Игумен Силуан (Юстиниано): «Мы являемся братством, которое служит приходской общине»

О. Силуан (Юстиниано) Я расскажу вам об уникальной семье. Протоиерей Григорий Юстиниано – островитянин с Пуэрто-Рико. Трое его сыновей – священнослужители. Когда большая часть жизни была прожита в Америке, отец Григорий вернулся на родину, чтобы организовать Миссию и построить храм.

А сегодня наш собеседник – его старший сын, игумен Силуан (Юстиниано), заместитель настоятеля монастыря Святителя Дионисия Ареопагита в Сент-Джеймс, что под Нью-Йорком. С ним мы говорили в здании Архиерейского Синода в Нью-Йорке. Это был один из самых холодных дней минувшей, абсолютно бесснежной в здешних краях зимы. Я шла мимо совсем не экзотических для Нью-Йорка кустов олеандра. Они были зелены, как и летом, но листья их были обожжены – морозом и солнцем.

– Свое детство я провел в городе Сан Херман в Пуэрто-Рико, откуда в Америку переселился мой отец и большая часть моей семьи, и где сейчас находится Православная миссия Преподобного Иоанна Лествичника, основанная в 2008-м году. В нашей семье четверо детей: трое братьев – я, отец Даниил и отец Серафим – и наша старшая сестра Деспина. Христианское имя моей матери – Евфимия, так же звали и ее мать.

Мои отец и дед тоже выросли в Сан Хермане. Это второй старейший город Пуэрто-Рико, расположенный на юго-западе острова и названный в честь святого Германа Осерского. В детстве я много играл в лесу и в кустах. Есть в Пуэрто-Рико тропический фрукт маракуйя, кусты которого разрастаются в саду и создают прекрасные игровые площадки с навесами. Я залезал под кусты и, спрятавшись там, наслаждался уединением, проникающими фрагментарно сквозь листья солнечными лучами и сладким ароматом маракуйи. Все это завораживало и радовало.

Отец Григорий и матушка Евфимия

Мой отец был пятидесятническим пастором, поэтому большую часть моего воспитания составляло изучение Библии и Евангелия. Рос я в относительно строгой религиозной среде, защищенной от светской культуры. Я сталкивался с некоторыми аспектами католицизма, но неглубоко, просто как с элементами культуры.

Пуэрто-Рико было испанской колонией, поэтому люди там и по сей день исповедуют в основном католицизм. Мой отец тоже вырос католиком и до сих пор помнит, как ходил на мессу с моим дедом. Одно из его любимых воспоминаний – как в начальной школе отец провожал его в школу и по привычке всегда благословлял крестным знамением. Из детства отец Григорий также помнит священников, одетых в рясы в старом, традиционном католическом стиле.

В 1898-м году, вскоре после испано-американской войны, когда Пуэрто-Рико перешло под власть Соединенных Штатов, в страну пришли и получили там влияние многие протестантские конфессии, среди которых были и пятидесятники.

Когда мой отец стал старше, он отдалился от католицизма и стал участвовать в пятидесятническом движении. Думаю, что это набожность моей бабушки Евфимии на него повлияла, и он серьезно занялся пятидесятничеством.

Отец и сын

Напряженность в отношениях между протестантами и католиками в Пуэрто-Рико я частично помню из своего детского опыта. Когда мне было лет пять, я гостил у бабушки в деревушке Ла-Пике, пригороде города Сабана-Гранде, недалеко от Сан Хермана. Все жители деревни были родственниками и жили на участке земли, который они поделили между собой. Среди жителей деревни была мачеха моей бабушки, Матильда, у которой в тускло освещенной, похожей на пещеру гостиной стояло множество статуй святых. Она была католичкой, тогда как многие из ее родственников в деревне были протестантами. В деревне из-за этих статуй ходили слухи, что она увлекалась сантерией, разновидностью религии вуду. Я был мальчиком любопытным и однажды решил украдкой прийти к ней домой. В гостиной было так много статуй и свечей, что она напоминала маленькое святилище. На меня это произвело большое впечатление: я был немного напуган, но также исполнен благоговения и чувства чего-то священного. Думаю, это было мое первое знакомство с формой духовного искусства.

О. Григорий с отцами Силуаном и Даниилом Так случилось, что моя семья переехала из Сан Хермана в Баямон, город на северо-восточном побережье острова, недалеко от Сан-Хуана, где моего папу пригласили на должность директора Библейского института Ассамблеи Бога – деноминации, частью которой мы были многие годы, вплоть до нашего обращения в Православие. Мы прожили там несколько лет.

