Казачий псаломщик

Материал к 105-летней годовщине выхода Циркулярной Инструкции Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г., подписанной Я.М. Свердловым, запустившей уничтожение казачества.

И будете ненавидимы всеми за имя Мое;
претерпевший же до конца спасется.
(Мф. 10:22).

Борис Димитриевич Максимов родился^[1] 02 мая 1892 г.^[2], в день памяти первых русских святых: князей-страстотерпцев Бориса и Глеба. В Святом Крещении наречен княжеским именем своего Небесного Покровителя.

Родители проживали в поселке Манычско-Балабинском^[3] Кагальницкого благочиния, Черкасского округа области Войска Донского, расположенном^[4] в 55-ти верстах от войсковой столицы и кафедрального города Новочеркасска и в 30-ти верстах от ближайшей станицы – Багаевской.

Его отец происходил из старинного казачьего рода донских церковно- и священнослужителей Максимовых

Отец – Димитрий Петрович Максимов^[5], родился в станице Нижне-Кундрюченской Константиновского благочиния Первого Донского округа области Войска Донского 15 мая 1868 г. в семье священника казачьего происхождения о. Петра Андреевича Максимова^[6], окончил^[7] Новочеркасское духовное училище и первый класс Донской духовной семинарии в 1887 г. Однако, не имея материальной поддержки из-за ранней смерти отца в 1882 г., вынужден был оставить обучение. С 24 февраля 1888 г. служил в Манычско-Балабинском псаломщиком деревянной двухклировой Николаевской^[8] церкви. Димитрий Петрович происходил из старинного казачьего рода донских церковно- и священнослужителей Максимовых^[9].

Маму Бориса звали Вера Игнатиевна^[10], она родилась около 1870 г. в Манычско-Балабинском, в 1890 г. вышла замуж за священнического сына Д.П. Максимова. Семья жила^[11] в собственном земляном доме, располагавшемся на крестьянском наделе земли. Годовое содержание псаломщика, причитающееся отцу, составляло всего 50 рублей^[12]. С 1896 г. Димитрий Петрович помимо обязанностей псаломщика исполнял на приходе послушание учителя пения в местной церковно-приходской школе^[13].

В браке родителей Бориса родилось еще двое детей^[14]: старший брат-погодка Анатолий появился на свет в 1891 г., младшая сестра-погодка Наталия – 26 августа 1893 г.

По сведениям благочиннического надзора о поведении священно- и церковнослужителей с их семействами, сообщаемым для Епархиального начальства, Димитрий Петрович и Вера Игнатиевна, а также их дети были поведения «весьма хорошего»^[15], что соответствует оценке по поведению «5» баллов (по пятибалльной шкале).

Детство Бориса прошло в Манычско-Балабинском, где он рос вместе с братом и сестрой. Дети рано потеряли маму: Вера Игнатиевна отошла ко Господу между 1895 и 1898 годами^[16].

Около 1900 г. отец Бориса женился^[17] повторно на вдове Марии Алексеевне Кабатченковой (1867 г. рождения), у которой от первого брака было двое сыновей: Василий Иоаннович (1893 г. рождения) и Александр Иоаннович (1895 г. рождения). Во втором браке у Димитрия Петровича родились две дочери^[18]: Мария в 1901 г. и Анна в 1903 г.

Здание Донской духовной семинарии в Новочеркасске. Фото: pastvu.com

В 1901 г. дом отца покидает старший брат Бориса – Анатолий и отправляется на учебу в Новочеркасское духовное училище^[19].

В 1902 г. Димитрий Петрович, ожидая нового места, подает прошение на имя архиепископа Донского и Новочеркасского Афанасия (Пархомовича) о почислении его с должности псаломщика за штат, которое было удовлетворено^[20]. Вероятно, он рассчитывал на помощь видного представителя донского духовенства, троюродного брата – протоиерея о. Григория Иоанновича Максимова^[21], занимавшего с 1896 г. пост председателя Усть-Медведицкого отдела Донского епархиального училищного совета. Однако о. Григория с ноября 1902 г. внезапно перевели на Кавказ, во Владикавказскую и Моздокскую епархию, настоятелем Владикавказского кафедрального собора, поэтому Димитрий Петрович не получил ожидаемого назначения в 1902 г.

В мае 1904 г. семья Бориса переезжает на хутор Ягодино-Кадамовский Александро-Грушевского благочиния, куда его отца 19 мая переводят^[22] псаломщиком к деревянной одноклировой Михаило-Архангельской^[23] церкви. Там Максимовы проживают в общественном доме для приходских псаломщиков: каменном с соломенной крышей^[24].

В 1904 г. семью одновременно покидают Борис и его младшая сестра Наталия: Борис поступает^[25] на учебу в Новочеркасское духовное училище, а Наталия^[26] – в 1-й класс Донского епархиального женского училища в Новочеркасске.

В 1905 г. брат Бориса – Анатолий поступает^[27] на учебу в 1-й класс Донской духовной семинарии в Новочеркасске.

В январе 1908 г. отец Бориса – Димитрий Петрович с семьей переезжает в собственный дом^[28] в Новочеркасске в связи с назначением его по резолюции Донской духовной консистории и архиепископа Афанасия от 12 января 1908 г. псаломщиком^[29] к вновь открывшейся деревянной одноклировой Скорбященской^[30] домовой (безприходной) церкви при Богоугодных заведениях города. На новом месте Димитрий Петрович получал^[31] жалование из земского комитета области Войска Донского в размере 200 рублей в год, к тому же от церковных треб.

