Исихастская лествица и причины экологического кризиса

Новоевропейское понятие о «человеке безграничном», живущем в бесконечной Вселенной, создало предпосылки для экологического кризиса. Традиционное исихастское представление о человеке и Вселенной — иное. И человек, и мир мыслятся как творение Божие, которому от Создателя положены пределы. Православная аскеза меняет человека так, что он постепенно становится «человеком бесстрастным», для него уже недопустимо причинять вред окружающему его миру. Путь аскетического становления человека в докладе рассмотрен на примере Афонского подвижника — преподобного старца Силуана.

Экологический кризис имеет антропогенные причины. Их законно рассматривать в связи с вопросами антропологического порядка: как представляет человек свое место в мире? как меняется человек и как, соответственно, меняется окружающий его мир? В размышлениях над этими вопросами мы используем ресурсы исихастской аскетической традиции и ресурсы современного научного направления — синергийной антропологии.

Экологические проблемы нашего времени имеют свою предысторию. Новоевропейское сознание выработало представление о человеке безграничном[1], который силой своего «всемогущего» разума способен покорить природу. Таким образом, Вселенная превратилась в неисчерпаемый источник полезного для людей материала. «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», — так говорили «передовые люди» XIX века[2]. Неудивительно, что XX столетие стало временем острого экологического кризиса.

В условиях кризиса звучат иные утверждения. Митрополит Иоанн (Зизиулас) подчеркивает: «Человек занимает место священника в творении (the Priest of creation), поскольку он, или она, по доброй воле обращает его в средство общения с Богом и людьми. Благодаря этому материальное творение не становится средством для достижения индивидуумом удовольствия и счастья, но является священным даром от Бога... Подобное «литургическое» природопользование приводит нас к формам культуры, которые с глубоким уважением относятся к материальному миру, и в то же время сохраняют центральное положение человека»[3] в мире. Вопросы экологии приобретают особое звучание в литургическом контексте, а также — в контексте православной аскезы[4].

Лествица духовного восхождения представляет собой строго выверенную аскетическую практику, в ходе которой меняется человек и меняется его отношение к миру. Для примера возьмем подвиг преп. Силуана Афонского. В его подвиге отчетливо проступают экологические темы. Еще архим. Софроний (Сахаров) обращал на это внимание: Силуан «говорил, что все создано для служения человеку, и потому, когда есть необходимость, всем можно пользоваться в творении; но на человеке, вместе с тем, лежит долг заботиться о всем творении, и потому всякий вред, без нужды нанесенный животному или даже растению, противоречит закону благодати»[5].

Размышляя на аскетико-экологическую тему, мы рассмотрим не отдельные высказывания преп. Силуана, а само восхождение Силуана по ступеням лествицы[6] Лествица представляет собой путь к человеку бесстрастному.Действия человека бесстрастного весьма отличаются от действий человека безграничного[7].

Среди ступеней лествицы удобно различать: покаяние, борьбу со страстями, безмолвие (исихию), сведение ума в сердце, непрестанную молитву, бесстрастие[8].

Покаяние представляет собой больше, чем решимость признать свои ошибки, покаяние больше, чем даже переоценка всех ценностей. У Силуана приводится критерий действенности покаяния: Господь простил кающемуся грех, если кающийся возненавидел грех. Кающийся не только сознает свою неправоту, но направляет на грех могучую энергию праведного гнева. Среди грехов, в которых Силуан каялся, был и такой: «Раз без нужды я убил муху... и трое суток плакал я за свою жестокость к твари»[9]. Здесь нет сентиментальности. По словам о. Софрония, Силуану была чужда «болезненная женская чувствительность» и, добавим, присуще сердце, милующее всю тварь[10].

На ступени борьбы со страстями для нас важны случаи противостояния тем страстям, которые прямо нарушают «экологическую этику». Среди восьми основных страстей отметим: сребролюбие, чревоугодие, гордость, уныние.

Страсть сребролюбия побуждает нас эксплуатировать природные запасы в расчете на сверхприбыль. На Афоне преп. Силуан нес послушание эконома, в своих заботах он руководствовался не интересами того или иного монастырского «проекта», а интересами человека (подчиненных ему трудников, монахов). Силуан усердно молился о подчиненных, и они у него работали эффективнее, чем у других, тем самым экономические интересы монастыря не страдали[11].

Следующая страсть — чревоугодие побуждает потреблять больше, чем диктует физическая нужда, больше и по объему, и по ассортименту пищи. Преп. Силуан имел богатырское телосложение, в молодости помногу работал и сравнительно много ел. Он описал случай своей борьбы с чревоугодием: «На метохе было со мною так: поем досыта, а через два часа могу опять есть столько же. Я стал себя взвешивать, и что же, — в три дня прибавил... 4 кило. И понял я, что это искушение... Дух Божий не приходит в насыщенное чрево»[12]. Записывать за собой количество потребляемых продуктов — это форма самоотчета, с помощью которого Силуан заметил за собой ненасытное желание потреблять[13]. Свое неоправданное желание принимать пищу вновь и вновь преп. Силуан обличает как искушение, как страстный помысел.

