Православный календарьПравославный календарь
«Мама, ты что, Николе молилась?»
Чудеса свт. Николая в рязанской глубинке. Ч. 1. Тума и Сынтул
Ну что, сынок, не едет? А ты перекрестись. Садись. Заводи свою машину. И трогай потихонечку.
О Пасхе в заключении
Архим. Иустин (Пырву)
Жизнь, которую я вел в эти годы, была, может, самой плодородной и прекрасной, потому что все эти 16 лет я переходил от смерти к жизни и от жизни к смерти.
«Как по маслу»: семейная мануфактура, в которой любят свое дело и Русский Север
Станислав и Марина Ивановы
Занимайся тем, что тебе нравится, просто делай это для других хорошо – как для себя. Вот и весь секрет.
Такая служба. Новосоловецкая Вселугская пустынь, остров Божье дело
Архим. Аркадий (Губанов)
Самое главное – это понимание того, что ты находишься в единении с Богом, и то понимание Царства Божьего, которое пребывает везде и всюду.
«Вот святые – это православные. А мы?»
Наталия Сухинина
Я стараюсь ничего не декларировать. У меня есть книги, где ни разу не упоминается слово «православный». Это нечто сокровенное, что должно быть внутри.
Как «Хроники Нарнии» учат покаянию
Мария Минаева
Не ругая, не наставляя, Аслан подводит героев к ответу на свои вопросы. Они отвечают – и содрогаются от своих поступков. Голос Аслана – это голос совести.
Три великопостные идеи: как не испортить подготовку к Пасхе
Анна Сапрыкина
Мы лишаем свой дом приобщения к Пасхе, когда всё делаем или стараемся сделать «как положено», а по дороге… забываем, куда идем и куда пытаемся привести своих детей.
«Он проявлял благочестие и большую любовь к богослужению»
Еп. Иероним (Шо) о Митр. Иларионе (Капрале)
Брат Игорь всегда вел себя в большей степени как послушник, чем как семинарист.
Владыке Илариону часто звонили бабушки, и он их поддерживал»
Диак. Давид Дутканич
Если честно, я до сих пор не чувствую, что владыки Илариона больше нет с нами, – он всегда рядом.
«Как мне Николу не почитать? Он мне жизнь спас»
Чудеса свт. Николая в рязанской глубинке. Ч. 2. Касимов
Он стал кричать: «Никола, помоги!» ‒ И вдруг увидал фигуру стоящего на берегу человека, который громко сказал: «Василий Иванович, не бойся, я сейчас приду».

«На страже духа». Письма и дневники. Ч. 11

""В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга архиепископа Никона (Рождественского) "На страже духа". Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой работы.

***
 
"Архиепископ
Архиепископ Никон (Рождественский)
Письма и послания 1890–1918 годов

Митрополиту Владимиру (Богоявленскому)[1]

С тяжелою думою на душе ринулся я из Москвы и решаюсь с полною сыновнею откровенностью написать Вам, владыка святый, как моему отцу и благодетелю, по поводу Вашего предложения все, что думаю и чувствую.

Когда я услышал его в первый раз, в праздник Святой Троицы, то так был поражен неожиданностью, что не нашелся ничего сказать Вам более определенного, как только то, что Вы не найдете во мне желаемого и искомого. Одно тронуло меня до слез, что Вы не желали бы разлучать меня с тем святым делом, коему служу уже 25 лет, и, как тогда мне показалось, с святою лаврою, в коей имею случай жить 27 лет. Мне совестно было, что я не заслужил такого доброго о мне мнения, какое Вы о мне имеете, и скажу откровенно, дня два после того я ходил в каком-то умиленном настроении, и нередко слезы лились из моих очей, и я усердно просил угодника Божия не отпускать меня никуда из своей обители… Наша беседа тогда кончилась ничем, и я полагал, что вопрос этот покончен в отрицательном смысле, и успокоился.

