мне просто жалко с ними расставаться, хотя я далеко не все их читал. Намерение благое, но, будучи на большом приходе, трудно находить время, хотя я, конечно, стараюсь. Владыка же не расставался с книгами. У него была феноменальная память на лица, на имена и на литературу тоже. При этом он никогда не козырял этим, не хвастался тем, что прочитал какое-то замечательное произведение и может о нем рассказать.

Что интересно, несмотря на свою начитанность и замечательную память, он не был красноречивым и не умел красиво изъясняться. Я всегда говорил: да, это может быть так, но вся его жизнь была сплошное красноречие. Он учил людей своим примером, и все его любили и ценили. Даже те, кто критиковал владыку за то, что он не всегда умел сказать «нет» там, где это требовалось. Я не помню, чтобы у него были враги – кроме общего врага нашего спасения. Если владыка ошибался, то делал это исключительно из чувства любви. Он старался не огорчать людей, всех любил и в этом смысле был совершенно удивительным. Сейчас я рассказываю об этом, и у меня на глаза наворачиваются слезы.

Слово «я» для него не существовало

В своей жизни я не помню второго такого человека. Безусловно, таким был святой Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, но знать его лично мне не довелось. Митрополит Иларион, безусловно, был праведником. Он совершенно не искал ни славы, ни епископского, ни митрополичьего звания. Ему хотелось жить и работать в монастыре во славу Божию. Он был абсолютно не амбициозным человеком.

Он был очень доброжелательным и целомудренным, никогда не говорил о себе самом. Слово «я» для него не существовало.

Мой сын стал солидным человеком по молитвам владыки

Наши дружеские отношения с годами только крепли. Мы оставались друзьями, любили друг друга даже больше, чем в семинарии. Конечно, он перестал для меня быть Игорем с тех пор, как его постригли в монашество с именем Иларион: я уже не мог называть его мирским именем, поскольку это был уже совсем другой человек. Однако мы с ним остались на «ты» на всю жизнь. Я всегда мог ему позвонить, он поднимал трубку, принимал мои предложения приехать к нам в Вашингтон послужить, у нас было много общих дел.

Через несколько лет после окончания семинарии владыка стал крестным отцом моего второго сына Сергея. Мы хотели духовно породниться с ним еще раньше, когда у нас родился старший – Марк. Но тогда это не благословил владыка Аверкий. Он считал, что быть крестным – не дело монаха, который уходит из мира, чтобы молиться за мир. Крестный отец же, как ожидается, живет в миру и заботится о своем крестнике.

Мой сын Сергей, его крестник, был с ним на «ты», как и все наши дети: у нас были очень семейные отношения

Но позднее владыка Лавр дал свое благословение. Он иначе смотрел на подобные вещи и считал, что монах молится, поминает людей в своих молитвах. В результате наш Сергей стал первым крестником для владыки Илариона. В детстве и юности он был сорванцом, но по молитвам своего крестного теперь стал солидным человеком. Владыка с улыбкой смотрел на его шалопайства. Кстати, Сергей с ним был на «ты», как и все наши дети: у нас были очень семейные отношения.

Владыка был по природе миссионером

Владыка Иларион по природе своей был миссионером. Украинец по рождению, русский по духу, но прежде всего – православный. Православный же человек – а тем более священнослужитель или иерарх – не может замыкаться в себе и держать свечу веры под спудом.

Когда архиерея облачают в церкви, произносят такие слова: «Тако да просветится свет твой пред человеки, да видят добрая дела твоя, и прославят Отца нашего». Это означает, что архиерей должен проповедовать, распространять веру во Христа, не должен ее скрывать. Владыка Иларион делал это своей жизнью – это была его проповедь.

Владыка Иларион понял это в самом начале своего духовного пути. Как я уже говорил, он переводил на английский классику духовной литературы – жития святых, святителей Феофана Затворника и Игнатия (Брянчанинова). В семинарии даже мне давал переводить на английский какие-то статьи, хотя это было и не мое. Став же епископом, собирал новые общины в разных местах нашей Восточно-Американской епархии, а потом – в Австралии, особенно в южных штатах. Его все одинаково любили – и американцы, и русские, и представители других национальностей, которые наполняют наши приходы. У нас есть множество священников-американцев, принявших Православие и возглавивших эти общины. Даже сейчас, в наши непростые времена, никто из них даже не помышляет уходить из Русской Церкви. Благодаря владыке Илариону, который до самого конца остался миссионерски настроенным человеком, они понимают, что Церковь выше политики.