Лидия Головкова: «Патриарх Тихон – это такая личность, равной которой нет в нашей церковной истории»

Лидия Алексеевна Головкова – старший научный сотрудник Отдела новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Ее исследования посвящены мученикам и исповедникам РПЦ XX века, репрессиям и репрессивным органам, тюрьмам и лагерям, в которых мученики проводили годы заточения. Лидия Алексеевна работает со следственными делами. Она принимала участие в подготовке многих изданий ПСТГУ, посвященных новомученикам, в том числе в выпуске книги «Следственное дело Патриарха Тихона».

В данном интервью Лидия Алексеевна рассказывает о личности Патриарха Тихона, о последних годах его жизни и о его кончине, до сих пор окруженной множеством загадок.

Лидия Алексеевна Головкова, старший научный сотрудник Отдела новейшей истории РПЦ Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета – Патриарх Тихон – это такая личность, равной которой нет в нашей церковной истории. Вся его жизнь – от начала до конца – одни сплошные страдания! И при этом он всегда был мягким, легким человеком, даже веселым (как вспоминают его современники) и обаятельнейшим. Там, где он появлялся, вся нечисть, все темные силы, все страшное и неприятное – все уходило. Потому что на один его лик можно смотреть, наверное, без конца! И не любить носителя этого лика невозможно!

Он сделал больше, чем может сделать человек: он пожертвовал собой. Как-то он сказал: «Пусть погибнет имя мое в истории, только бы Церкви была польза». И он с этим все время жил: «Только бы Церкви была польза…»

Этого человека, где бы он ни появлялся (сначала он учился в школе, потом в семинарии, в академии), называли «Патриархом», хотя тогда ни о каком патриаршестве в принципе не могло быть и речи! Все, кто оказывался рядом с ним, начиная с одноклассников и кончая архиереями из России и Америки, чувствовали необыкновенную радость.

Его называли «Патриархом», когда ни о каком патриаршестве в принципе еще не могло быть и речи

У него удивительное лицо, русское-русское насквозь, крестьянское, простое-простое. Как отмечали умные люди вроде отца Павла Флоренского, простота – это великая вещь! Простоту очень трудно заслужить, это что-то абсолютно выдающееся. И у Патриарха Тихона была именно такая простота, которая сближала его с любым человеком.

Мне очень нравится дневничок комсомолки Вешневой, которая его «охраняла» в Донском монастыре. Их там было несколько человек, и они очень подружились. Она пишет: «Я понимаю, что он враг, но не чувствую в нем вражды…»

Он выходил к охранявшим его (их было 3–4 человека) с подносом, на этом подносе была бутылочка вина, еще что-то… По-моему, Новый год был – некоторые христиане игнорируют этот праздник, а Патриарх Тихон не игнорировал, чтобы доставить радость людям. И эта комсомолка не могла понять, что в нем такого, за что его нужно было так терзать.

Он прощал многое из того, чего другие бы не простили

И это при том, что его все время заочно норовили приговорить к смертной казни. Целый год на него готовили «дело». Но, слава Богу, этого не случилось – не хватало еще, чтобы Патриарха убили, да еще такого! И то, что он отдал всего себя совершенно, без остатка Церкви и Богу, это тоже видно по его лицу, не надо даже ничего рассказывать. Такую чистоту, такую доброту – причем доброту хорошую, настоящую – трудно найти! Действительно, он прощал, и прощал многое из того, чего другие бы не простили. Он прощал даже обновленцев, если они приходили каяться, и спокойно принимал их в лоно Церкви, не боясь, что они как-то не так себя поведут. Я думаю, что они тоже, увидев его, поговорив с ним несколько минут, были уже «его»! Иначе просто и быть не могло с таким человеком!

– Однако люди с Лубянки вряд ли становились «его»…

– О годе, который Патриарх Тихон провел на Лубянке, ничего не известно: что произошло и почему он «пошел на какие-то компромиссы», на какое-то «согласие» с властью, которая, кроме зла, ничего не приносила?

