Протоиерей Николай Агафонов. Отшельник поневоле: Рассказы. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009. — 656 с. — (Б-ка духовной прозы). |
Приводим отрывок из книги.
Молитва алтарника
(Святочный рассказ)
В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:
— Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как
подумаю, завтра Рождество, а снега нет, — никакого
праздничного настроения.
— Правда твоя, — поддакивал ему настоятель
собора, — в космос летают, вот небо и издырявили,
вся погода перемешалась. То ли зима, то ли еще чего, не
поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил предложение:
— А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь
дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на
всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он, мол,
осмелел? Тот сразу заробел:
— Простите, отцы, это я так просто подумал, —
и быстро юркнул в пономарку.
Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А
протодиакон хохотнул:
— Ну Валерка чудак, думает, что на небесах, как дом
быта: пришел, заказал и получил, что тебе надо.
После ухода домой настоятеля и протодиакона Валерка, выйдя из алтаря, направился в собор к иконе Божией Матери «Скоропослушница». С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала ее, чистила подсвечник, стоящий перед ней. Валерка всегда был с бабушкой рядом. Бабушка внука одного дома не оставляла, идет на службу — и его за собой тащит. Валерка рано лишился родителей, и поэтому его воспитывала бабушка. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил ее, даже когда была беременна Валеркой. Вот и родился он недоношенный, с явными признаками умственного расстройства. В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу.
Из тюрьмы отец уже не вернулся. Так и остался Валерка на
руках у бабушки. Кое-как он окончил восемь классов в
спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для
него были бабушкины молитвы и соборные службы. Бабушка
умерла, когда ему исполнилось 19 лет. Настоятель пожалел
его — куда он, такой убогий? — и разрешил жить
при храме в сторожке, а чтобы хлеб даром не ел, ввел в
алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав
протодиакон дал ему прозвище Трепетная Лань. Так его и
называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами
и бестолковостью. Правда, что касается богослужения,
бестолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем
следует, он знал наизусть лучше некоторых клириков.
Протодиакон не раз удивлялся: «Валерка наш —
блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо
дока какой!»
Подойдя к иконе «Скоропослушница», Валерий
затеплил свечу и установил ее на подсвечник. Служба уже
закончилась, и огромный собор был пуст, только две
уборщицы намывали полы к вечерней службе. Валерка, встав
на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них.
Одна из уборщиц, увидев, как он ставит свечу, с
раздражением сказала другой:
— Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный
подсвечник нам воском зальет, а я ведь только его
начистила к вечерней службе! Сколько ему ни говори, чтобы
между службами не зажигал свечей, он опять за свое! А
староста меня ругать будет, что подсвечник нечищеный.
Пойду пугану эту Трепетную Лань.
— Да оставь ты парня, пущай молится.
— А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда
это положено. Вот начнет батюшка службу, и будем молиться,
а сейчас не положено. — И она, не выпуская из рук
швабру, направилась в сторону коленопреклоненного
алтарника. Вторая, преградив ей дорогу, зашептала:
— Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я
сама потом подсвечник почищу.
— Ну, как знаешь, — отжимая тряпку, все еще
сердито поглядывая в сторону алтарника, пробурчала
уборщица.
Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к
перебранке уборщиц, а когда понял, что беда миновала,
достал еще две свечи, поставил их рядом с первой, снова
встал на колени:
— Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю Тебе свечки, но когда идет служба, тут так много свечей стоит, что Ты можешь мои не заметить. Тем более они у меня маленькие, по десять копеек.
А на большие у меня денег нету и взять-то не знаю
где.
Тут он неожиданно всхлипнул:
— Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на
самом деле у меня еще семьдесят копеек осталось. Мне
сегодня протодиакон рубль подарил: «На, —
говорит, — тебе, Валерка, рубль, купи себе на
Рождество мороженое крем-брюле, разговейся от души».
Я подумал: крем-брюле стоит двадцать восемь копеек,
значит, семьдесят две копейки у меня остается и на них я
смогу купить Тебе свечи.
Валерка наморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя
что-то. Потом обрадованно сказал:
— Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь
отложил на мороженое, у меня еще сорок две копейки есть,
хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему
родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество.
Он, тяжко вздохнув, добавил:
— Ты меня прости уж, Пресвятая Богородица. Во время
службы около Тебя народу всегда полно, а днем —
никого. Я бы всегда с Тобою здесь днем был, да Ты ведь
Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, ковры
пропылесосить, и лампадки заправить. Как все переделаю,
так сразу к Тебе приду.
Он еще раз вздохнул:
— С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не
знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо!
Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.
И, встав с колен, повеселевший, он пошел в алтарь. Сидя в
«пономарке» и начищая кадило, Валерий мечтал,
как купит себе после службы мороженое, которое очень
любил. «Оно вообще-то большое, это мороженое,
— размышлял парень, — на две части его
поделить, одну съесть после литургии, а другую —
после вечерней».
