Нужно стараться жить по правде Божией – и Господь поможет

Екатеринбургская епархия — не просто одна из самых крупных епархий Русской Православной Церкви, но и традиционно одна из самых заметных, наиболее активных в деле церковной проповеди. Сегодня ее возглавляет Митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл. Владыка буквально от юности посвятил свою жизнь служению Церкви. Поэтому мы не только беседуем с ним о служении на Урале, но и пытаемся разобраться: чем церковная жизнь 1970-1980-х годов отличалась от нашей? Почему современные христиане так часто становятся теплохладными? В чем наши главные ошибки и как жить по вере сегодня?

Митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл

«Любовь и заботу в храме я воспринимал как должное»

— Владыка, Вы приняли монашество практически сразу после окончания школы. И сегодня это шаг, мягко говоря, нетипичный, а для 1980 года — особенно. Как Вы пришли к этому? Как обрели веру?

— У нас был очень хороший приход — здесь недалеко, где-то чуть больше трехсот километров, на реке Чусовой. К нашему батюшке отцу Николаю Рагозину ездило множество людей. И хотя, наверное, это был один из самых глухих сельских приходов, люди его знали, и там была очень хорошая община. Там меня крестили, и я практически воспитывался на этом приходе. Мама, бабушка, старшие братья — все ходили в храм, поэтому церковная жизнь была для меня естественной, близкой и понятной. А монашество… Такое решение принял мой владыка митрополит Серапион . Мой брат служил диаконом в Успенском кафедральном соборе Владимира. После школы я тоже приехал и пономарил там. Так сложилось, Господь привел — и слава Богу, что по жизни не метался.

— Как священник в 1980-е годы Вы служили во Владимире, Александрове, Киржаче — небольших русских городах. Чем отличалась церковная жизнь того времени? Какие люди ходили в храм?

— Тогда было не так много церквей, если сравнивать с сегодняшним днем, и люди очень ценили те храмы, в которые ходили. Практически при каждом храме была здоровая, нормальная община. Можете представить: на какой-то большой город — всего один или два храма? Конечно, люди знали друг друга, помогали друг другу. Все священники тоже друг друга знали. В любой точке страны ты мог встретить человека, с которым либо учился, либо кто-то из твоих близких был знаком. То есть это был достаточно понятный круг.

Протоиерей Николай Рагозин

Сейчас Церковь разрослась, в храм приходит очень много разных людей, и часто они друг друга не знают. Где-то удается, чтобы община сложилась, где-то не удается. Но это естественный процесс, болезни роста.

— В одном из интервью Вы сказали, что сожалеете, что уходят «белые платочки» — носители церковной культуры, церковной традиции. Кто для Вас был примером церковного человека?

— Думаю, многое зависит от того, каким был первый священник в твоей в жизни — не тот, кто крестил тебя во младенчестве, а с кем ты начинал общаться. Безусловно, огромное влияние имеют те прихожане, которых ты видишь. Вот на нашем приходе, где я начинал, там люди любили друг друга, и, соответственно, мне этой любви тоже было дано в избытке. Я воспринимал в Церкви как само собой разумеющееся эту заботу, внимание, добрые слова, поддержку. Я приходил в храм и знал, что меня там ждут.

В церкви в основном были прихожанки, естественно, бабушки. Хотя встречались и дедушки. Они всегда отличались своим внешним видом, были благообразно одеты. Мужчины у нас всегда были с бородами. Если человек работал на производстве, он не мог себе этого позволить, а когда он выходил на пенсию, у него сразу вырастала борода. Белые рубашки, косоворотки подпоясанные… Прихожане старались сохранять то, что когда-то видели у своих бабушек и дедушек.

Они очень серьезно относились к своему молитвенному состоянию, много молились дома. Они любили Божию службу. Но главное в них было — даже не внешний облик, а это состояние мирности, любви. Вот, наверное, самое большое отличие церковной жизни того времени.

— Владыка, Вы поступили в семинарию, уже будучи священником, и учились заочно, как тогда говорили, «без отрыва от производства». Чем Вам запомнилась Московская семинария?