Мы как-то сидели с сотрудником в Институте, и кто-то нашел в архивах записочку из Политбюро (есть даже книжка «Рисунки Политбюро»; они очень любили рисовать, в основном неприличные рисунки). И вот некий Агранов – железный человек, чекист – послал записочку тоже чекисту, коллеге, в которой написал, что ему «трудно было работать с Патриархом»: «такие трудные разговоры». «Ну, а методы наши ты знаешь…» – и вот я все думаю, что это за методы? Мы кое-какие методы их знаем, потому что пересмотрели много дел.

Самый распространенный способ, не оставляющий никаких следов, кроме как в голове, – это измор бессонницей. Бить Патриарха, конечно, не били, потому что, если бы это стало известно, скандал бы был на весь мир. А тут, подумаешь: не поспал старичок, и все…

Однажды я разговаривала с отцом Владимиром Воробьевым и высказала мысль, что никогда нельзя полностью доверять архивным делам. Потому что потом вдруг может оказаться, что и это было вранье, и то вранье, да и что там не вранье – кто разберет?.. И отец Владимир рассказал, что у него был разговор с человеком, который прошел пытку бессонницей. Этот человек сказал ему: «Я ничего не помню, я не знаю, что было. Я абсолютно ничего не знаю!» Потому что сознание у человека просто уходит. Человек, которому двадцать дней не дают спать, становится уже не человеком! Что чекисты делали с Патриархом, о чем Агранов написал своему другу: «А методы наши ты знаешь…»? Что-то было…

Кстати, у тех людей «личики» соответствуют их профессии и тому, чем они были заняты. И я даже не могу себе представить, как такой человек, каким был Патриарх Тихон, с ними общался! А они все же отдавали ему должное, потому что боялись мирового скандала. Там находились люди, которые им этим грозили.

Вспомним, что, когда был расстрелян один польский архиепископ, разразился страшный скандал, и мировые религиозные лидеры не могли этого никак забыть, вспоминали все время…

Например, Чичерин был против того, чтобы к Патриарху применили смертную казнь. Он дважды писал, даже Сталину, что нельзя этого делать, иначе будет потеряно всякое доверие. Даже то, что было добыто тяжелым трудом, – и то пропадет. Но ему никто не ответил: подумаешь, Чичерин…

Патриарх Тихон благословляет народ. Фото: sv-tihon.ru

– Но какие-то инструкции у них все же были…

– Конечно, у них они были: они готовились, они целый год разрабатывали план. Но как добиться желаемого? Потому что впрямую расправиться с таким человеком, как Патриарх Тихон, не получится.

– А чего они хотели в перспективе? Просто смерти Патриарха? Чтобы обезглавить Церковь?

– Да, потому что он имел огромный вес! И не просто вес – любовь. Любовь настоящую! И они чувствовали, что, пока он жив, ничего толком сделать нельзя.

Его кончина, конечно, совершенно непонятна. Не знаю, сможем ли мы когда-то узнать о ней правду… Может быть, этого нам знать нельзя, потому что, если бы можно было, уже узнали бы. Перед этим он служил в храме «Большое Вознесение», и его жизни не угрожала никакая опасность кроме той, которая грозила со стороны Политбюро и этой братии…

На момент кончины Патриарху было 60 лет. А с фотографии на нас смотрит старец…

На момент кончины Патриарху было 60 лет. А с фотографии на нас смотрит старец… Конечно, неизвестно, что с ним делали. Потому что, если лишить человека сна на двадцать дней, неизвестно, кем он станет. Целый 6-й секретный отдел занимался только этим – как сломить Патриарха и как вообще от него избавиться. Сначала речь шла только о смертной казни. И они бы сделали это не дрогнув, если б могли. Это была именно борьба с Церковью, и не на жизнь, а на смерть. Церковь им очень мешала.