В 1985-м году моя семья решила переехать в Соединенные Штаты. Мы поселились в городе Данбери, штат Коннектикут, поскольку там уже жили братья моего отца. Мне было тогда 12 лет, и я только что поступил в среднюю школу.

– Почему вы решили переехать в США?

– Мой папа хотел начать жизнь сначала; хотел, чтобы его дети получили хорошее образование и имели больше возможностей в жизни.

Когда мы впервые приехали в США, моему отцу пришлось мыть посуду в мексиканском ресторане. Но потом они с мамой нашли работу на заводе, где резали детали для машин. Папа продолжил обучение в Университете Коннектикута, где получил степень магистра в области педагогики. Это было уже второе его образование. До этого в Сан Хермане он получил степень бакалавра истории и педагогики в Межамериканском университете Пуэрто-Рико. Мама училась сестринскому делу в Пуэрто-Рико, получила лицензию медсестры в США и продолжила медпрактику в Коннектикуте.

Папа работал на государственной службе директором Латиноамериканского культурного общества в Данбери, где помогал иммигрантам, а потом в средней школе учителем.

Я учился в средней школе Данбери, где преподавал мой отец, что было для меня настоящим испытанием! Когда я проказничал с друзьями, мне всегда приходилось оглядываться – нет ли рядом отца.

Ранние работы о. Силуана

В школе я понял, что искусство, и особенно живопись, должны стать моим призванием. Если не ошибаюсь, в 1987–88-м годах я встретился с двумя мальчиками – Шейном и Сотеро, по прозвищу Декой, которые познакомили меня с миром граффити. Ну, и закрутилось! Их альбомы для рисования поразили меня, и я сам захотел овладеть такими же навыками рисования. Шейн был мексиканцем и жил этажом выше нашей квартиры. Через него я познакомился с Декоем – пуэрториканцем, старше нас обоих по возрасту. Декой стал моим наставником, преподав мне первые уроки рисования и живописи. Он познакомил меня с разными художественными и культурными направлениями. Декой отвел меня в библиотеку средней школы, где я увидел и изучил работы Рафаэля и Микеланджело в огромных фолиантах с цветными листами. Все это открыло мне глаза на совершенно иной мир художественных возможностей.

Я брал уроки рисования в младших классах средней школы и продолжил их в старших. По окончании школы я поступил учиться в Колледж искусств Мэрилендского института в Балтиморе и продолжил карьеру художника. Потом я перешел в Школу визуальных искусств на Манхэттене в Нью-Йорке, где получил степень бакалавра изящных искусств.

– Как ваша религиозность вписывалась в жизнь студента факультета искусств?

– На протяжении всей своей жизни, начиная с детства, я всегда слышал о Господе и Писании. Это в основном и сформировало мое понимание реальности и этики. Но по мере того как человек становится старше, он начинает знакомиться с окружающей светской культурой и мировоззрением своих сверстников. Поэтому в среде друзей я начал чувствовать себя каким-то странным, непохожим на других детей. А я хотел быть похожим на них, быть таким же свободным, не ограниченным нормами, которым меня учили в детстве. Это и привело меня к отказу от некоторых аспектов моего религиозного воспитания, к бунту против родителей, к разным экспериментам, как это обычно бывает у подростков. По правде говоря, это было началом процесса понимания того, что на самом деле означало для меня называться христианином. Этот процесс самопознания продолжался на протяжении всех лет моей учебы.

О. Силуан в мастерской

– Но вы верили?

– Можно сказать так: я верил, но не хотел верить! Почему? Потому что верить означало делать то, во что я верил, а я не хотел делать то, что ожидали от меня как христианина. Я не хотел трудного крестного пути!

Если я верю в существование души, я не могу не верить в существование ее Создателя, истинного Бога

На студенческих вечеринках я часто спорил с сокурсниками о вещах, которые считал само собой разумеющимися, например, о существовании у человека души. Некоторые реально отрицали, что душа существует. Тогда я в испуге спрашивал: «Как вы можете это отрицать? Нет, нельзя так утверждать!» Но как я мог доказать свою точку зрения людям, для которых единственной реальностью были вещи материальные? Так сталкивались наши взгляды на мир. Я верил в высшую, духовную реальность, тогда как другие были в основном грубыми материалистами. Потом я как проснулся! Если я верю в существование души, я не могу не верить в существование ее Создателя, истинного Бога. Так постепенно все встало на свое место.