Перевод заштатного псаломщика Д.П. Максимова из отдаленного хуторского прихода во вновь открывшуюся домовую церковь в кафедральном губернском городе, находящуюся на попечении областного земского комитета, мог состояться при участии влиятельного родственника – протоиерея о. Григория Максимова. Отец Григорий в конце 1906 г. был переведен^[32] из Владикавказа в Саратов ректором местной духовной семинарии и по пути к новому месту служения побывал в Новочеркасске.

В августе 1908 г. Борис после окончания Новочеркасского духовного училища поступает^[33] на учебу в 1-й класс Донской духовной семинарии.

Таким образом, с 1908 г. семья Бориса снова воссоединилась в одном населенном пункте – Новочеркасске.

Новые учебные предметы в семинарии давались Борису с трудом

Новые учебные предметы в семинарии давались Борису с трудом. В 1909 г., согласно^[34] Разрядному списку Донской духовной семинарии, составленному педагогическим собранием семинарского Правления в заседаниях 9 и 12 июня 1909 г. и утвержденного архиепископом Донским и Новочеркасским Владимиром (Синьковским) 28 июня 1909 г., воспитанник I-го (параллельного) класса третьего разряда Борис Максимов назначен к переэкзаменовкам после летних каникул для перевода во II-й класс по следующим предметам: Священному Писанию и латинскому языку. На переэкзаменовках получил один или два неудовлетворительных балла, на основании чего оставлен^[35] в I-м классе на повторный курс по причине «малоуспешности».

Возможно, «малоуспешность» Бориса объясняется его деятельным участием в жизни близких: опека над младшей сестрой Наталией, оставшейся^[36] в 1909 г. на повторный курс обучения в V-м классе Донского епархиального женского училища, помощь отцу с обучением малолетних дочек от второго брака – единокровных сестер Марии и Анны.

В 1910 г. Борис успешно перешел^[37] во II-й класс семинарии. В том же году семнадцатилетняя сестра Наталия, будучи воспитанницей^[38] V-го класса женского училища, допущена к переэкзаменовкам по истории, сочинению и черчению, однако оставила обучение и вышла замуж^[39] за вдовца Григория Иоанновича Байздренкова^[40], 30 января 1881 г. рождения, служившего с 08 февраля 1907 г. псаломщиком в Николаевской церкви поселка Манычско-Балабинского. У Наталии и у ее братьев (Бориса и Анатолия) в этом родном для них селении жили близкие родственники по линии покойной мамы Веры Игнатиевны, к которым они приезжали из Новочеркасска в гости во время каникул. Кроме того, в поселке оставался собственный дом семьи Максимовых, пустовавший после переезда отца со второй семьей в Новочеркасск, и могила их матери. Таким образом, Наталия, часто бывавшая в Манычско-Балабинском, познакомилась со своим будущим супругом, который, овдовев, сосватал ее летом 1910 г.

Владыка Гермоген (в миру – протоиерей Григорий Иоаннович Максимов) В 1911 г. воспитанник II-го класса Борис Максимов по итогам экзаменов назначен^[41] к переэкзаменовке после летних каникул по латинскому языку, на основании журнального постановления семинарского Правления от 13 и 14 июня 1911 г., утвержденного временно управляющим Донскою епархией преосвященным Гермогеном (Максимовым), епископом Аксайским.

Одновременно, в 1911 г., согласно Разрядному списку воспитанников VI-го класса Донской духовной семинарии, составленному педагогическим собранием Правления семинарии в заседании 14 июня 1911 г. и утвержденного владыкой Гермогеном, брат Бориса – Анатолий Максимов уволен из семинарии по второму разряду в связи с успешным окончанием полного курса учения с одобрительным свидетельством^[42]. После выпуска из семинарии Анатолий вернулся в родительский дом в Манычско-Балабинском и остался там жить, вскоре женился, и в следующем 1912 г. у него родился сын, крещенный Виталием^[43], племянник Бориса.

А 22 августа 1911 г. в семье Наталии и Григория Байздренковых родилась^[44] дочь Вера, племянница Бориса, нареченная в память о покойной маме Вере Игнатиевне.

По истечении летних каникул, в конце августа 1911 г., Борис успешно сдал переэкзаменовку и был переведен^[45] в III-й класс семинарии.

В 1912 г. Борис по итогам годовых экзаменов снова назначен^[46] к переэкзаменовке после летних каникул по логике и сочинению, на основании журнального постановления семинарского Правления от 14 и 15 июня 1912 г., утвержденного архиепископом Владимиром. Переэкзаменовку сдал успешно и переведен^[47] в IV-й класс.

Вскоре, 11 сентября 1912 г., муж сестры Бориса Наталии Григорий Байздренков по его прошению переведен^[48] на место псаломщика к деревянной одноклировой Димитриевской^[49] церкви при кладбище станицы Кагальницкой, где он родился. В Кагальницкой проживала^[50] его престарелая мама – Параскева Петровна, вдова местного псаломщика Иоанна Павловича Байздренкова, прослужившего^[51] в станице при каменной двухклировой Покровской^[52] церкви шестнадцать лет: с 1868 по 1884 годы. Параскева Петровна была казачьего^[53] происхождения, с 1886 г. служила просфорнею при кагальницкой Покровской церкви, жалования за печение просфор ниоткуда не получала, имела свой собственный деревянный дом в станице. А 14 ноября 1912 г. уже в Кагальницкой у Наталии и Григория родился сын Сергий^[54], второй племянник Бориса.