– Почему мешала? И почему им было важно, чтобы в Церкви читалась молитва о власть предержащих?

– А во время Второй мировой войны захватчики заставляли читать молитву о немецком воинстве. Мы делали слайд-фильм об этой войне и о потерях – именно вот таких, не военных. Потому что даже во время страшных дней блокады были расстрелы! Были тогда, когда вообще жизнь на волосочке держалась…

И мы даже поссорились с некоторыми нашими сотрудниками, которые считали: ну и что тут такого? Ну, помолился за немецкое воинство. А некоторые считали, что это абсолютно невозможно! И здесь то же самое.

Церковь для советской власти была организацией вне закона. С ней нельзя жить – с ней надо расправляться. Это была единственная внезаконная организация, которая существовала наравне с законными советскими учреждениями. Как еще только они ее терпели – прямо жалко их! Рассказывали, как страдают оттого, что не могут сразу с ней полностью расправиться!.. А с Патриархом поди расправься – с ним не расправишься.

Донской монастырь, начало XX века. Фото: foma.ru

Мы раньше жили на Большой Полянке, и там был прямой путь к Донскому монастырю. Моя тетка, у которой была совершенно потрясающая детская память, рассказывала, как они ходили в Донской: с соседних дворов соберутся – и идут. Они залезали на деревья, чтобы было хорошо видно, и видели (как они потом рассказывали), что какие-то бабульки подходили к домику, в котором жил Патриарх, поднимали детей ему навстречу, и он благословлял их. И это продолжалось все время, пока он там был.

Патриарху Тихону запрещались всякие свидания, всякие прогулки (была одна прогулка в день на сколько-то минут вокруг надвратной башни). С большим трудом он добился того, чтобы его причащали. В окно он видел, как идет настоятель от большого собора монастыря и над головой несет чашу. Быстрей-быстрей, скорей-скорей он поднимался на второй этаж, к комнатке Патриарха, а потом спускался. И все. Вот и вся «церковная жизнь».

А девочка, которая сторожила его, просто прониклась к нему любовью: так, как она пишет, можно только любя написать. «Я не знаю, что он такое сделал. Но то, что мы видим, – это одна доброта…»

– А Патриарха охраняли?

– Его как бы «охраняли», там была отдельная история с «охраной добровольцами», в какую-то ночь там якобы пилили решетку на окнах. И тем не менее почитатели Патриарха как-то умудрялись проникать к нему.

Например, у сестер Марфо-Мариинской обители было такое правило. Рано утром, когда еще на земле лежала роса, они нарезали белые цветы, у кого-то брали лошадку, поверх чем-то накрывали и ехали в Донской монастырь. Эти цветы предназначались Патриарху. И так каждый день. Он очень радовался и благодарил их: он знал, от кого эти цветы, хотя вслух это не говорилось.

Святитель Тихон и его келейник Яков Полозов. Фото: pstgu.ru

– Расскажите о его верном сподвижнике и келейнике Якове Полозове.

– Сначала несколько часов пилили решетку, а потом кто-то вошел, открыв дверь ключом. Яков к ним вышел, едва успел заслонить собою Патриарха и был убит.

Меня поразило огромное количество повесток на допросы, присланных Патриарху

Сейчас делается третья книжка про Патриарха Тихона. Я принимала участие в выпуске второй книжки. Мы работали в архивах, и первое, что меня поразило, это огромное количество повесток на допросы, присланных Патриарху. Как такое может быть – Патриарха таскают на допросы? А их было огромное количество…

При этом мы пользовались только документами Центрального архива ФСБ. И книжка так же называется: «Дело по материалам Центрального архива ФСБ». Сейчас я, к сожалению, не принимаю участие в составлении книжки, но авторы обошли и другие архивы, в них тоже нашлось немало материалов. И, может быть, то, что было как-то непонятно, недосказано, станет понятно, исходя из этих новых материалов. Мне самой очень интересно, что они там нашли!

– А в чем официально обвиняли Патриарха Тихона?