В процессе осознания веры мне также помогла даже некая озлобленность! Да, потому что когда вы учитесь в колледже, вы начинаете экспериментировать со многими вещами в погоне за удовольствиями и волнующими переживаниями. И тут вы начинаете осознавать, что когда вы глубоко погружаетесь в свои удовольствия, то в самый кульминационный момент все это заканчивается горечью. Вы начинаете остро понимать закон удовольствия и боли – удовольствие неизбежно порождает боль. Это заставило меня задуматься: «Хорошо, я свободен от родителей. Я делаю все, что хочу, у меня нет никаких ограничений, но на самом деле это не дает того удовлетворения, которое я ожидал получить!» Получается, что чувство пустоты сопровождает горечь. Проще говоря, вы начинаете ощущать вкус духовной смерти. И когда я начал все это анализировать, то начал понимать слова Царя Соломона: «Суета сует, – все суета!»

Я стискивал зубы, чтобы, наконец, жить в соответствии с тем, во что я верил

Примерно на четвертом курсе колледжа я, как протестант, начал переориентировать свою жизнь на Христа. Я стискивал зубы, чтобы, наконец, жить в соответствии с тем, во что я верил. В то время я начал читать более интеллектуальные работы о христианской вере, а также критические статьи о развитии светской философии, такие как труды известного евангелического богослова и философа Фрэнсиса Шеффера. Он писал о развитии светской философии, анализировал постепенное отчуждение западной цивилизации от христианского мировоззрения и ее тягу к воинствующему секуляризму. Отец также читал его произведения.

В то время мой отец встретил в средней школе Данбери священника о. Тимофея Креминза, который замещал там одного из учителей. Отец спросил его, какого он вероисповедания, потому что никак не мог понять: вроде не католик и не протестант. Священник сказал, что он православный христианин, и пригласил его посетить свой приход – Антиохийскую православную церковь Святого Георгия Победоносца на улице Коханза в Данбери. Священник также дал ему газету, которую редактировал Франк Шеффер, сын Фрэнсиса Шеффера – того самого автора, которого мы читали.

Мы посмотрели на газету и изумились: «Что? Сын Фрэнсиса Шеффера – православный?» Газета называлась «Христианский активист». Там в основном были статьи на тему православной апологетики для протестантов, которые знакомили с аспектами православного богословия, традициями и историей веры. Многие из них показались нам очень интересными.

Эта, как может показаться, случайная встреча со священником и чтение «Христианского активиста» вызвали у нас с отцом сильное любопытство, и я отправился на воскресную литургию в Антиохийский приход. Мой отец пойти не мог, потому что все еще был пастором-пятидесятником и окормлял небольшую латиноамериканскую общину.

Литургия произвела на меня невероятное впечатление. Я не мог полностью умом понять, что происходит. Я никогда не видел ничего подобного, но ощущение было такое, как будто я нашел то, что искал все время. Я реально почувствовал разницу между тем, что я получил во время литургии, и протестантскими службами и изучением Библии, к которым привык. На литургии я как бы духовно напитался, тогда как на протестантских службах такого не было. Мне хотелось глубже войти в ту внутреннюю и осязаемую тайну, которую я пережил на православной литургии.

Семья Юстиниано

После нескольких бесед с о. Тимофеем я стал оглашенным. Но к тому времени мне пора было поступать в аспирантуру по живописи в Хантер-колледж в Нью-Йорке, и в 1996-м году я продолжил катехизацию на Манхэттене. Позднее в том же году я принял Православие в Православной Церкви в Америке. В свой переходный период мне полезно было посещать богослужения в храме ПЦА, потому что там служили на английском, и я все понимал.

Как обычно бывает, на ранней стадии обращения церковные службы давали мне ощущение мира и облегчения от суматохи мира. Но, как и следовало ожидать, возникла и борьба, и новые вопросы. Вот, я православный, и стараюсь понять, как мне лучше интегрировать свою веру в выбор моей профессии? К тому же я начал испытывать несоответствие между миром искусства, в котором жил, и эсхатологической направленностью жизни в Церкви. А еще я боролся со своими страстями, и вскоре понял, что обращение в Православие не облегчает духовную борьбу, а наоборот, позволяет острее осознавать ее интенсивность. В то же время я все больше знакомился с творениями отцов Церкви, в том числе и с монашеской традицией, воплощенной в «Добротолюбии». И тут я начал спрашивать себя, какой путь ко спасению мне избрать: вступить в брак или принять монашество? В конце концов Господь указал мне путь, но, поверьте, это было нелегко.