В 1913 г. Борис по итогам годовых экзаменов назначен^[55] к переэкзаменовке после летних каникул по физике и латинскому языку, на основании журнального постановления семинарского Правления от 11, 12 и 14 июня 1913 г., утвержденного владыкой Владимиром. Переэкзаменовку сдал успешно и переведен^[56] в следующий, V-й, класс.

В 1914 г. Борис по итогам годовых экзаменов назначен^[57] к переэкзаменовке после летних каникул по Священному Писанию и догматическому богословию, на основании журнального постановления семинарского Правления от 12, 13 и 14 июня 1914 г., утвержденного правящим архиереем. Переэкзаменовку сдал успешно и переведен^[58] в следующий, VI-й, завершающий семинарский курс обучения класс.

С началом Великой (II-й Отечественной) войны в августе 1914 г. брат Бориса – Анатолий был призван на фронт в составе донских казачьих частей^[59].

1 мая 1915 г., на основании журнального постановления семинарского Правления, составленного педагогическим собранием в заседании от 01 мая 1915 г. и утвержденного владыкой Митрофаном (Симашкевичем), архиепископом Донским и Новочеркасским, воспитанник VI-го класса второго разряда Борис Максимов за окончанием полного курса учения уволен из семинарии с одобрительным свидетельством^[60].

Он мог претендовать на место преподавателя приходской школы и священническое место в церкви третьего разряда

Несмотря на летние переэкзаменовки в течение всего курса обучения в семинарии с 1908 по 1915 годы, Борису удалось в последнем VI-м классе своим упорным трудом достигнуть успехов в изучаемых им предметах и достойно пройти итоговые экзаменационные испытания, по результатам которых он был определен во второй разряд выпускников и мог претендовать на место преподавателя приходской школы и священническое место в церкви третьего разряда.

По благословению правящего архиерея владыки Владимира, данному^[61] им в 1913 г., все учащиеся VI-го класса Донской духовной семинарии посвящались в стихарь. Обучавшийся в 1914–1915 учебном году в VI-м классе семинарии Борис посвящен в стихарь^[62].

После выпуска из семинарии 2 мая 1915 г. Борис определен^[63] на место штатного псаломщика к каменной трехклировой Николаевской^[64] церкви станицы Луганской Митякинского благочиния Донецкого округа области Войска Донского.

По сведениям^[65] благочиннического надзора, псаломщик Борис Максимов поведения очень хорошего, что соответствует оценке по поведению пять баллов. Содержание получал 369 рублей 14 копеек в год. В том числе доходов по братской кружке 339 рублей 14 копеек и аренды за земельный служебный пай 30 рублей. Собственного недвижимого имущества не имел, проживал на съемной квартире. Под судом и/или штрафован не был, взысканий не имел. Ни с кем на приходе в родстве не состоял.

Из Клировых ведомостей церквей Митякинского благочиния за 1915 г. Л. 31 об.

Автограф Бориса Максимова в Клировых ведомостях церквей Митякинского благочиния за 1915 г. Л. 37 (нижняя строчка)

Для принятия священнического сана Борису необходимо было вступить в брак, но он, вдохновленный примером владыки Гермогена (Максимова), закончившего после выпуска из семинарии Киевскую духовную академию, хотел продолжить свое духовное образование в Императорской Петроградской духовной академии. Поэтому после окончания семинарии Борис не женился, а два с половиной года, исполняя одновременно послушание псаломщика, готовился к поступлению в это высшее духовное учебное заведение, вплоть до его закрытия большевиками в 1918 г. Однако этим надеждам Бориса не суждено было осуществиться, в стране началась смута.

Станица Луганская, где служил псаломщиком Борис, с конца 1917 г. оказалась в эпицентре событий Гражданской войны (1917–1922). Во время занятия станицы большевиками в 1918 г. все имущество Бориса было разграблено^[66] красногвардейцами. Брат Бориса – Анатолий уже в офицерском звании хорунжего служил^[67] командиром сотни в составе 8-го Донского казачьего полка Донской армии (назначен Приказом № 1854 от 17.12.1918 г.). С марта по май 1919 г. этот полк вел активные боевые действия против Красной армии в районе города Луганска, что в 20-ти верстах от места служения Бориса. Вероятно, два брата виделись тогда в последний раз.

Станица Луганская, где служил псаломщиком Борис, с конца 1917 г. оказалась в эпицентре событий Гражданской войны

Позднее, после объединения Донской армии с Вооруженными силами Юга России (ВСЮР^[68]), Анатолий Максимов служил^[69] прапорщиком в составе ВСЮР, был взят в плен красными, после освобождения из заключения весной 1922 г. находился на особом учете Московского военного округа (МВО).

Гражданская война принесла большое горе и семье сестры Бориса – Наталии. Во время погрома^[70] станицы Кагальницкой отрядом красногвардейцев под командованием беглой каторжницы и террористки М.Г. Никифоровой (по кличке «Маруся»), учиненного в Лазареву субботу 14 (27) апреля 1918 г., погромщиками был полностью сожжен^[71] собственный дом семьи Григория и Наталии Байздренковых, со всеми дворовыми службами, постройками и имуществом, в них находящимся. Кроме того, красногвардейцы полностью сожгли Димитриевскую церковь на станичном кладбище, в которой служил псаломщиком Григорий, а приходского священника о. Валериана Васильевича Ефремова (1879–1918) вместе с пытавшимся его защитить 13-летним сыном-гимназистом Борисом расстреляли^[72]. Байздренковы с малолетними детьми остались без имущества, вещей первой необходимости и крыши над головой. Григорий не пережил произошедшего, сильно заболел, слег и через год преставился ко Господу. Наталия, овдовев и оставшись с малолетними детьми без средств к существованию, в ноябре 1919 г. обратилась^[73] за помощью к брату Борису, служившему псаломщиком в Луганской.

