Мультикультурализм, как его определяет словарь, это “политика, направленная на развитие и сохранение в отдельно взятой стране и в мире в целом культурных различий, и обосновывающая такую политику теория или идеология”. Это определение недостаточно конкретно – под сохранением различий могут иметься в виду разные вещи. Существовала политика культурного империализма – когда считалось, что народы, попавшие в орбиту могущественного государства, должны воспринять язык, культуру и обычаи доминирующей в нем этнической группы. Классический пример успешного культурного империализма – Великобритания, в которой англичане, в результате довольно суровых и бесцеремонных мер навязали свой язык и, в значительной мере, культуру, кельтским народам островов – валлийцам, шотландцам и ирландцам, так, что теперь им приходится учить свои традиционные языки в качестве иностранных, и даже ирландские националисты поют свои воинственно антибританские песни исключительно по-английски.
Элементы культурного империализма присутствовали и в Российской Империи – хотя здесь политика властей была гораздо мягче – и многим языкам народов Империи повезло гораздо больше, чем кельтским языкам.
В Православной Церкви всегда присутствовала обратная тенденция – христианизировать народы, сохраняя их культурную уникальность. Можно вспомнить, например, что святые Кирилл и Мефодий не стремились “огречить” славян, а святитель Иннокентий Московский, проповедовавший Евангелие народам Дальнего Востока, не стремился их русифицировать. Он переводил богослужебные тексты на алеутский, а не требовал от алеутов делаться русскими.
Было ли это мультикультурализмом? Нет, с тем, что сейчас называют этим словом, такая политика имела ряд принципиальных различий. Прежде всего, современный мультикультурализм есть порождение массовой иммиграции. Речь идет не о сохранении многоцветья культур в местах их традиционного развития – а о формировании мультикультурного общества там, где до этого оно было практически монокультурным. Мультикультурализм в этом отношении противопоставляется концепции “плавильного котла”, примером которого были (по крайней мере, до недавних пор) США. Иммигрант, попадающий в “плавильный котел” должен был воспринять язык и обычаи своего нового места жительства, более того, в США при получении гражданства от него требовалось даже торжественно отречься от своих прежних связей и обязательств и принести присягу на верность своей новой родине; мультикультурное же общество поощряло формирование этнических общин, так что иммигрант оказывался в филиале своей покинутой родины – в квартале, где говорили на том же языке и придерживались тех же обычаев, что и в стране, откуда он уехал.
Идеологи мультикультурализма полагали, что такая политика приведет к построению “гармоничного многорасового общества” где будет расцветать тысяча цветов, а нетерпимость и враждебность забудется, как страшный сон. Эта мечта не была чем-то случайным – она была глубоко укоренена в идеологии европейского просвещения. Просвещение – еще в лице своих ключевых фигур, таких как Вольтер, еще в XVIII веке, провозгласило “эру разума”, когда человек, освободившись от диктата архаических традиций, сможет устроить свою жизнь на чисто рациональных началах. Важной особенностью просвещенческого взгляда на мир был его универсализм – считалось, что хотя религии и традиции разделяют людей, их объединяет такое общее свойство, как разум, и когда мы обратимся к общей всем нам разумности, мы построим мир, свободный от всех национальных и религиозных разделений. Своего пика просвещенческий проект достиг в коммунизме, и советские учебники, возводившие идейную родословную тт. Ленина и Сталина к французским просветителям, были совершенно правы.
Кровавый эксперимент коммунизма не подорвал доверия к просвещенческим идеям как таковым, и они сохраняют серьезное, если не преобладающее влияние в политической жизни Европы. Мультикультурализм, хотя и говорит о сохранении различных традиций, на самом деле продиктован все тем же антитрадиционным мышлением Просвещения – его базовая идея вовсе не в том, что все традиции имеют право на развитие, а в том, что никакая традиция не должна рассматриваться в качестве фундамента общества.
Когда британский интеллектуал говорит “у нас мультикультурная страна” он имеет в виду ровно то же, что имеет в виду русский интеллигент, говоря “у нас многонациональная страна” – что это больше не христианская страна и что любые публичные проявления ее христианской идентичности должны быть подавлены. Фраза “у нас мультикультурная/многонациональная/многоконфессиональная страна” никогда не имеет продолжения “и поэтому представители таких-то общин тоже имеют право”. Она всегда продолжается одинаково – “и поэтому христиане не имеют права”. Достаточно известны ситуации, когда ревнители мультикультурализма требовали отказаться от рождественских украшений, “чтобы не обидеть мусульман”, в то время как сами мусульмане заверяли, что никакой обиды себе в этих украшениях не видят и убирать их вовсе не требуют.
Мультикультурализм озабочен, таким образом, не столько поддержкой культурной самобытности иммигрантских общин, сколько разрушением европейской традиции – которая, как и породившая ее христианская вера, рассматривается как источник угнетения и препятствие на пути прогресса.
Прогресс, который является результатом этого, оказывается скорее прогрессирующей смертельной болезнью – иммигранты не интегрируются в принимающее их общество, но остаются чужеродным телом, которое все более разрастается. Почему это происходит, ведь иммиграция как таковая существовала всегда? Потому, что интегрироваться можно только в цивилизацию, которая обладает своей традицией и хранит ее. Вы можете крестить человека в Вашу веру и он станет Вам братом; но он не может стать Вам братом, если никакой веры у Вас нет.
Важен ли этот европейский опыт для нас? Чрезвычайно важен уже потому, что у нас склонны донашивать европейский секонд хенд и восторженно перенимать позавчерашние берлинские и лондонские моды. Многие люди всерьез верят, что нам надо завести у себя мультикультурализм и гей-парады, как в “просвещенной Европе” и через это мы, наконец, окажемся на столбовой дороге просвещения и прогресса. Что же, просвещенные европейцы уже немало наступали на эти грабли. Если для нас важно их мнение, прислушаемся же к Ангеле Меркель: “Этот подход [мультикультурализм] провалился, полностью провалился… мы не сможем быстро исправить ошибки, совершенные за последние 30-40 лет”. У нас есть определенное преимущество – мы можем просто не совершать этих ошибок, а учиться на ошибках других.