Все это время я посещал службы в Доме милосердия – монашеской общине (в то время РПЦЗ) на Манхэттене, также известной как монастырь Преподобной Марии Египетской.

Я понимал, что мне нужна поддержка общины – та среда, которая постоянно напоминала бы мне о главной цели моей христианской жизни – единении с Богом. В 2001-м году я стал послушником, в 2005-м году меня рукоположили во диакона, а в 2006-м году – в сан священника.

Икона Господа Вседержителя работы о. Силуана – А остальные члены вашей семьи уже были тогда православными?

– Первым в 1996-м году принял Православие я, и в том же году большая часть моей семьи стали православными. Отцу Даниилу потребовалось больше времени. Он принял Православие в 2006-м году.

Перед уходом с поста пастора мой отец познакомил свою пятидесятническую общину с Православием, надеясь, что они примут Православие вместе с ним и нашей семьей, но они не были готовы к такой перемене.

– А когда вы начали заниматься иконописью?

– Писать иконы я начал где-то в 1998-м году, когда ходил на службы в Дом милосердия. Это было самое начало пути, как раз перед тем, как я закончил аспирантуру в Хантере.

Поначалу иконопись меня не особо интересовала, так как я собирался стать светским художником. Но все изменилось, когда я принял монашество, и иконопись стала основным направлением приложения моего дара как художника.

Поначалу я собирался стать светским художником. Но все изменилось, когда я принял монашество

– Кто сыграл основную роль в вашем духовном росте и становлении как монаха?

– Очень хороший вопрос. Своим таинственным образом Господь всегда давал мне то, в чем я нуждался, в любое время и на каждом этапе моего жизненного пути.

Оглядываясь назад, можно ясно увидеть, как трудности и испытания помогают расти духовно. В начале обращения в духовном развитии вы – совсем как ребенок, поэтому Бог держит вас у Своей груди, и вы реально чувствуете Его благодать – преображение, которое вера приносит в вашу жизнь. Поэтому, наряду с этим, чрезвычайно ценно, когда вы находите кого-то, кто, как вы чувствуете, может быть вашим духовным наставником. Также и Сам Господь учит вас ходить, позволяя вам спотыкаться, чтобы научиться находить равновесие. Другими словами, вместе с испытаниями и ростом приходит трезвость и проницательность – духовная зрелость. У вас появляется более реалистичное представление о человеческой ограниченности вашего наставника и о том, как он стремится изобразить из себя Христа. На деле же за всеми этими нашими знаниями стоит Сам обучающий нас Христос. И, может случиться, нам просто нужно научиться уходить с дороги.

Но тогда это было время, когда Дом милосердия рос и расширялся. Братия переехала в Тредвелл, штат Нью-Йорк, где мы нашли землю под новый монастырь под названием Пустынь Спасителя, или Аббатство Тредвелл. Вместе с о. Иоакимом и остальной братией мне посчастливилось внести свой вклад в создание новой обители.

Для меня это был большой развивающий опыт, опыт конкретной жизни в монашеской общине, когда я имел дело с реалиями монашества, а не с романтической абстракцией. Опыт, который естественно раскрывает вашу собственную ограниченность и то, как мало вы знаете об истинной любви. Вы начинаете понимать, что аскетизм – это не только строгие правила и предписания, но и христианская любовь, преодоление себя ради другого.

Братия с митрополитами Иларионом и Николаем

После опыта в Доме милосердия и помощи в основании монастыря Тредвелл Митрополит Иларион (Капрал) благословил меня перейти в братию Крестовоздвиженского монастыря, который в то время находился в Восточном Сетокете, штат Нью-Йорк.

В 2018-м году братство сменило место и название. Теперь это монастырь Святителя Дионисия Ареопагита, который расположен в городе Сент-Джеймс, штат Нью-Йорк, где я подвизаюсь с 2011 года.

Монастырь Свт. Дионисия Ареопагита

– Расскажите о Дионисиеве монастыре. Как ваше занятие иконописью вписывается в монастырскую жизнь и как там развивается?