Борис, получив из Кагальницкой от Наталии телеграмму о помощи, сразу откликнулся на ее горе и, быстро собравшись, выехал из Луганской к сестре. Находясь проездом в Новочеркасске, Борис заболел свирепствовавшим тогда тифом и оказался на излечении в городском лазарете. После выписки в феврале 1920 г. Бориса принудительно мобилизовали новые большевицкие власти в Красную армию, и он отслужил^[74] два месяца в Новочеркасском караульном батальоне. Только после демобилизации он смог продолжить свой путь и прибыл в Кагальницкую в апреле 1920 г.^[75], заняв место псаломщика^[76] в Димитриевской церкви, вакантное после смерти Г.И. Байздренкова. Здесь Борис прослужил почти полтора года, до ареста в августе 1921 г.^[77]

Здание кагальницкой Димитриевской церкви, уничтоженное красногвардейцами в апреле 1918 г., так и не было восстановлено, поэтому общественные богослужения данного прихода совершались в одном из двух молельных домов^[78], действовавших в станице. В соответствии с пунктом 3 Циркулярного указа из Донского епархиального совета № 8, подписанного архиепископом Митрофаном (Симашкевичем) 04 июня 1919 г., предписывалось^[79]:

«В случаях большого разрушения храма, требующаго длительнаго и капитального ремонта, причтам совместно с церковно-приходскими Советами надлежит озаботиться подысканием соответствующих зданий для совершения в них богослужений (частных домов или школ). Примечание – 1. Надлежит обращаться к Управляющему Отделом Народного Просвещения с просьбой, не найдет ли он возможным распорядиться, чтобы на местах не имели препятствий к совершению в школах, в свободное от занятий время, богослужения».

Прослужив больше года в Кагальницкой, Борис посватался к местной казачке – 21-летней девице Евдокии Андреевне Великовой, 14 марта 1900 г. рождения. А в пятницу, 15-го июля 1921 г., состоялись их венчание и свадьба^[80]. Жить новобрачные стали в доме семьи Великовых, на втором этаже, так как комнаты на первом этаже сдавались^[81] в наем проезжающим через станицу путникам.

Кагальницкая располагалась^[82] на Ставропольском (Задонском) почтовом тракте – оживленной транспортной магистрали, связывавшей центральные и южные губернии страны, а также Донскую область с Кубанью и Тереком (Кавказом). Дом Великовых находился^[83] в центре станицы, по 7-й Западной линии, в удобном для постоялого двора месте.

Новые родственники Бориса – Великовы, зажиточная казачья семья, несколько поколений проживавшая в Кагальницкой и имевшая свое крепкое хозяйство. До начала смуты в 1917 г., помимо собственного двухэтажного дома в центре станицы, они владели^[84] двором с хозяйственными постройками, девятью парами быков, восемью лошадьми, пятьюдесятью овцами, разного вида птицей. Кроме членов семьи, в хозяйстве трудились наемные рабочие. Глава семейства – известный в Задонье скотопромышленник Андрей Егорович Великов^[85] (1867 г. рождения), его жена – Александра Владимировна Великова (урожденная Лысакова), их дети^[86]: Влас (1888 г. рождения), Ульяна (1894 г. рождения), Евдокия (1900 г. рождения), Михаил (1902 г. рождения), Мария (1908 г. рождения) и Иоанн (1910 г. рождения).

В апреле 1921 г. Андрея Егоровича арестовали новые власти по надуманному обвинению и отправили в Новочеркасск. В ответ его бывшие рабочие, памятуя о добром к ним отношении в семье А.Е. Великова, коллективно ходатайствовали перед властями об его освобождении. Тогда он был быстро освобожден^[87]. Однако радость освобождения омрачилась трагической гибелью его супруги, которая пешком возвращалась домой из Новочеркасска после хлопот об освобождении мужа и в пути была затоптана упряжкой понесшихся коней. Александру Владимировну, искалеченную конями, всю окровавленную привезли домой умирать. Никакой медицинской помощи ей никто не оказал, и через несколько дней она скончалась в муках^[88].

Влас Андреевич Великов (в центре) с казаками станицы Кагальницкой (слева – Гамаюнов, справа – Пузанов) на фронте после награждения его первым Георгиевским крестом (слева на груди). 1914 г. Из экспозиции Кагальницкого краеведческого музея

Влас, старший сын А.Е. Великова, шурин Бориса, воевал^[89] с первых дней Великой войны в кавалерии, неоднократно был ранен, награжден четырьмя степенями солдатского Георгиевского креста, то есть являлся полным Георгиевским кавалером. Дослужился до офицерского чина подхорунжего^[90]. С июля 1918 г. по декабрь 1919 г. служил^[91] в Донской армии в частях генерала К.К. Мамонтова в чине старшего урядника, а затем прапорщика, участвовал в знаменитом Конном рейде Мамонтова по красным тылам в августе – сентябре 1919 г. Женат, имел троих детей.