— Видите ли, никто не хочет учиться заочно, будучи молодым. Но так получилось. Для меня это тоже было испытание — очень хотелось учиться, как все. Лавра всегда была для нас определяющим центром жизни. Там были наши духовники, они благословляли на путь и на дальнейшее служение. Мы старались учиться, в первые годы особенно, это было очень интересно. Каждая минута пребывания в стенах духовной школы, в ограде святой Лавры преподобного Сергия — это всегда был праздник. Поэтому даже на экзамен мы шли как на праздник, как в известном фильме, потому что приезжали в освященное, необыкновенное место. Множество молодых людей, прекрасное пение, замечательный хор… Когда я служил в Александрове, практически каждую среду ездил на акафист в Московскую Духовную Академию, в Покровский храм. Каждый понедельник вечером, когда у нас в Александрове не было службы, я уезжал в Лавру, ходил на службу, молился, потому что в это время и туристов было мало. И всегда очень хотелось с кем-то познакомиться, пообщаться: семинаристы всегда были очень дружные, молодые, радостные. Хотя и на приходе у нас было достаточно много молодежи для того времени.

— Расскажите, пожалуйста, о начале самостоятельного служения. Вы говорили, на приходе в основном прихожанки-бабушки — и совсем молодой священник…

— На самом деле, это беда и для него, и для прихожан. Потому что молодой священник еще ничего не понимает в жизни — ни в духовной, ни вообще в какой бы то ни было. А представляете — взрослому человеку пойти на исповедь и что-то говорить этому юноше… Это, конечно, сложно.

Я служил в Александрове год и могу сказать, что Великим постом это было непередаваемо тяжело. Я приходил домой очень поздно, рано уходил. И в то время я перестал улыбаться, вообще не мог думать о чем-то радостном. Потому что иду я, например, мимо пятиэтажного дома и знаю: вот в этой квартире инвалид, там бабушка при смерти, такое горе кругом… А люди вокруг не замечают, смеются… Вот даже такое чувство было. Недаром есть определенные церковные законы, которые рекомендуют не поставлять священников слишком рано. Это очень большое испытание.

Серапион (Фадеев Николай Сергеевич; 1933-1999), митрополит Тульский и Белевский.

— Все, что у меня есть в этой жизни, я имею благодаря владыке Серапиону. Он меня принял, воспитал, дал правильный настрой по отношению к Церкви, потому что сам он был абсолютно церковный человек. И абсолютно русский человек, с широкой душой, никогда не держал камня за пазухой. Бывало, что мог вспылить. Людям, которые его не знали, казалось, что это очень сильно, но у него тут же все проходило.

Он не служил ни одной Божественной литургии, чтобы у него не было благодатных слез. Он мог прийти на службу в одном состоянии, поначалу быть очень напряженным (это было связано с состоянием здоровья — высокий сахар), а во время службы все проходило. И когда он причащался и садился в кресло в алтаре, это был такой благодушный дедушка. Очень добрый был, невероятно.

По молодости мы на него, конечно, роптали. Потому что каждый день к нему шла вереница посетителей — монахини, монахини, монахини… Они долго говорят, вспоминают, а мы молодые, нам это неинтересно. А на каждые Рождество и Пасху он накупал продуктов — круп, масла, консервов рыбных, всяких конфет, леденцов, мармелада — и каждой монахине отправлял посылку. Снаряжал епархиальную машину, и водитель с сопровождающим уезжали на несколько дней, развозили все это по Московской и Владимирской областям. Мы потом только начали понимать: многое, что по молодости кажется лишним, обременительным, оказывается самым важным.

На любой праздник, в воскресный день в его доме во Владимире были пироги. Если в доме не пахло пирогами, значит, праздника не было. Сам он их не ел, мог просто разломить, подышать… Но для гостей пирог должен был быть.

К нему очень многие приезжали из Троице-Сергиевой Лавры. Святейший Патриарх Пимен благословил, чтобы владыка Серапион совершал хиротонии, и вместе со ставленниками к нему ездили во Владимир отцы Лавры. Так мы весь монастырь узнали: отец Наум, отец Лаврентий, отец Нил, нынешние Блаженнейший владыка Онуфрий, владыка Марк — все побывали во Владимире, и эти встречи были очень душевными.