– Есть разные подходы к монашеству. На Афоне, например, есть большие общежительные монастыри, маленькие скиты и пустыньки. Есть монастыри городские, сельские и пустынные. Каждое место имеет свой устав, настоятеля и состав братии, и все это придает каждому из них уникальный стиль и колорит. Но все это происходит на фоне формирования братства как семьи, в которой идет процесс духовного роста насельников.

В Доме милосердия и Тредвелле большую часть своего времени и сил я тратил на священнические обязанности и повседневный труд по созданию нового монастыря, например, на превращение амбара в церковь и другие строительные проекты. Монастырь Святого Дионисия сильно отличается от моего прежнего опыта. В нашей обители больше гибкости. У нас есть несколько священников, и мы делим нагрузку, поэтому я нашел баланс между пастырскими обязанностями и иконописью. С тех пор как я пришел в монастырь Святителя Дионисия, наш настоятель архимандрит Максим (Веймар) предоставил мне и свободу и время, которые необходимы для занятия иконописью и написания статей по разным аспектам иконографии. На сегодня я стараюсь завершить иконы для иконостаса часовни нашего монастыря.

Иконостас в монастыре

Жизнь у нас в монастыре очень простая: утренние и вечерние богослужения, а также келейные молитвы. У нас минимум 2 литургии в неделю, в зависимости от праздничного цикла. Иногда бывает 3 или 4 литургии в неделю, с Великой вечерней и утреней. Почти каждый вечер у нас общая трапеза. Утром в понедельник мы отдыхаем от загруженных выходных, а вечером служим вечерню. Совокупные богослужения во время Великого поста – самые продолжительные, до 6 часов каждый день в Чистую Седмицу. Мы следуем Иерусалимскому Уставу богослужений, продолжая традицию того времени, когда братство находилось в ведении Иерусалимского Патриархата, а архиепископ Яффский Дамаскин был наставником нашего настоятеля.

За богослужением

В нашем братстве 7 монахов: 4 иеромонаха, один из которых несет послушание в Синодальном соборе, два иеродиакона и рясофорный монах. Большинство из нас – новообращенные. Старейший – иеродиакон Михаил (Уэллс), украинец, православный с рождения. Игумен Зосима (Крампис), который возглавляет англоязычную общину в Свято-Сергиевской часовне в Нью-Йорке, по происхождению православный грек. На данный момент с нами проживают два юноши, которые собираются принять монашество и помогают нам в разных делах, пока осознают свое призвание.

Отец Максим всегда говорит, что основным принципом братства является предоставление монашествующим свободы использовать свои дары на благо общины. Не только монашеской, но и церковной общины в целом.

– При вашем монастыре есть и приходская община?

– Наши прихожане – важная составляющая обители. Можно сказать, что мы являемся братством, которое служит приходской общине. Это наша миссионерская работа. На воскресных литургиях у нас обычно бывает до 50 человек, а на Пасху в среднем человек 150. Наши прихожане разного происхождения: греки, русские, украинцы, грузины, румыны, болгары, сербы, палестинцы и т. д. Служим мы в основном на английском языке, но часто добавляем возгласы на греческом, русском, румынском, арабском и даже испанском, в зависимости от тех, кто присутствует на богослужении.

Место под новый храм

Сейчас службы проходят в монастырской часовне, которая на самом деле является большой гостиной нашего дома конца XVIII века, где живут монахи. На воскресных службах мы достигли максимума вместимости нашего домового храма, поэтому нам нужно в ближайшее время построить церковь. У нас есть красивый участок приличных размеров и живописное поле перед домом, где будет построен новый храм. Все архитектурные планы готовы, и вскоре мы должны получить разрешение на строительство.

– А ваша миссия в Пуэрто-Рико – с какими сложностями она сталкивается?

– Одна из основных проблем, с которыми мы сталкиваемся в Пуэрто-Рико, это катехизация. Учитывая тот факт, что на острове все еще преобладает католическое население, очень важно помочь им рассмотреть уникальность Православия как Церкви Христовой, а не просто воспринимать его как одну из версий католицизма. Многие протестантские секты и деноминации на острове только подливают масла в огонь конфессиональной неразберихи. В стране существуют также спиритизм и сантерия, форма вуду, которая объединяет африканскую религию с почитанием католических святых. Так что процесс катехизизации по-прежнему будет серьезной проблемой, требующей больших усилий и терпения.