После свадьбы супруга Бориса – Евдокия забеременела^[92], счастливые молодожены ожидали рождения первенца. С момента вступления в брак Борис не имел никаких канонических препятствий для рукоположения в священнический сан. Но ему была предначертана свыше другая миссия…

В ночь на 19 августа 1921 г. в Кагальницкой органами ДонЧК были произведены массовые аресты^[93] среди жителей станицы. В числе десятков арестованных чекистами оказались все совершеннолетние мужчины семьи Великовых-Максимовых^[94]. Избежать ареста удалось лишь 19-летнему Михаилу Великову (шурину Бориса), успевшему^[95] скрыться на Кубани в городе Армавире. А в начале сентября 1921 г. Борис Максимов вместе с тестем Андреем Егоровичем, шурином Власом Андреевичем, а также с десятками своих прихожан под конвоем были этапированы в следственную тюрьму ДонЧК в Ростове-на-Дону^[96].

Советская власть боялась народного недовольства последствиями «военного коммунизма» и продразверстки. На протяжении всего 1921 г. страну сотрясали крупномасштабные антибольшевистские восстания^[97] (Кронштадтское, Тамбовское, Западно-Сибирское, Махновское и другие). В южных областях Дона и Кубани ситуация усугублялась разрушительными для сельского хозяйства последствиями боевых действий, переделом новыми властями казачьей юртовой земли, произволом красных командиров и комиссаров, переходящим в откровенные грабежи^[98], продлением продразверстки и, как следствие, угрозой голода, а местами голодом^[99].

В отношении местного населения проводилась репрессивная политика расказачивания

Кроме того, в отношении местного населения проводилась репрессивная политика расказачивания в соответствии с Циркулярной Инструкцией Оргбюро ЦК РКП(б) от 24-го января 1919 г., подписанной Я.М. Свердловым. Экономическое удушение казачьих хозяйств повышенным продналогом сочеталось с антирелигиозными кампаниями новых властей, уничтожением традиционного уклада и исторической памяти. Даже старинные казачьи топонимы заменялись новыми советскими названиями: например, станицу Кагальницкую, основанную в 1809 г., большевики в 1920 г. «переименовали» на свой лад в «Красное местечко»^[100]. Одновременно проводилась депопуляция казачьего населения. Служившие в Донской армии казаки не имели возможности вернуться в свои дома к семьям и мирному труду, то есть не могли никак легализоваться при советской власти: их арестовывали и расстреливали или отправляли в заключение.

Шурин Бориса – Влас Великов, приехав^[101] с фронта в Кагальницкую, не мог зарегистрироваться в местном Исполкоме из-за угрозы ареста (как белого офицера), был вынужден скрываться в окрестных камышах, где собралось несколько десятков казаков в таком же положении, поставленных большевиками «вне закона». Его средний брат Михаил возил^[102] им в камыши из дома пищу. И таких стихийно образовавшихся групп казаков-нелегалов было в Задонье и Приазовье немало.

Лист из богослужебного Евангелия псаломщика Бориса Димитриевича Максимова с рабочими пометками (расчет временного интервала пасхального 1920–1921 года и номера зачал для воскресных чтений) Опасаясь самоорганизации казаков и выступления против советской власти, ДонЧК разработало операцию^[103] по объединению их в подконтрольную чекистам фальшивую «подпольную контрреволюционную» организацию (аналог операции «Трест»^[104]), имитирующую «повстанческую деятельность», с целью выявления всех недовольных новыми порядками и последующего ареста. Для этого чекистами была создана легенда об «Армии спасения России», якобы возглавляемой генерал-майором князем Константином Эрастовичем Ухтомским^[105] (1865, Киев – 1932, Устьвымлаг), оставшимся из-за тяжелого ранения в Ростове-на-Дону после занятия его Красной армией в январе 1920 г.

Находившийся на нелегальном положении князь К.Э. Ухтомский использовался «в темную» через приставленного к нему куратора – агента ДонЧК Бориса Александровича Бахарева^[106] (оперативный псевдоним), выдававшего себя за белого офицера. Б.А. Бахарев сумел войти в доверие к Ухтомскому и стать его адъютантом. Чекисты провоцировали казаков на открытое восстание и «захват Ростова». В мае 1921 г. Бахаревым и еще одним чекистом-провокатором – Лагутиным^[107] (оперативный псевдоним) в Задонье было сформировано два повстанческих отряда, вошедших «в подчинение» Ухтомскому: в станице Елизаветинской под командованием Лагутина-Шишковского, куда был вовлечен и Влас Великов, и в станице Егорлыкской под командованием хорунжего М.М. Говорухина. Б.А. Бахарев представил Лагутина-Шишковского как «полковника Назарова» Ухтомскому, который назначил его командующим всеми отрядами Задонья^[108]. Спустя месяц, 26 июня 1921 г., Ухтомский с подачи Бахарева издает приказ командирам отдельных отрядов об установлении связи друг с другом. В тот же день этот приказ оказывается в ДонЧК, и Ухтомского арестовывают, он исполнил свою роль «подсадной утки», все участники «подпольной» организации и места их дислокации стали известны чекистам.

