Крестный путь от Парижа до Иерусалима

А еще в одной из пещер на горе похоронены пророки Захария, Малахия и Аггей. Пещеры, где находится место упокоения последнего, чем-то напоминают Римские катакомбы, в которых укрывались первые христиане. Что неудивительно, поскольку, помимо захоронений времен Аггея, тут же можно обнаружить более поздние ниши – локулы (место для упокоения останков). И главная среди них – точная копия Кувуклии (небольшая мраморная часовня в центре Храма Гроба Господня в Иерусалиме, скрывающая пещеру Гроба Иисуса Христа).

Именно здесь каждый день можно найти брата Пьера – православного монаха, по национальности француза.

Он радостно обернулся на родное «Bonjour», пытаясь угадать, неужели с кем-то можно поговорить по французски. А когда убедился, что да – лицо его озарила самая волшебная в моей жизни улыбка, осветившая не только глаза и все лицо, но кажется и весь его образ. Она, эта улыбка, не перестает преследовать меня по сей день. Высокий, до аскетизма худой, в сильно поношенном подряснике, чуть скособоченной на бок скуфейке (не украшения ради, а просто от полного равнодушия к внешнему виду). Образ дополнял уж как-то совсем умиливший меня шарфик, повязанный с типично-французской небрежностью. И несколько минут поговорить с ним было счастьем. Мне достались счастливые полчаса его времени.

– Брат Пьер, вы француз и едва ли не обязаны быть католиком. Как вы стали православным?

– У меня в семье все католики, и я был католиком. Но, когда я вырос, то стал много читать, разговаривал с разными людьми. А 8 лет назад побывал в России и там окончательно понял, что православие – меньше остальных христианских конфессий претерпело изменений со времен Христа, с времен первых Учителей Церкви, от первых христиан.

– Как к вашему решению перейти в православие отнеслась семья?

– Можно очень многого достичь, если обо все разговаривать.

Мы так и делали и потихоньку, шаг за шагом преодолели наши разногласия. Особенно непросто было с братом – он ревностный католик. Бывало, мы часами спорили, но сейчас поняли друг друга, совершенно примирились. Они даже собираются приехать ко мне.

– И вдруг вы оказались в Иерусалиме.

– Совсем не вдруг. Я здесь уже второй раз – шел два года. Надеюсь, что теперь навсегда.

– Вы шли пешком? Откуда?

– Оба раза из Франции.

– А много в Иерусалиме православных французов?

– Нас четверо. Я хорошо это знаю, потому что нас так немного. Мы стараемся не упускать друг друга из виду, не теряться.

– Как же вы поселились в пещере пророка Аггея?

– Я здесь лишь на послушании. Когда я оказался в Иерусалиме во второй раз, то первые полгода переходил из одного православного прихода в другой, присматривался, работал то здесь, то там. Однажды на службе в монастыре Марии Магдалины ко мне подошла одна монахиня и спросила, не хочу ли я присматривать за пещерой. Это было идеальным решением. С тех пор я здесь, почти на вершине Масличной горы

– У вас длинный «рабочий день»? Много людей приходит в пещеру?

– Совсем нет. Я здесь нахожусь 6 часов в день. Бывают дни, когда приходит не больше пяти человек. Как вы понимаете, это оставляет мне огромное количество времени для главного – для молитвы. В главной пещере, которая так напоминает Кувуклию, я устроил алтарь, поставил там икону Нерукотворного Спаса, там и провожу свободное время.

Правда, у меня есть еще одно «занятие».

Поскольку не только христиане, но и евреи почитают пророка Аггея, то они тоже приходят сюда – поклониться своим предкам, помолиться им. Тогда мне нужно успеть спрятать икону до их прихода.

Так что приходится все время чутко прислушиваться, быть начеку.

– Что-то зарабатываете?

– Совсем немного, лишь на самое необходимое. Но мне хватает.

– Очевидно, что пещеры не заканчиваются там, где хоть что-то видно. И они могут таить в себе много неизведанного. Русские шутят, что один из проходов ведет прямо до Киево-Печерской Лавры.

– Насколько далеко можно пройти по пещерам – мне неизвестно. В некоторых местах проходы просто завалены так, что невозможно пройти. Но за все время, что я здесь нахожусь, ни одна археологическая, православная или еврейская организация не заинтересовалась ими. С одной стороны жаль, но для меня так гораздо спокойнее.

– А почему вы не остались во Франции, где очень большая православная община, где много приходов?

– Действительно, во Франции довольно много православных, причем не только из русской эмиграции, но и среди французов. Там прекрасная богословская школа, хорошие традиции. Но у каждого свой путь, свое предназначение.

Надо только молиться и очень внимательно прислушиваться к ответу.

И тогда поймешь, чего от тебя хочет Господь, какой путь он тебе приготовил. Где ты сможешь принести наибольшую пользу. Во Франции я работал на скорой помощи, несколько лет помогал разным благотворительным организациям, и мне очень нравился мой выбор. И все же мой путь оказался иным.

– Знаете, русские монахи говорят, что если бы люди знали, насколько прекрасен монашеский путь, все ушил бы в монастырь, а если бы перед постригом послушники увидели, сколько искушений их ждет – ни один бы не стал монахом.

– Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, но ваши слова лишь подтверждение моей мысли, что у каждого человека свой путь.

– Возможно ли, что Господь считает, что мое предназначение, моя судьба – быть журналистом, хорошим журналистом?

– Я совершенно этого не исключаю. Главное, чтобы на своем месте вы могли принести пользу людям, и чтобы это было полезно вашей душе. Если у вас есть такая возможность – тогда журналистика это то, чего для вас хотел Бог. Прислушайтесь.