Отсекание страстных помыслов характерно для духовности исихастов. И преп. Силуан также пишет о помыслах, применительно к общей аскетической установке — воздержанию: «Чтобы иметь благодать, человек должен быть воздержан во всем: в движениях, в слове, в смотрении, в помыслах, в пище»[14]. Греховные проявления человек может отслеживать не только на стадии страсти (действия мощной энергии), но и на ранних стадиях — в помысле. Тем самым, зло останавливается не тогда, когда оно уже «введено в эксплуатацию» и его трудно прекратить, а уже при первых попытках набросать «эскизный проект» будущего греховного деяния. Поэтому безмолвник отсекает страстные помыслы, хранит благие помыслы, рассуждает о помыслах, оставляя некоторые из них без однозначной оценки и без какого-либо влияния на свою жизнь (по принципу «не принимай и не хули»)[15].

Преп. Силуан всю безмолвническую жизнь (опыт связанный со ступенью безмолвия и вышестоящими ступенями) называет обобщенно «чистой молитвой»[16]. Молитва — ведущий принцип жизни для Силуана. Путь к чистой молитве начинается с практики внимательной устной молитвы, когда Силуан получает совет: вкладывать ум в слова молитвы, то есть очищать молящийся ум от посторонних помыслов[17] (это характерно для ступеней покаяния и борьбы со страстями). Чистую молитву хранит ум, сведенный в сердце (это следующая за безмолвием ступень лествицы). Наконец, в высшем смысле чистой молитвой называется опыт мистический, доступный лишь после ступени бесстрастия.

Практика молитвенной памяти Божией у Силуана описывается такой максимой: не получается помнить о мире и помнить о Боге (то есть любить Его всем помышлением). Память Божия охватывает подвижника целиком, и он забывает о мире[18]. Забывает не только о природе, но и людях, даже самых близких. Такой опыт всепоглощающей памяти Божией нужно интерпретировать тоже как опыт чистой молитвы. Но в каком именно смысле? Сложно определить однозначно.

Ясно, что речь идет об опыте, который по-гречески обозначается какэкстасис (исступление). О. Софроний пишет, что ум подвижника в чистой молитве становится свободным от всех образов мира, забывает мир, погружается в богообщение, и лишь потом возвращается к образному мышлению, снова способен видеть мир вокруг себя, ценить его красоту, хотя и сдержанно[19]. О каких же ступенях лествицы идет речь? В некоторых исихастских писаниях опыт сведения ума в сердце предстает в качестве экстасиса, в котором человек перестает воспринимать окружающий его мир; но на более высокой ступени, в непрестанной молитве, подвижник может всем помышлением быть в Боге и одновременно — в мире (решать проблемы монастырского управления, например). Добавим, что экстасис представляет собой и опыт более высокой ступени — мистический опыт обожения, когда чистая молитва ставит исихаста на грань между тварным и нетварным бытием[20]. Мистический опыт длится один миг, после него следует возврат к аскетическим ступеням с возможностью вновь замечать происходящее вокруг и хвалить за все Творца Вселенной.

Соотносятся ли эти исихастские описания с путем старца Силуана? Да. Прп. Силуан сподобился и мистического опыта, а про бесстрастие он написал так: «Кто Духом Святым познал совершенную любовь к Богу, тот на третьей ступени (в данном случае на высшей ступени — д.П.). Но это редко с кем бывает <...> Листок на дереве зеленый; и ты его сорвал без нужды. Хотя это и не грех, но почему-то жалко и листок; жалко всю тварь сердцу, которое научилось любить»[21]. Познавший совершенную любовь бесстрастный подвижник творит умно-сердечную молитву и одновременно заботится о своих нуждах. Если ему нужно сорвать листок, он срывает. Если он сорвал листок без необходимости, это как-то нарушает бесстрастное устроение души, хотя явного греха здесь нет[22].

В раю была гармония между человеком и окружающим его миром. Нобогозданный человек согрешил, он сам изменился и мир изменился. Падшему человеку среда его обитания приносит не только радость, но и великую скорбь[23]. Благодаря преп. Силуану мы видим, как человек меняется в аскетическом подвиге:человек кающийся преображается в человека бесстрастного, на ступени бесстрастия снова обретается гармония в отношениях с миром. Устремляя все помыслы к Богу, преп. Силуан в чистой молитве на короткое время забывает окружающий его мир. Но потом вновь готов воспринимать его, заботиться о нем, молиться о нем. Подвиг старца Силуана Афонского показывает, как целеустремленное восхождение по аскетическим ступеням преображает человека и его отношение к миру.