Теперь Вам было благоугодно снова заговорить со мною о том же, и я сознаю свой долг посмотреть на это дело с большим вниманием и притом с двух точек зрения: как я лично отношусь к сему вопросу, и как должен отнестись к нему беспристрастно, имея в виду пользу служения Церкви Божией. Теперь Вы сообщили мне, что Вы имеете в виду дать место новому викарию в Срет[енском] монастыре. Не скрою от Вас: когда в первый раз Вы сказали мне свою мысль, то я не стал сразу противоречить резко Вашему предложению потому, что мне казалось: всякую тяготу можно понести под крылышком пр[еподобного] Сергия. Когда же теперь я услышал, что нужно будет покинуть святую лавру, то тоскливою болью сжалось мое сердце. Я сжился с мыслью, что кончу дни мои здесь; я уже наметил местечко, где сложить свои грешные кости; мне чувствуется, что организм мой изнашивается, что ощутительно старею, что моя энергия слабеет, хотя всячески стараюсь себя ободрить. Вот почему одна мысль о возможности умереть вне стен дорогой мне св[ятой] лавры слишком тяжела для меня. Переселение из родной обители куда бы то ни было на какое-либо почетное место для моего сердца было бы то же, что изгнание из обители за какую-либо вину. Таково мое отношение к данному вопросу по внутреннему чувству.

Преп[одобный] Сергий отрекся от сана епископского по свое[му] глубокому смирению. Я, грешный, [отрекаюсь] по своему духовному убожеству и недостоинству; он готов был бежать от сего сана в непроход[имые] дебри [пустыни]; я, как нерадив[ый], не могу себя представить [вне стен] его св[ятой] обители. И если б мне позволено было решать этот вопрос на основании только моего чувства и моей личной воли, то я ни на минуту не задумался бы повергнуться к стопам В[ашего] В[ысокопреосвященства] с слезною мольбою: «Ради Бога не изгоняйте, не выселяйте никуда меня из родной моей обители. Дайте здесь умереть… хоть последним послушником».

Но монах должен отречься от своей воли даже и до изгнания, если того потребует воля Божия, святое послушание и польза Церкви Божией. Обсуждая дело с этой точки зрения, я прежде всего с утешением вижу, что и Вы, сердечно любимый мой архипастырь и отец, так же, как и я, грешный, благоволите признавать мое настоящее дело, издательское, служением всей Православной Русской Церкви, тогда как наблюдение за светскими школами – делом более частным, местным служением только московской Церкви. К сему я должен присоединить уже высказанное Вами соображение, что в деле законоучительства я совсем неопытен; давать указания не могу; по своему семинарскому образованию неавторитетен для законоучителей-академиков; из инс[пекторов] многие и старше, и заслуженнее меня, по своему личному прямому характеру и горячему темпераменту легко могу ввести их и себя в искушение, могу войти в столкновение с их начальством, ибо и теперь многим возмущаюсь в светских учебных заведениях по отношению к вопросам религиозного воспитания и, таким обр[азом], вместо ожидаемой Вами от меня пользы могу только принести вред делу и соблазн людям. Обращаясь к своему главному делу, издательскому, я уже не вижу никакой возможности продолжать его с тем успехом, какой имеется теперь. Опытом 25 лет я убедился, что это дело нельзя вести издалека, руководить им из Москвы. Слава Богу, оно так выросло, что стало заметно не только [в] духовной, но и в светской литературе. С одной стороны, необходимость близкого, постоянного, непосредственного надзора и руководства этим делом вызвала к существованию самую типографию в лавре[2]; с другой – необходимость охранения этого дела от всякого рода покушений со стороны лиц, нисколько в нем не сведущих, его значения для церковной жизни не понимающих, но могущих на каждом шагу ему вредить бессознательно, а иногда, может быть, и сознательно, – эта необходимость требовала от меня безотлучного стояния на страже духа и даже быть лицом, причастным к управлению лаврою. Если и при таких благоприятных сравнительно условиях все же три четверти энергии тратится на суету житейскую, на борьбу с разными учреждениями и лицами, на прием лиц по делам редакции, казначе[йс]тва, паломничества и про[чего], в чем, к сожалению, никто не может меня заменить и теперь, и только одна четверть энергии идет на литературный труд, то что же будет, когда все эти искушения удвоятся и утроятся.