Владыка Серапион был человек-абсолют. Он не то что говорил, он мыслил догматически. Абсолютно церковный человек, как я уже сказал: все его внимание было направлено на Церковь.

Когда в Туле открыли пастырские курсы, духовное училище, он всегда сам экзаменовал всех студентов по всем предметам. И каждый день звонил и спрашивал, чем их кормили, какая была трапеза, и очень был недоволен, если что-то было не так, как нужно.

Так что меня вел владыка Серапион, и это просто Божий дар для меня во всех смыслах. Если бы я был сам по себе, тогда, конечно, не избежать бы проблем.

А когда я служил на приходах, я, конечно, ездил в Лавру, там исповедовался и испрашивал советов. У нас и во Владимирской епархии были очень хорошие священники: покойный отец Варсонофий Хайбулин, удивительный человек, пострадавший за Христа, очень добрый и радостный. Отец Анатолий Яковин, к сожалению, тоже ныне покойный. У него был невероятный храм в селе Пятница Гусь-Хрустального района Владимирской области . Постройки двадцатых годов, деревянный, нет электричества, службы совершаются при свечах и только по уставу, как во многих монастырях не служат. При храме живут, клиросное послушание несут монахини. И я очень благодарен тем священникам, которые сейчас там служат, нынешнему настоятелю отцу Сергию, что они ничего не привносят и в храме сохраняется этот подвижнический дух.

Отец Анатолий Яковин был, конечно, священником невероятной силы духа, глубокого притяжения. Вокруг него сформировалась община, много людей ездило к нему и из Москвы. Там столько людей обрело Христа, обрело веру! Представьте себе: примерно 1979–1980 год, двое молодых людей едут на поезде и слышат колокольный звон. У них родители атеисты, они понятия не имеют о вере, даже об этом не задумывались. Они сходят с поезда, идут на этот колокольный звон, находят храм и в нем священника. Видят ночную службу (там служба начинается в полчетвертого). Общение с отцом Анатолием поменяло всю их жизнь, оба приняли монашество. Вот такой случай, это мои ровесники и друзья.

Владимирская земля, конечно, святая. И владыка Евлогий сегодня — один из самых глубоких духовных архипастырей.

* * *

Здесь нет теплохладных

— После многих лет служения на приходе Вы стали архиереем сначала в Туле, Ярославле, потом здесь, в Екатеринбурге. Если говорить о Ваших архиерейских обязанностях — что для Вас является приоритетом?

— Приоритеты для епископа озвучил апостол Павел. «Для всех быть всем» — это закон жизни. Сегодня появилось слишком много бюрократии в нашей жизни, но если есть хорошие помощники, то это все решаемо. Стараюсь всегда помнить, что мне придется отвечать перед Богом за мою жизнь.

В екатеринбургском доме ребенка №5

— Екатеринбург — один из крупнейших городов России. Он имеет репутацию города интеллектуального, свободолюбивого, даже оппозиционного. А отзывчивы ли уральцы к церковной жизни?

— Да, на Урале очень интересная церковная жизнь. Здесь нет равнодушных людей. Помните: если бы ты был холоден или горяч, но как ты тепл (Откр. 3, 15-16). А здесь нет теплохладных! Как правило, нет равнодушных людей ни в каком отношении — ни в религиозном, ни в политическом, ни в прочих. Люди здесь не привыкли быть в стороне, они должны участвовать во всем. Поэтому прихожане здесь очень активны, и это можно увидеть по разным направлениям. Это не только телеканал «Союз», радио «Воскресение», «Православная газета», которые известны даже за пределами Русской Православной Церкви. Здесь очень мощное движение сестер милосердия. Здесь очень ответственно подходят к образованию, и многие работы наших методистов, которые занимаются обучением детей в воскресных школах, сегодня востребованы на общецерковном уровне. Есть очень хорошая учительская семинария, миссионерский институт для тех, кто хочет повысить свой уровень богословского образования. Поэтому здесь действительно все очень живо и очень интересно. Не надо никого ни к чему обязывать. Люди сами приходят, организуются, проявляют инициативу. Это отличие Екатеринбурга от очень многих епархий.

