Кто-то сделал

Однажды был в моей жизни разговор с неожиданной развязкой. Разговоров много бывает странных, но этот как-то особенно запомнился.

Лет десять назад, еще студенткой, собиралась я «на побывку» в монастырь и зашла перед отъездом к бабушке, а у нее в гостях встретила женщину – назовем ее здесь Анной.

– Алён, – с порога подступила бабушка, – ты у Ани вот возьми в монастырь записочки, пусть там помолятся, ей очень нужно!

Аня – женщина лет 50 – отдала мне записку о здравии, истово благодарила и вскоре откланялась. И, конечно, после ее ухода бабушка решила меня «замотивировать», чтоб я довезла листок к месту назначения, а не забыла в книжке на ближайшие пять лет.

– Алён, ты передай записку сразу, как приедешь. В остальных монастырях она всё заказала, надо чтоб и в твоем поскорей поминать начали.

– В каких остальных? – на тот момент я еще не знала местных поверий: заказывать в особых случаях поминовение не просто в храме или обители, а непременно в семи монастырях одновременно. Узнала и думаю: ладно, в семи – так в семи. В конце концов, жалко мне что ли, что больше сестер и братий за человека помолятся да больше обителей получат какое-никакое пожертвование. А бабушка, объяснив про монастыри, продолжала тем временем:

– Анна-то в этот год вся извелась. Хорошо, ей добрые люди про семь монастырей подсказали. Она до этого и в Задонск сколько ездила, и в своем храме всех заказывала, и на службы ходит, а всё видишь как… Хуже и хуже. Видно, кто-то сделал.

– Что сделал? Ба, я ж твою Аню один раз в далеком детстве видела – не в курсе, кто что сделал и что там хуже.

– Ну, что сделал… Сама знаешь… У Ани-то вон какой дом – может, кто из соседей позавидовал.

Ага, кое-что прояснилось: семь монастырей – это, значит, местное лекарство от «сглаза и порчи», которые – видно, из какой-то особой предосторожности – называют вот так зашифрованно: «сделал», «сделано». А бабушка тем временем поведала, что конкретно, по ее мнению, Анне «сделали».

Тетя Аня была художницей, наполовину самоучкой. В свое время она «поймала волну» – продавала на рынке полотна маслом: сиреневые букеты сирени и безапелляционно зеленые сосновые леса с непременными ручьем и лодкой. Покупали у нее охотно, так что при помощи сирени удалось выстроить действительно неплохой дом в частном секторе, развернуть хозяйство, поднять на ноги сыновей.

А потом «бизнес» пошел на спад. То ли вкус у покупателя стал лучше, то ли лень и требования комфорта заставили потенциальных клиентов обзаводиться глухими шкафами и выносить из современных квартир любые «пылесборники» – картины, статуэтки, – а не покупать новые. В общем, сначала пошатнулось хозяйство.

– Аня уж и иконы писать пыталась, – продолжала бабушка, – а тоже не больно-то берут. Вроде лучше, чем картины, а всё равно не так, как раньше. Да и здоровье у нее не то – зрение садится. Говорит, скоро совсем бросать придется краски. А на кого бросать?..

Я вспоминаю, что еще когда-то в детстве немного слышала от бабушки про Анну и ее мужа – уже тогда он пил. А теперь запил по-черному. И, что хуже всего, недавно к нему присоединился сын.

– Вот ты подумай, какое ей с ними мучение! А ведь она еще, знаешь, с каких пор верующая? У них там церковь лет десять как открыли, и она туда ходит, всё время своих заказывает, молится… Всё время!

– А причащается?

– Ну… Не знаю… Уж когда-нибудь да причащалась, наверное… Может, и нет – да я не об этом. Она и в поездки с паломниками ездит: мне вон, смотри, календарь привезла – из Дивеево. А что-то всё в жизни криво-косо. Мужики ее – одно горе. Ведь, наверное, сделал кто-то…

– Ну, ба…

– Да я знаю, вы с мамой в это не верите, ну а в чем тогда дело? Так жили хорошо. Ладно, муж-то пил давно, зато работал, картошку они всегда на трех огородах сажали. А теперь и не работает, и в доме палец о палец не ударит. И сын запил! А со вторым – вон вообще что вышло…

– Что вышло? Ты ж говорила, он вроде не пьет, универ закончил. И вроде женился?

– Женился. А ребенок у них – Анин внук – с больными почками родился! Сейчас уже ничего – из больницы выписали, дома с ними живет. И не сразу скажешь, что болен, а всё равно слабоват… И вообще. У них только радость намечалась – к свадьбе готовились, на путешествие денег подсобрали, а после родов половина сразу на лечение ушла.

– Подожди, какая свадьба? Другого, что ли, сына?

– Да этого, этого. Просто они же так сначала жили. Недавно вот расписались – особо-то и не до свадьбы им теперь, и в путешествие поехать не смогли. Аня вся за них испереживалась. Так она за них молилась – и вот…

Вот тут мне, наверное, можно было бы и промолчать, но сработал какой-то «рефлекс отличницы»: я полезла к бабушке с советами, рассуждением-осуждением:

– Что ж они «так» жили-то? Мама верующая – могла бы сразу уговорить жениться, а не так – абы как… Грех все-таки – и им, и ей, что от блуда не попыталась удержать.

Вот она сыну и сказала: год вместе проживите, подумайте, дом приготовьте – а там и женитесь на здоровье…

– Да ей-то что уговаривать? Сын ее как эту свою девчонку в первый раз в дом привел, познакомил, так и огорошил: всё, женюсь! Ты знаешь, как Аня с ним билась? В доме ни ремонта нормального к свадьбе, ни денег особо не было. Да и жалко, она мне говорила. Сейчас ведь девки какие пошли? Выскочат замуж, мужа оберут – и поминай, как звали. Вот она сыну и сказала: год вместе проживите, подумайте, дом приготовьте – а там и женитесь на здоровье…

Такой вот финал.

Немая сцена.

Занавес.

Впрочем, в остальном тетя Аня была «очень верующей женщиной»…