Затем я должен сказать, что по своему духовному складу, по своим душевным и телесным немощам я далеко не всегда бываю способен к такому труду, который может быть плодоносен для самого дела издательского. Мне часто бывает необходимо уединение, сосредоточение в себе: нужно бывает для такого труда затворять за собою не только двери келии, но и двери сердца; нужно бывает иногда просто удалиться в тишину леса, чтобы хотя мало отдохнуть душою, собрать себя в себе… Ведь этого не даст мне Москва ни в каком случае; она нашлет на меня сотни [нрзб.] праздных посетителей и посетительниц; они заставят меня писать разные официальные и официозные записки, доклады и др[угие] бумаги; она похитит у меня последние крохи моего настроения, моей духовной жизни. Мне страшно подумать об этом. Я удивляюсь, я преклоняюсь пред подвигом, какой несете в этом отношении вы, святители Божии. Я к такому подвигу решительно не способен. Мои силы слишком слабы; душа моя тоскует, томится, когда весь день проходит в такой суете. Самое богослужение, столь утешительное, служение литургии обыкновенно отнимает у моего труда целые сутки. И если этот труд имеет какую-либо ценность, то ради Бога не отнимайте у меня возможность ему отдаться беззаветно. Если бы я был свободнее, если бы мог безраздельнее отдавать себя литературе, то, может быть, я уже написал бы объяснения на все Евангелия[3], а теперь – увы – это только моя мечта. «Б[ожия] Нива»[4] отнимает у меня последние часы, для сего труда пригодные. Но не хотелось бы и это дело бросать: оно благовременно; «Б[ожия] Нива» понемногу пробивает себе дорогу в школы; теперь число подписчиков дошло до 3600 – на 1100 больше против прошлого года. Бог даст – будет и больше читателей. Ведь это значит, что 10 000 несомненно читают нас. И слава Богу. А я чувствую, я вижу, что если попаду в Москву, то вынужден буду оставить и это дело… О, если бы нас было много… Я передал бы дело в другие руки, может быть более меня сильные, и спокойно сказал бы: «Делайте со мною что угодно». Но ведь таких людей нет: как же над этим мне не задуматься?

Благостнейший владыка, милостивейший мой архипастырь и отец! Простите мне самомнение это; может быть, я погрешаю, может быть, ценю свою деятельность больше, чем она того стоит; но мне думается, что мы переживаем время, когда и такие люди, как я, грешный, с моими хотя и небольшими способностями, нужны для Церкви Божией именно на литературном поприще, а не на административном, а не вверху… Если я чем-либо могу быть полезным для моей милой родной обители, я готов ей служить, как и служу верою и правдой; но только ради Бога не разлучайте меня с нею, не уводите никуда, дайте умереть под благодатною сенью угодника Божия, печальника Р[усской] земли.

Без подписи
Послано 29 августа [1]903 [года].
НИОР РГБ, ф. 765, к. 5, е.х. 16, лл. 3–4.
 
Речь при наречении во епископа

Ваше Святейшество, богомудрые архипастыри и отцы.

От Господа исправляются стопы человеку[5], говорит Премудрый. И Милосердый Господь, зная немощи наши, иногда в ничтожных по-видимому случаях жизни дает как бы некие предуказания, которые потом в скорбную минуту одним воспоминанием о себе умиротворяют смятенное сердце. Прошу позволения в настоящие, знаменательные в моей жизни минуты перенестись мыслью в светлые воспоминания моего милого детства. Это было с лишком 40 лет назад. Я учился в духовном училище. Родитель мой, бедный сельский причетник, взял меня однажды пред Рождеством Христовым из училища домой. Надо было ехать 30 верст, нужно было подкрепиться пищею, а денег ни копейки. И он зашел к одному своему прихожанину, ремесленнику. Радушно принял нас этот добрый человек и угостил чем Бог послал. Я, впрочем, и не ел: моя мысль витала в родном Чашникове. И вот тут-то, помнится, в каком-то полуподвальном помещении подходит ко мне старичок, ласкает меня, целует и говорит: «Это наш будущий архиерей».