Еще одна задача – это подготовка молодых людей для будущего служения в Миссии в качестве священнослужителей. Но это, конечно, зависит от роста Миссии. Нам нужно молиться, чтобы Господь послал кандидатов для рукоположения – одаренных, благочестивых, верных и посвященных молодых людей, имеющих призвание к служению и желание продолжать дело Миссии.

О. Григорий и о. Силуан в алтаре

Помимо катехизаторской задачи, существует проблема переводов богослужебных текстов на испанский язык. Наша Миссия в Пуэрто-Рико – единственная православная община на острове, цель которой в первую очередь – нести веру местным жителям на их родном языке. Благочинный Испанской миссии отец Петр Джексон проделал большую работу, постепенно переводя богослужения на испанский язык. Некоторые переводы катехизических трудов выполнены также епископом Александром (Милеантом; † 2005 г.) из Южной Америки. Все это очень помогает, но многое в этом направлении еще предстоит сделать.

Миссии нужны все богослужебные книги, необходимые для полноценной приходской общины, переведенные на испанский язык, а также испанские переводы писаний отцов Церкви. Просим тех, кто знает, где можно найти исходный материал, прислать его или связаться с Миссией, а также тех, кто готов предложить себя в качестве переводчика, обратиться к о. Григорию.

Миссия постепенно растет, в разработке находится проект строительства храма. В прошлом году митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Николай посетил миссию и освятил территорию, на которой планируется строительство новой церкви. Готовы архитектурные чертежи храма в стиле кладбищенской часовни Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле. Мы связывались с епископом Сиракузским Лукой, и он любезно помог нашей Миссии, предоставив информацию об архитектурном проекте часовни. После этого о. Григорий и о. Даниил посетили Джорданвилль, сделали замеры и сфотографировали часовню. На протяжении всего процесса организации Миссии важную роль в оказании административной помощи о. Григорию сыграл мой младший брат о. Даниил. Он также очень помог с хором.

Отец Даниил руководит хором

– Как лично вы видите миссионерскую работу в Пуэрто-Рико?

– Это как семя. Сначала семя сажают в землю, и, кажется, оно умирает. Но потом оно прорастает. Требуется много времени, чтобы семя превратилось во что-то другое. Возможно, то же самое будет и с трудами моего отца в Пуэрто-Рико, и с работой других наших помощников, кто внес и продолжает вносить свой вклад в развитие миссии. И это не значит, что отец обязательно увидит ее процветание при жизни. Но я думаю, что посаженные семена принесут свои плоды. Наша задача – их поливать.

Крестный ход в монастыре

Моя личная проблема заключается в том, что, поскольку я не тружусь в самой Миссии с отцом, то это может показаться с моей стороны пренебрежением по отношению к его миссионерской работе. Но реальность такова, что у меня нет такого миссионерского призвания, как у него, и это не тот путь, по которому я пошел. Моя миссионерская работа сейчас – в монастыре. Но и мне есть чем помочь. В будущем, когда церковь в Пуэрто-Рико будет готова, надо будет помогать с иконами, росписями. Посмотрим, на какую работу Бог благословит.

Еще один важный способ помочь Миссии, очень простой и часто воспринимаемый как должное, – это молиться о Миссии. Не будем забывать, что миссионерская работа влечет за собой духовную борьбу. Недавно, во время престольного праздника нашего монастыря в прошлом октябре, протодиакон Павел Волков из Свято-Серафимовского храма-памятника г. Си-Клиф, шт. Нью-Йорк – произнес на трапезе очень важное слово. Он напомнил нам, что теперь, когда мы все ближе и ближе подходим к строительству нашего нового монастырского храма, мы можем сталкиваться с разными испытаниями. Это то, что нам нужно иметь в виду: дьявол не хочет миссионерской работы ни в США, ни в Пуэрто-Рико – нигде. Всегда на приходах будут испытания против богоугодных трудов. Поэтому молитва так необходима: молитва о мире, единомыслии и взаимной любви в общине. Потому что только через взаимную любовь и самоотдачу внутри общины труды, получившие Божие благословение и освященные благодатью Святого Духа, будут процветать и развиваться в верном направлении. А если не работать в этом направлении, то человеческая составляющая будет постоянно создавать искушения. Такова наша слабая человеческая природа. Битва совершается в сердце – и неизбежно выплескивается наружу. Будем пребывать в молитве и держать себя в руках, смиряться и сотрудничать с Богом. Такие вот дела, будь то в семье, монастыре, в миссии или приходе. Вроде бы понятно, но порой так тяжело бывает исполнить!