Опасаясь внезапного вооруженного выступления казаков Задонья, чекисты отозвали Лагутина-Шишковского в Ростов. Одновременно они пытались захватить командиров повстанцев по отдельности, но неудачно^[109]. Тогда ДонЧК направил в камыши казакам подписанное якобы арестованным Лагутиным-Шишковским обращение с призывом сложить оружие и сдаться^[110]. После переговоров с Особым отделом СКВО^[111] казаки решили прекратить сопротивление под гарантией амнистии. Началась сдача оружия. При Оперативном отделе СКВО в Ростове-на-Дону создали Главный штаб ликвидации повстанческого движения во главе с Лагутиным-Шишковским, к работе которого привлекли самих участников, пользовавшихся авторитетом среди земляков, в том числе Власа Великова^[112]. В Елизаветинской провели съезд^[113] казаков с участием представителей советской власти, в лице заместителя командующего СКВО С.М. Буденного и полномочного представителя ВЧК на Юго-Востоке России, начальника Особого отдела СКВО Г.А. Трушина. Резолюция съезда обязывала повстанцев сдать оружие и объявляла им амнистию.

После завершения сдачи оружия казаками начались массовые аресты повстанцев, несмотря на объявленную ранее амнистию

Однако 24 июля 1921 г. под видом учений в Задонье ввели войска ВЧК (части особого назначения), в секретном приказе № 1 полномочного представителя ВЧК расположение войск в станицах рассматривалось как во вражеском окружении^[114]. После завершения сдачи оружия казаками и самороспуска повстанческих отрядов начались массовые аресты их участников, несмотря на объявленную ранее амнистию. К Делу Ухтомского ДонЧК привлекли всего 257 человек^[115].

Непосредственным поводом к аресту Бориса Димитриевича Максимова, по свидетельству дочери его супруги Евдокии Андреевны от второго брака, Александры Ивановны Мезиновой, стала следующая провокация. В дом к А.Е. Великову на постой прибыл неизвестный путник, якобы проезжавший через станицу по своим делам. Спустя некоторое время новый жилец обратился к Борису Димитриевичу с просьбой оказать ему помощь в написании какого-то частного заявления, мотивируя данную просьбу своей малограмотностью. Борис Димитриевич согласился помочь. Однако вместо благодарности со стороны постояльца Борис Димитриевич был обвинен в соучастии в контрреволюционной деятельности, составлении антибольшевистских призывов и воззваний лишь на том простом основании, что он был обучен грамоте. Постоялец оказался провокатором и сотрудником ДонЧК, направленным для слежки и создания повода к аресту Б.Д. Максимова.

К повстанческой деятельности женившийся в разгар этих событий Борис Димитриевич не имел никакого отношения, о чем свидетельствуют показания^[116] его тестя (А.Е. Великова), шурина (В.А. Великова) и супруги (Е.А. Максимовой), а также других жителей Кагальницкой, которые его имя даже не упоминают. На допросах^[117] держался мужественно, ни себя, никого другого не оговаривал, вины в приписываемых следствием ему и его близким мнимых преступлениях не признавал.

На допросах он держался мужественно, ни себя, никого другого не оговаривал

В деле содержится характеристика^[118] Б.Д. Максимова:

«Максимов Борис Дмитриевич, 29 лет, казак поселка Манычкского-Балабинской, житель станицы Кагальницкой, псаломщик, кончил духовную Семинарию, неимущий, женат. В белой армии не служил. В Красной Армии служил по мобилизации с февраля по апрель 1920 года в Новочеркасском караульном батальоне. Свою причастность к организации как прямую, так и косвенную отрицает, несмотря на то, что активный член организации Великов является ему по родству “шурин”. По показаниям Шишковского^[119], Максимов посещал нелегальные собрания и стоял за вооруженное выступление».

Кроме того, в деле имеется «Протокол по показанию Бориса Дмитриевича Максимова»^[120]:

«Вопрос: Когда Вы прибыли в ст. Кагальницкую и откуда?

Ответ: В апреле месяце 1920 года из гор. Новочеркасска, караульного батальона.

Вопрос: Где Вы ранее проживали до переезда в ст. Кагальницкую?

Ответ: В ст. Луганской Донобласти жил я там в 1915 г.

Вопрос: Почему Вы переехали в 1920 году в Кагальницкую, а не в 1914–18г.?

Ответ: Я выехал еще в ноябре 19 года, но доехав до Новочеркасска заболел тифом и лежал там в лазарете, после был мобилизован Красными и служил 2 месяца в Новочеркасске в Караульном батальоне. Выехал я согласно телеграммы моей сестры, которая живет в Кагальницкой, так как она овдовела.

Вопрос: Чем Вы занимались все время в Кагальницкой?

Ответ: Псаломщик в Димитриевской церкви.

Вопрос: Кто Вас познакомил с Великовым Власом и когда?

Ответ: Познакомился я с ним в Августе сего года во время того момента, когда он приехал регистрироваться в Исполком, а с отцом его Андреем познакомился когда стал его зятем, зятем его стал 15 июля или 13 1921 года.

Вопрос: Знаете ли Вы о существовании подпольной организации и банд Назарова-Лагутина и Говорухина, скрывающихся в камышах?

Ответ: Ничего не знал.

Вопрос: Беседовали ли Вы со своим тестем до открытия организации об организации?

Ответ: Нет, о политике я с ним до открытия организации я не беседовал.

Вопрос: Знали ли Вы, что тесть Ваш Андрей Великов является Представителем в станице от Назарова?

Ответ: Нет.

Вопрос: После открытия организации беседовали ли с ним об организации и что он Вам говорил?

Ответ: Об организации я с ним не беседовал, а о мирных переговорах он мне сказал, что приехали Уполномоченные от ОсобОтдела вести мирные переговоры с населением, что мол якобы существует организация здесь и чтобы сложили оружие. О каких либо антисоветских разговорах у меня с ним совсем не было ввиду малого знакомства с ним.