Конечно, это была добрая ласка доброго старца Божия, так и принял ее мой родитель. Но не так отнеслось к словам старичка мое детское сердце. В то время я уже перечитал все Четьи-Минеи, знал много житий святых и под впечатлением такого чтения принял слова незнакомого старичка за пророчество.

Прошло много лет после того. Я [о]кончил семинарию первым учеником, но – больной, ни на что, казалось, не годный. Уговаривали меня идти в академию. Я сослался на свою болезнь и не пошел… Сослался, говорю, а в тайниках моего сердца была и другая причина, душа склонялась к монашеству, а монашество в академии прямо вело к архиерейству. Благоговея пред святительским саном, я боялся, чтоб не исполнилось на мне предсказание старичка. И вместо академии я пошел прямо в монастырь. В Бозе почивший московский первосвятитель Иннокентий, благословляя меня, сказал: «Монастырь-то и есть настоящая духовная академия».

Прошло еще 30 лет. Забыто, казалось, все прошлое. И вот, всего 9 дней тому назад сижу я в своей тихой келье, занимаюсь корректурами своих «Троицких Листков», как вдруг подают мне пакет и телеграмму… Это был властный призыв к святительскому служению. Что со мною произошло?.. Болью сжалось бедное мое сердце, я горько заплакал… Плакал я по родной моей лавре, где прожита лучшая половина жизни, а теперь я должен покинуть ее и идти в неведомый град, плакал о тех собратиях моих, которые делили со мною и горе, и радость, а теперь мне предстояла разлука с ними, духовное сиротство и одиночество, плакал я и о «Листках» моих, которым отдано все сердце, все силы, без которых, казалось, пуста мне дальнейшая моя жизнь… Что сие, еже о мне бысть, смотрение Божие? Давно ли, ведь только неделю назад, стоя над гробом почившего старца[6], я думал о своей смерти и в тот же день даже говорил с собратиями о том, где мне хотелось бы иметь вечный покой. И вот все мои мечты разлетелись как привидение, я лишаюсь утешения лечь костьми в той земле, по которой ходил своими святыми стопами преподобный Сергий, смешать свой прах с прахом тех ведомых и неведомых иноков, кои подвизались под его благодатным кровом…

В эти многоскорбные томительные часы, когда я не знал, где искать утешения, куда склонить измученную думами голову, вдруг, как тихое светлое видение, всплывает воспоминание детства… И почуяло утомленное сердце, будто тот же неведомый старец опять улыбнулся мне своею старческою улыбкой, опять приласкал меня по-отечески и повторил свои тихие речи: «Это наш будущий архиерей». Я поспешил отыскать запыленный том своих семинарских памятных записок, отыскал и перечитал запись этого случая. И миром повеяло на меня от этого воспоминания, и вспомнил я слова Премудрого: «От Господа исправляются стопы человеку»… И изрек я себе: «Буди Его святая воля».

Простите мне, богомудрые архипастыри и отцы, что занимаю Ваше внимание своею личною скорбью, личной жизнью. Никогда я не имел такой нужды в утешении, в поддержке, в ободрении, как ныне, когда избранием вашим и изволением Боговенчанного Самодержца призываюсь к великому служению архиерейскому.

Мы живем в трудное, смутное время. Люди перестают жить в Церкви, забывают, каковы наши духовные предки – святые Божии – были, теряют способность даже понимать суть духовной жизни, понимать сказания о житиях и подвигах святых. Широкой мутной волной разливается в жизни практическое язычество… Каково же должно быть служение пастырское в наше время?