С сестрами Свято-Пантелеимоновского сестричества милосердия

Здесь не так много святынь, как в центральных регионах России. Но то, что есть, очень почитается: все, что связано со святой царской семьей, Елизаветой Феодоровной, праведным Симеоном Верхотурским. Безусловно, чтится память святой великомученицы Екатерины. Святых мест не так много, но они очень яркие, мощные, и народ к ним тяготеет. Если вы приедете в Верхотурье, с точки зрения Центральной России это, наверное, захудалое местечко, совсем небольшой городок, там всего семь тысяч жителей. Но в монастыре у мощей праведного Симеона Верхотурского вы обязательно увидите постоянно идущих к нему паломников — в любое время года, и зимой, и летом, и особенно в выходные дни.

Здесь очень развита общинная жизнь. Люди не бегают из храма в храм, они не побегут за епископом туда, где он служит. Они ходят и молятся в своем храме. Это очень ценно, очень важно.

— В Царские дни проходит крестный ход от Екатеринбурга до Ганиной Ямы. Правда ли, что в последнем приняли участие около шестидесяти тысяч человек?

— Правда. Крестный ход — это традиция, основанная моими благочестивыми предшественниками: она начиналась еще при владыке Мелхиседеке, продолжалась при владыке Никоне. Есть даже фотография, где владыка Мелхиседек идет на Ганину Яму босиком, без обуви, потому что у него ноги болели, и за ним несколько человек, десятка полтора. Это один из первых крестных ходов.

Крестный ход от Храма-на-Крови до Ганиной Ямы 17 июля 2015 г.

При владыке Викентии, дай Бог ему здоровья, это развилось в очень большое, общецерковное шествие. Каждый раз тысяч десять людей прибавляется. Вне зависимости от погоды, от того, какой это день — будний или праздничный, люди специально приезжают сюда хотя бы на один день и одну ночь. Царские дни у нас начинаются примерно с праздника Петра и Павла и заканчиваются в районе Казанской. Это целая серия мероприятий: выставки, лекции, встречи и, конечно же, ночная служба в день памяти царственных страстотерпцев и крестный ход.

В прошлом году приезжали самураи, делегация из региона Сацума. Это потомки того японского князя, во владениях которого было совершено покушение на цесаревича Николая Александровича и который, узнав об этом, пришел с извинениями в больницу. Все они пошли крестным ходом в национальных одеждах. Когда им стали предлагать: «Давайте мы вас на машинах доставим»,— никто не согласился, ни один человек. А им всем было за семьдесят, и пройти 21 километр — это, конечно, испытание не для слабых. И своим присутствием они очень многих удивили и поддержали.

Крестный ход от Храма-на-Крови до Ганиной Ямы 17 июля 2015 г.

Каждый год паломники приезжают из разных стран и из разных регионов России. На Ганиной Яме ставим военные палатки, кормим людей из полевой кухни. Это надо хотя бы один раз в жизни повидать. Думаю, что Великорецкий крестный ход на Вятке и наш на Ганину Яму — два самых мощных крестных хода, которые есть у нас в стране.

Нужно уделять больше внимания внутренней жизни

— В Екатеринбурге, как и во многих городах, не хватает храмов, и Вы стараетесь их строить. Есть ли в регионе противостояние храмовому строительству?

— Конечно, есть. Самое яркое противостояние было организовано почти шесть лет тому назад, когда люди вышли против строительства храма святой Екатерины. Это был первый митинг такого рода за перестроечный период времени. Но это было специфическое явление, не связанное напрямую именно с храмом. Скорее, с внутренними политическими веяниями. Поэтому противостояние, конечно, есть. Но есть и большое желание людей строить храмы.

— А как Вы считаете нужным поступать, когда такое происходит?

— Нужно стараться поступать мирно всегда, везде, во всех случаях. С одной стороны, бывает, что мы затрагиваем некие коммерческие интересы, то есть возведение храма может помешать на этом конкретном участке земли построить, скажем, торговый центр. А это большие деньги. Но в некоторых случаях действительно есть нежелание людей, которые по каким-то причинам считают, что на этом месте строить не надо — например, они привыкли здесь отдыхать. Если это связано именно с нежеланием народа, живущего в этом районе, тогда надо работать, надо попытаться убедить людей, не идти напролом. Ничего сверхудивительного в этом нет. И сверхстрашного тоже. Это жизнь, одно из ее проявлений.