Вопрос: Знали ли Вы, что Влас Великов скрывался в камышах в банде Назарова?

Ответ: Знал, тогда когда женился на его дочери, он мне сказал, что в станице власть притесняет его сына и поэтому он скрывался в камышах, но в каких я не знал.

Вопрос: Были ли Вы на собрании, когда было постановлено сдать все оружие, имеющееся у коммунистов?

Ответ: Не был.

Вопрос: Скажите, кто в станице говорил об организации и отрядах Лагутина-Назарова и что именно?

Ответ: Я не слышал.

Вопрос: Скажите, кто вообще из Ваших станичников вел антисоветскую агитацию и был недоволен местной властью, и в чем выражалось недовольство?

Ответ: Я не слыхал.

Вопрос: Лично Вы участвовали в организации и оказывали помощь отрядам скрывающихся в камышах?

Ответ: Нет.

Вопрос: В последний раз предупреждаю мне сказать правду. Участвовали ли Вы в организации и оказывали ли помощь отрядам камышенцев и кто еще участвовал из Ваших одностаничников и соседних станиц?

Ответ: Даю слово гражданина Советской Республики, никогда не участвовал ни в каких организациях. Показание мое верно, протокол мне прочитан, в чем и подписуюсь: БОРИС МАКСИМОВ».

Борис Димитриевич остался непреклонен, чем сохранил жизнь своему тестю

Из текста допроса видно, как следователь давит на Бориса Димитриевича, принуждая его оговорить себя, своих родственников (тестя, шурина), своих прихожан-станичников. Однако он остается непреклонен, чем сохраняет жизнь своему тестю – Андрею Егоровичу Великову, о котором допытывался следователь. А.Е. Великова вскоре освободили, и он вернулся^[121] домой к детям, двое из которых были несовершеннолетними (13-летняя Мария и 11-летний Иоанн).

На заседании чрезвычайной тройки от 25 октября 1921 г. под председательством полномочного представителя ВЧК Юго-Востока России Г.А. Трушина и членстве председателя ДонЧК А.А. Емельянова, начальника административно-организационного отдела ВЧК Юго-Востока России Андреева и представителя ЦК РКП(б) на Юго-Востоке России – цареубийцы А.Г. Белобородова, был вынесен смертный приговор Борису Димитриевичу Максимову, его шурину Власу Андреевичу Великову и еще 56-ти жителям Дона (Протокол^[122] № 8 от 25.10.1921 г.).

В деле есть^[123] Акт о расстреле, где сказано, что 25 (исправлено карандашом с 21 на 25) октября 1921 г. в 3 часа ночи, согласно постановлению чрезвычайной тройки ВЧК Юго-Востока России, Б.Д. Максимов, его шурин В.А. Великов и еще 56 граждан были расстреляны.

Приговор приведен в исполнение в присутствии тройки: Трушин, Андреев, Емельянов – председатель Дончека; Андреев – начальник админорготдела и представитель ЦК РКП(б) на Юго-Востоке России – Белобородов.

Кроме того, в деле содержится список расстрелянных, в котором есть имя^[124] Бориса Димитриевича Максимова. Место захоронения тел в деле не указано^[125].

Среди казненных^[126] по приговору тройки было семь женщин^[127] и один священник госпитального храма^[128] святого Архангела Михаила (церковь Красного Креста) в Ростове-на-Дону – отец Киприан Матвеевич Дума^[129] (1872–1921), беженец из Галиции. Вся их вина заключалась в недоносительстве на раненных белых офицеров, которые, находясь в госпитале, не смогли покинуть город до занятия его Красной армией и вынуждены были скрываться от ареста. Примером деятельности^[130] о. Киприана и его добровольных помощниц из госпиталя, сестер милосердия (Александра Михайловна Котомина и другие), является благотворительный сбор продуктов для скрывающихся офицеров и их семей на Пасху 1921 г.

Таким образом советская власть руками ВЧК расправлялась с неугодными гражданами: священно- и церковнослужителями, офицерами, казаками, сестрами милосердия.

Вдова Бориса Димитриевича Максимова Евдокия Андреевна жила^[131] в Кагальницкой в доме своего отца А.Е. Великова, ожидая рождения первенца. В начале февраля 1922 г. в родительский дом вернулся^[132] ее средний брат Михаил, укрывавшийся от ареста в Армавире. Вскоре в Особый отдел 14-й Кавалерийской дивизии 1-й Конной армии, расквартированной в Задонье, поступил донос^[133] на семью Великовых-Максимовых от первой кагальницкой комсомолки 17-летней Пелагеи Ивановны Безпамятновой, подписанный еще тремя жительницами станицы: 18-летней Харитиной Акимовной Мельниковой, 33-летней Наталией Матвеевой, женой члена станичного Исполкома, и Анастасией (фамилия неразборчиво).

В доносе утверждалось, что якобы глава семейства, 54-летний Андрей Егорович, является организатором и руководителем самораспустившегося в августе 1921 г. повстанческого отряда (в доносе – «банды»), а его сыновья, 33-летний Влас и 19-летний Михаил, – активными участниками. Доносчицы возмущались, что Михаил, вернувшись в станицу, живет в доме отца и до настоящего времени не арестован, как ранее его брат Влас и зять Борис, и не отправлен в Особый отдел СКВО в Ростове-на-Дону. Кроме того, доносчицы обвиняли дочь А.Е. Великова, 21-летнюю Евдокию Андреевну, находившуюся на восьмом месяце беременности, что она якобы сожительствует с женатым председателем Исполкома станицы Кагальницкой 29-летним Филиппом Никифоровичем Серовым, который покрывает за это ее брата Михаила.