Церковь есть союз любви во Христе между небом и землею, Церковь на земле воинствующая и на небесах торжествующая – нераздельны в любви, для них нет преграды, называемой смертью. И вот на грани этих двух частей Единой Вселенской Церкви стоит на священной страже архиерей, носитель и раздаятель Христовой благодати. Он, в великом служении тайнам Божиим, приносит молитвы, скорби, слезы и вздохи чад земной Церкви к Престолу благодати, он низводит эту благодать свыше, воспринимая ее от Самого Господа, сам присно пребывая в благодатном общении с Церковью Небесной, он и других вводит в это общение, он учит словом, а прежде всего примером личной жизни, как должно исполнять животворящие заповеди Божии, чтоб этим путем, опытно, на деле познать сокровище своей веры. Сказал Господь: кто хочет знать об учении, от Бога ли оно, тот исполняй волю Божию, т.е. Его святые заповеди. Вера спасающая не умом, а сердцем познается, можно быть и ученым, и богословом, можно знать всю Библию наизусть, но сердцем – опытно не знать своей веры. А делание Божиих заповедей смиряет душу и делает ее способной к благодатному общению с Церковью Небесной, с Самим Господом, по реченному: «смиренным Господь дает благодать».

И на сем-то спасительном пути архиерей Божий должен идти впереди всех, только тогда и овцы по нем пойдут и познают глас его. И к сему-то великому служению общения Церкви земной с Церковью Небесной призываюсь аз недостойный.

К сим кто доволен? Сам мой небесный игумен преподобный Сергий смиренно отклонил от себя сие звание, мне ли нести сей тяжелый крест?.. О, если бы мог я сказать: «Господи, избери иного, паче мене могуща?..»

Но воля Божия сказалась ясно и бесповоротно в воле Святейшего Синода, в соизволении Божия Помазанника. Я ношу имя преподобного ученика Сергиева Никона, послушания добраго рачителя. Я плачу о немощах моих, исповедую их пред вами, богомудрые святители Божии, и склоняю благоговейно свою выю под иго нового великого послушания. Воля Господня да будет на мне. Благодарю, аще и недостоин, приемлю, аще и зле немощен, ничтоже вопреки глаголю, ибо кто есмь противо вещаяй Богови?.. И смиренно умоляю Ваше Святейшество вознести свои многодейственные святительские молитвы, да благодать Божия, немощныя врачующая и оскудевающая восполняющая, восполнит и мое недостаточество и укрепит мои немощи. Сице верую, сице исповедую!


 


[1] Владимир (Богоявленский В.Н., 1848–1918), священномученик, память 25 января/7 февраля, 3-я Неделя по Пятидесятнице в Соборе Санкт-Петербургских святых и воскресенье после 25 января в Соборе новомучеников и исповедников Российских. Митрополит Киевский и Галицкий. В 1898–1912 гг. митрополит Московский и Коломенский, священноархимандрит Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Архиепископ Никон относился с большим уважением к своему правящему архиерею.

[2] Иеромонах Никон, с самого начала возглавивший редакцию, умело повел дело и через некоторое время сумел накопить денег на строительство типографии и переплетной мастерской. В марте 1894 г. он обратился с письмом к митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Ляпидевскому), в котором обосновал необходимость устройства при лавре собственной типографии. В сентябре 1894 г. было получено разрешение от московского губернатора, и летом 1895 г. две скоропечатные машины уже были готовы приступить к работе.

[3] К этому времени архиепископом Никоном было составлено «Толковое Евангелие на Матфея» (1897).

[4] «Божия Нива. Троицкий собеседник для церковно-приходских школ». Издавался в 1902–1917 гг. Архиепископ Никон был редактором этого издания.

[5] См.: Пс. 36, 23.

[6] Павел (Глебов), архимандрит, наместник Троице-Сергиевой лавры (1891–1904).

Купить эту книгу можно будет
 
Рейтинг: 7 Голосов: 2 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.

Новинки издательства
«Вольный Странник»

Новые материалы

Выбор читателей

×