От такой мысли ему стало еще радостнее. Но что-то
вспомнив, он нахмурился и, решительно встав, направился
опять к иконе «Скоропослушница». Подойдя, он
со всей серьезностью сказал:
— Я вот о чем подумал, Пресвятая Богородица, отец
протодиакон — добрый человек, рубль мне дал, а ведь
он на этот рубль сам мог свечей накупить или еще
чего-нибудь. Понимаешь, Пресвятая Богородица, он сейчас
очень расстроен, что снега нет к Рождеству. Дворник
Никифор, тот почему-то, наоборот, радуется, а протодиакон
вот расстроен. Хочется ему помочь. Все Тебя о чем-то
просят, а мне всегда не о чем просить, просто хочется с
Тобой разговаривать.
А сегодня хочу попросить за протодиакона, я знаю, Ты и
Сама его любишь. Ведь он так красиво поет для Тебя
«Царице моя Преблагая...»
Валерка закрыл глаза, стал раскачиваться перед иконой в
такт вспоминаемого им мотива песнопения. Потом, открыв
глаза, зашептал:
— Да он сам бы пришел к Тебе попросить, но ему
некогда. Ты же знаешь, у него семья, дети. А у меня никого
нет, кроме Тебя, конечно, и Сына Твоего, Господа нашего
Иисуса Христа. Ты уж Сама попроси Бога, чтобы Он снежку
нам послал. Много нам не надо, так, чтобы к празднику
беленько стало, как в храме. Я думаю, что Тебе Бог не
откажет, ведь Он Твой Сын. Если бы у меня мама чего
попросила, я бы с радостью для нее сделал. Правда, у меня
ее нет, все говорят, что я сирота. Но я-то думаю, что я не
сирота. Ведь у меня есть Ты, а Ты — Матерь всем
людям, так говорил владыка на проповеди. А он всегда верно
говорит. Да я и сам об этом догадывался. Вот попроси у
меня чего-нибудь, и я для Тебя обязательно сделаю. Хочешь,
я не буду такое дорогое мороженое покупать, а куплю
дешевенькое, за девять копеек — молочное.
Он побледнел, потупил взор, а потом, подняв взгляд на
икону, решительно сказал:
— Матерь Божия, скажи Своему Сыну, я совсем не буду
мороженое покупать, лишь бы снежок пошел. Ну, пожалуйста.
Ты мне не веришь? Тогда я прямо сейчас пойду за свечками,
а Ты, Пресвятая Богородица, иди к Сыну Своему, попроси
снежку нам немного.
Валерий встал и пошел к свечному ящику, полный решимости.
Однако чем ближе он подходил, тем меньше решимости у него
оставалось. Не дойдя до прилавка, он остановился и,
повернувшись, пошел назад, сжимая во вспотевшей ладони
оставшуюся мелочь. Но, сделав несколько шагов, повернул
опять к свечному ящику. Подойдя к прилавку, он нервно
заходил около него, делая бессмысленные круги. Дыхание его
стало учащенным, на лбу выступила испарина. Увидев его,
свечница крикнула:
— Валерка, что случилось?
— Хочу свечек купить, — остановившись, упавшим
голосом сказал он.
— Господи, ну так подходи и покупай, а то ходишь,
как маятник.
Валерка тоскливо оглянулся на стоящий вдали кивот со
«Скоропослушницей». Подойдя, высыпал мелочь на
прилавок и осипшим от волнения голосом произнес:
— На все, по десять копеек.
Когда он получил семь свечей, у него стало легче на
душе.
...Перед вечерней рождественской службой неожиданно
повалил снег пушистыми белыми хлопьями. Куда ни глянешь,
всюду в воздухе кружились белые легкие снежинки. Детвора
вывалила из домов, радостно волоча за собой санки.
Протодиакон, солидно вышагивая к службе, улыбался во весь
рот, раскланиваясь на ходу с идущими в храм прихожанами.
Увидев настоятеля, он закричал:
— Давненько, отче, я такого пушистого снега не
видел, давненько. Сразу чувствуется приближение
праздника.
— Снежок — это хорошо, — ответил
настоятель, — вот как прикажете синоптикам после
этого верить? Сегодня с утра прогноз погоды специально
слушал, заверили, что без осадков. Никому верить
нельзя.
Валерка, подготовив кадило к службе, успел подойти к
иконе:
— Спасибо, Пресвятая Богородица, какой добрый у Тебя
Сын, мороженое-то маленькое, а снегу вон сколько
навалило.
«В Царствии Божием, наверное, всего много, —
подумал, отходя от иконы, Валерка. — Интересно, есть
ли там мороженое вкуснее крем-брюле? Наверное,
есть», — заключил он свои размышления и
радостный пошел в алтарь.
Самара, январь 2003 г.