На основании коллективного доноса П.И. Безпамятновой, Н. Матвеевой, Х.А. Мельниковой Особым отделом 14-й Кавдивизии 27 февраля 1922 г. было возбуждено Дело № 14, а члены семьи Великовых-Максимовых арестованы и заключены под стражу: Андрей Егорович, беременная Евдокия Андреевна, Михаил. Согласно заключению^[134] от 5 марта 1922 г., составленному по итогам расследования, обвинения доносчиц в адрес Евдокии Андреевны следствием не установлены, и за отсутствием состава преступления она вместе с отцом А.Е. Великовым освобождена из-под стражи. А дело брата Михаила передали в Реввоентрибунал 14-й Кавдивизии, который 13 марта 1922 г. приговорил^[135] его к расстрелу. В тот же день, в 23 часа, приговор был приведен в исполнение^[136].

Ранней весной 1922 г. у Евдокии Андреевны родился сын, однако, вскоре заболев воспалением легких, он умер

Ранней весной 1922 г. у Бориса Димитриевича и Евдокии Андреевны Максимовых родился сын-первенец, крещенный Иоанном. Однако, вскоре заболев воспалением легких, младенец умер. Сказалось пребывание Евдокии Андреевны накануне родов под стражей в холодном каземате по доносу кагальницкой комсомолки П.И. Безпамятновой.

Вскоре после произошедшего семья Великовых решением новых властей была выселена^[137] из собственного дома в Кагальницкой, который был отдан прибывшему в станицу члену РКП(б).

В 1924 г. Евдокия Андреевна повторно вышла замуж за крестьянина из близлежащего хутора Крутой Яр – Ивана Ивановича Мезинова (1904 г. рождения). Жили в хуторе Крутой Яр, в семье мужа. В браке у них родились трое дочерей: Маргарита (1925 г. рождения), Серафима (1927 г. рождения) и Александра (1930 г. рождения).

После смерти отца, Андрея Егоровича Великова, в 1930 г. и начала коллективизации Евдокия Андреевна с мужем и детьми перебрались в город Батайск. Оттуда Батайским Городским военным комиссариатом (ГВК) второй супруг Евдокии Андреевны был призван на фронт в 1941 г. Воевал на Южном фронте рядовым стрелком 15-й стрелковой дивизии на Донбассе. Погиб И.И. Мезинов 4 марта 1942 г., похоронен на Братском кладбище в северных окрестностях села Варваровка Ямского района Сталинской области Украинской ССР^[138].

Евдокия Андреевна Мезинова (Великова), около 1980 г. Повторно овдовев, Евдокия Андреевна больше замуж не выходила. До конца жизни проживала в Батайске, где самостоятельно вырастила и воспитала в православной вере троих дочерей, выдала их замуж, помогла своими трудами и молитвами их новым молодым семьям обустроиться, обзавестись своим жильем. Потом помогала им растить и воспитывать своих внуков, затем правнуков, являясь духовным авторитетом для своего большого семейства.

После войны и до своей кончины Евдокия Андреевна была прихожанкой Покровского храма Батайска, где пела на клиросе.

Ведя христианский благочестивый образ жизни, Евдокия Андреевна соблюдала церковные посты, оказывала милостыню нуждающимся, близким и соседям, а иногда и совсем незнакомым ей людям. Преставилась ко Господу 8 января 1983 г., сразу после светлого праздника Рождества Христова. Погребена на старом городском кладбище Батайска.

Сын старшего брата Бориса Димитриевича Максимова Анатолия, Виталий^[139], перед войной проживал в городе Мытищи (часть 30) Мытищинского района Московской области, женился на Лидии Никифоровне Максимовой (02.03.1918 – после 2005 г.). В 1941 г. Виталий призван на фронт Мытищинским Райвоенкоматом (РВК), служил рядовым в 263-м стрелковом полку 51-й стрелковой дивизии (1-го Формирования) 9-й Армии Юго-Западного фронта (полевая почтовая станция 1495), в июле–августе 1942 г. пропал без вести во время тяжелых боев на берегах Северского Донца и Верхнего Дона: нет известий с 4 июля 1942 г.

Покровская церковь в г. Батайске Ростовской области. 2020 г.

Заключением Прокуратуры Ростовской области от 12.02.1998 г. Борис Димитриевич Максимов, его шурин Влас Андреевич Великов, как и 56 других расстрелянных вместе с ними граждан, признаны необоснованно привлеченными к уголовной ответственности и в соответствии с подпунктами «а», «б» статьи 3 Закона Российской Федерации от 18.10.1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий» реабилитированы^[140]. Дополнительного решения об их реабилитации не требуется.

В 1998 г. Борис Димитриевич и 57 других расстрелянных вместе с ним граждан признаны необоснованно привлеченными к уголовной ответственности

В 2005 г. Прокуратурой города Москвы полностью реабилитирована^[141] супруга Бориса Димитриевича Максимова, Евдокия Андреевна Максимова (Великова), на основании статьи 3, пунктов «а» и «д», и статьи 5 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 г., а также реабилитированы^[142] проходившие с ней по одному делу отец, Андрей Егорович Великов, и брат, Михаил Андреевич Великов.

P. S. У вдовы Бориса Димитриевича Максимова, Евдокии Андреевны, во втором браке рождались только дочери, а вот первый же ее внук был крещен Борисом…