Вообще, мне кажется, очень много сейчас борьбы на ровном месте, борьбы ни за что. Настолько нервы у всех напряжены, что люди хотят просто выплеснуть эмоции по любому поводу, смотря, какой будет информационный вброс. Об этом тоже не нужно забывать. В последнее время идет достаточно организованная кампания против Церкви, потому что она выросла, вышла уже из той ситуации, когда все ее жалели и скорбели о том, что было утеряно. От Церкви уже многое требуется сегодня. Но часто люди не видят того, что они хотели бы увидеть именно от Церкви.

Прославление в лике святых страстотерпца праведного Евгения врача (Евгения Сергеевича Боткина). 7 февраля 2016 г.

— Екатеринбург — место, где отчетливо видно наше «разорванное» отношение к истории. Это город, где было совершено убийство последнего русского императора и его семьи, прославленных в лике святых, но область — Свердловская — до сих пор носит имя их убийцы. На карте старинного русского города до сих пор множество имен людей, которые либо не имеют отношения к его истории, либо сыграли в ней самую черную роль (это, скорее, идеологические отметины советского прошлого). Как это отражается на нашей сегодняшней жизни? Влияет ли это на сознание людей? В чем причины — незнание собственной истории, непонимание, как к ней относиться?

— Есть все — и то, и другое, и третье. Когда можно было провести эти переименования, этого не сделали. Даже то, что вернули Свердловску прежнее имя — Екатеринбург — считайте чудом. Теперь этот порыв прошел, сложилась другая общественно-политическая ситуация. У людей сегодня есть ностальгия по стабильности, и у старшего поколения представление о стабильности связано именно с прошлым. Видели уже, что новое очень часто несет в жизнь не спокойствие, а разлад.

Название, безусловно, важно — как корабль назовешь, так он и пойдет, но все-таки названия улиц и прочее — это не самая большая проблема на сегодня. Если посмотреть, чему обучают наших детей в школе, то вообще удивительно, что они что-то знают. История преподается в совершенно изломанном виде. Как детское сознание может это вынести? Родители сегодняшних школьников — люди поколения 1980–1990-х — сами не могут дать своим детям тот базис, на котором можно было бы основывать мировоззрение. Поэтому здесь большой клубок, настолько запутанный, что, видимо, его придется разрубать, когда придет время. Но постоянно ходить в атаки и использовать те же методы, которые используют наши оппоненты, я думаю, не надо.

Сегодня верующий человек очень часто отвлекается на разные проблемы внешнего порядка. А на состояние духа мало кто обращает внимание. Почему люди становятся верующими? Они же не потому только приходят в Церковь, что видят красивые храмы, красивые службы, то, что отличается от повседневности. Конечно, прийти-то они могут, но дальше они должны получить что-то более глубокое, духовное.

Почему наши соотечественники массово ездят на Афон, Вы не задумывались? Потому что встречают на Афоне людей, которые совершенно по-иному говорят им о духовных проблемах, раскрывают им внутреннюю духовную жизнь. А если у нас нет духовной жизни, если мы рассредоточиваемся на эти названия и тому подобное, это не принесет той пользы, которой нам хотелось бы. Нужно стараться жить по правде Божией, а все остальное Господь поможет нам сделать тогда, когда придет время.

— Люди едут на Афон, как Вы сейчас сказали, потому что не находят должного духовного руководства? Не хватает духовенства?

— Духовенства не хватает как такового, и особенно опытных духовников, которым можно открыть душу, получить мудрый совет. Чтобы сила молитвы была у человека, чтобы ты пришел, попросил его молитв — и Господь услышал. Тебя не слышит, но его услышал. Таких людей единицы. Их всегда было мало и всегда будет мало. Поэтому человек ищет чего-то другого, более глубокого, и, если у него есть возможность, едет на Афон. Там не спрашивают, сколько ты можешь пожертвовать на такой-то монастырь. Там с тобой разговаривают, не думая, сколько у тебя в кармане долларов лежит. А здесь бывает часто, что все внимание уделяется тому, кто имеет высокое положение, может чем-то помочь. А люди, которые просто стоят, молятся, и у которых нет всего этого, часто остаются без внимания.

— В Екатеринбурге действует семинария, Вам как главе митрополии приходится уделять внимание воспитанию духовенства. Какие молодые люди приходят?

— Совершенно разные.

— И что им следует дать в первую очередь, по-Вашему?

— Они приходят, как правило, из обычной светской школы и приносят с собой то, что там получили. Не только у нас, а везде выпускники поголовно не умеют писать по-русски, выражать свои мысли, не знают истории. Они сегодня без корней. И за время обучения надо дать им возможность к этому прикоснуться и сделать все, чтобы они полюбили Церковь. Отсечь тех людей, которые пришли сюда случайно — такие тоже есть, к сожалению. Чем раньше они поймут, что не туда попали, тем лучше будет для всех — и для Церкви, и для семинарии, и для них самих.

Уже с самого начала, придя в семинарию, человек должен от многого отказываться и готовить себя к гораздо большему отказу. Ты можешь вне пределов Церкви что-то сделать, что не предосудительно обычному человеку, а если ты станешь священником, то тебе надо будет от этого воздерживаться. Почему всегда духовенство ходило в особой одежде? Потому что в обычной, не в духовном платье, ты себя чувствуешь более раскованно, можешь себе позволить что-то. А в подряснике будешь помнить, что на тебе некая ответственность.

И мальчик должен понять, когда он сюда приходит, что, отказываясь от чего-то не самого важного, он может получить гораздо большее. Раньше было понятие «воспитанник семинарии». Задача семинарии — как раз воспитать священника, чтобы он полюбил Церковь такую, какая она есть, в этой любви старался служить и, соответственно, передавал ее другим людям. Милость Божия, что в современных условиях жизни, в обществе потребления молодые люди вообще приходят в Церковь.

Скажем, семейные люди, как им трудно… Надо терпеть друг друга, принимать в себя другого человека настолько, чтобы всегда как бы носить его в себе — иначе семьи не будет. А община — это та же семья, и тут тоже нужно претерпевать что-то для того, чтобы создать единое целое.

— Нас, православных, очень часто упрекают в том, что люди много внимания уделяют ритуально-обрядовой стороне, но плохо знают свою веру. Как Вам кажется, есть такая проблема?

— Нас, православных, вообще упрекают во всем. Надо это принять и понять, что да, мы виноваты. Это правда. Почему? Потому что мы должны быть солью земли. Если соль не будет соленой, зачем она вообще нужна? А мы плохо молимся, мы мало знаем, слабо верим, мало делаем добрых дел, если вообще что-то делаем. Живем как бы сами для себя. И в этом, безусловно, есть большая правда. Поэтому не надо от этого открещиваться и говорить: «Нет-нет, что вы, мы совсем другие…».

Если бы мы были такими, какими должны быть, то к нам бы тянулись люди. А если не тянутся, значит, есть в нас что-то такое, что не дает им войти в церковную жизнь. И не только обрядовая сторона, церковнославянский язык, отсутствие скамеек на службе, многочасовые службы и так далее. Значит, что-то другое. Знаете, как бывает больно, когда приходит человек, а с ним первым делом в церковной лавке как-то грубо обошлись. Сколько раз я испытывал это на себе! Я же не хожу везде с панагией. И даже видя, что я не с улицы человек, и то со мной в некоторых местах обращались достаточно резко, как будто ты надоедаешь этим людям. А представляете, человек пришел в храм в первый раз? Ему что-то хочется узнать, а оказывается, что он вообще там не нужен: «Плати и иди отсюда поскорее»... Вот когда мы избавимся от таких сотрудников, таких «помощников», что-то начнет меняться.

Поэтому да, это правда, мы виноваты. Мы несем на себе бремя ответственности за весь народ. Какие мы, такие и люди вокруг нас.

— Почему сейчас, когда открываются храмы, духовные учебные заведения, в том числе и для мирян, многие люди становятся теплохладными? Даже термины такие появились в последние годы: «выгорание», «расцерковление»… Владыка, а в чем секрет крепкой веры?

— Если бы она у меня была, я бы Вам сказал. Если бы у нас была такая крепкая вера, которая должна быть, у нас на земле было бы Царство Небесное. А поскольку этого нет, значит, нет у нас веры даже с горчичное зерно, о чем говорил наш Спаситель.

Господь послал нашему народу большое испытание за это расхолаживание, за то, что мы не ценили то, что имели. И это испытание бульдозером прошло по стране, по судьбам, вообще по жизни, по сердцам людей. Когда нам дали возможность вновь что-то собрать, вернуть, мы слишком увлеклись какими-то другими вопросами. Если мы раньше боролись за то, чтобы прийти в Божий храм, отстаивали свое право крестик носить… Мои современники, одногодки, преодолевали невероятные сложности, чтобы попасть в семинарию. К примеру, один человек, я его знаю хорошо, поступал в Московскую семинарию. Его принял владыка ректор, поговорил с ним, сказал: «Приезжай, Саша, я тебя обязательно приму. Считай, что это вопрос закрытый. С экзаменами все будет нормально». Он сдал документы, вернулся к себе в город, а там его ждет повестка в военкомат. Он приходит в военкомат к 8 часам утра, ему говорят: «Сидите, ждите». Он дождался до 18 часов, военкомат закрывается, у него забирают ту повестку, дают ему другую, на завтрашний день. И так две недели! Он ходил в военкомат все то время, пока в семинарии шли экзамены. Когда экзамены закончились и было объявлено, кого зачислили (а он, соответственно, в это число не попал, поскольку не прибыл на экзамены), его вызывает к себе руководитель предприятия, где он работал, и говорит: «Саша, ты понял? Не делай глупостей. Иди и работай дальше. И не ходи туда, куда тебе не надо…». И для того, чтобы поступить в семинарию, ему пришлось приложить гигантские усилия: с работы не увольняли, документы не выдавали. Только через какое-то время ему это удалось, и он поступил в семинарию, уже имея семью. А сегодня для очень многих людей важно просто пристроиться где-то.

И кроме того, сегодня наши дети, даже те, кто ходят в церковь, вовлечены в общую жизнь. А в ней нет никаких авторитетов — ни государственных, ни исторических, ни церковных. Вот живет человек, и все кругом плохие: президент плохой, Патриарх плохой, священники плохие, все плохо. Он заходит в Интернет, там тоже сплетни, ругань. Хорошо, если он попал в добрую среду. А если нет? И получается, что человек не воспринимает сегодня веру как дар Божий, как ту ценность, за которую нужно бороться, отстаивать ее, хранить, взращивать ее в себе.

И потом, смотрите, какое осуждение кругом! Нет, наверное, ни одного человека на свете, кого бы мы не осудили не на словах, так в мыслях. Нет ни одного события, на которое мы бы не возроптали. Какие мы христиане-то теперь?

То, что мы не ценим, у нас один раз забрали и в другой заберут. У нас страна вымирает: для того чтобы мы сохранили население нашей страны в том количестве, как оно есть, к 2100 году, нам нужно, чтобы сейчас было 8 человек детей в каждой семье, не меньше. О чем тут говорить? Есть масса вопросов, масса проблем, в которых мы виним кого угодно, только не себя. Поэтому правильно говорят, что мы виноваты. Но раз Господь нам дает жизнь, солнышко, дает радость, позволяет нам причащаться Святых Христовых Таин, значит, не все еще потеряно.

— Владыка, наш номер выходит к Пасхе. Что бы Вы могли пожелать нашим читателям?

— Я хотел бы пожелать всем, как и апостол нам говорит, чтобы мы все время радовались, чтобы ценили то, что у нас есть. Ценность нашего бытия заключается в том, что мы имеем обетование жизни вечной. А когда мы забываем об этом и усугубляем свои трудности еще и своим унынием, то мы уже здесь, на земле, загоняем себя в какой-то безвыходный тупик. Поэтому призываю всех, чтобы в этой жизни мы всегда находили повод радоваться. Жизнь — это Божий дар. Будем радоваться тому, что Господь нам дал жизнь здесь, на земле, и обетование жизни вечной будущего века. Желаю научиться молиться.

Я всем нам желаю, чтобы Воскресший Христос был всегда посреди нас, на всех путях нашей жизни, до самого последнего мгновения.

Журнал «Православие и современность» № 36 (52)