– В том, что он контрреволюционер – это потом всем церковным людям предъявляли. Что он «науськивает толпу, народ на вооруженное сопротивление властям».

– Может быть, они не могли простить ему анафему после расстрела Государя и его семьи?

– Конечно, они не могли простить, но я думаю, что они не воспринимали ее по-настоящему.

Патриарх Тихон служит молебен у Никольских ворот. Москва, 1918 год. Фото: pstgu.ru

– Но среди них тоже были крещеные люди?

– Были крещеные, и Патриарх об этом знал. Может быть, он кого-то среди них даже узнавал. Но все равно эти люди не отдавали себе полного отчета в том, что делают. Они не боялись анафемы. А так, конечно, церковная анафема для человека, который соображает, что это такое, – страшна!

Копия завещания Патриарха Тихона. Фото: foma.ru Кончина Патриарха – очень тихая… Его мучили до конца. Бакунина, в чьей больнице он лежал, просто терпеть не могла митрополита Петра (Полянского), потому что даже в день кончины Патриарха он приезжал несколько раз, и они все чего-то поправляли: и завещательное письмо, и какие-то записочки. Они видели, что ему плохо, что ему вредно так напрягаться, но ничего нельзя было сделать. И вот, когда ему стало совсем плохо, он, засыпая, спросил: «Сколько времени?» Ему ответили. И он произнес: «Слава Богу. Сейчас мне сделают укол, чтобы я спал, и будет ночь длинная-длинная, черная-черная». Три раза он произнес: «Господи, помилуй!» – перекрестился и тихонько умер. Эта кончина, конечно, очень таинственная и совершенно непонятная.

Ясно, что Патриарх не нужен был Советам живой. Но и умерший – сколько он собрал народу! Моя тетка бегала в Донской с подружками. Они, как галчата, сидели на деревьях и таким образом присутствовали на похоронах Патриарха. Рассказывали, что все улицы (они более или менее параллельны) были полны народу, который сплошными потоками шел в Донской монастырь.

Отпевание Патриарха было просто невероятным! Бегали чекисты, все вынюхивали, выслушивали: кто что сказал, как сказал… Конечно, народ говорил, что «что-то здесь не так».

– А где его отпевали?

– В Донском, наверное. Потому что он все-таки там жил, там ходил, туда ему приносили Причастие. Я не помню, чтобы что-то конкретно читала об этом, но думаю, что там.

Любовь к Патриарху не закончилась с его кончиной. Народ, конечно, очень скорбел и свою любовь мог выказать, только придя погоревать вместе со всеми.

Конечно, там были все архиереи – все, кто мог приехать.

Отпевание Патриарха Тихона

– Но многие из них уже были арестованы?

– Многие! Особенно на архиереев набросились, потому что они имеют власть. Один архиепископ рассказывал, что чекисты просто шныряли среди людей и все записывали. Он понял, почему все так получилось. Потому что Патриарха Тихона любил народ. Пока он был жив, Церковь держалась. Его очень любили приглашать на праздники в храмы Москвы и Московской области, и когда он приезжал, то фабрики, предприятия закрывались. И пока он находился в городе, никто не работал…

– Но ведь его все-таки отпустили из-под ареста? Он потом служил?

– Да, он служил. Его отпустили через год. А год там, на Лубянке, – как десять лет! Чекисты старались все разработать безошибочно, чтобы на них не пал ничей гнев, но чтобы Патриарха не было.

– И все-таки они чего-то достигли. Ведь это святителю Тихону принадлежат слова: «Я советской власти не враг».

– Да, «я советской власти теперь не враг…». Из-за этого возникли большие раздоры. Потому что многие люди не приняли этого: они считали Патриарха Тихона чистейшим, безукоризненным человеком и никак не думали, что он пойдет на компромисс.

Чекисты все же «замарали» его. Они добились того, чего хотели. Но народ не разлюбил своего Патриарха

Но мы не знаем, что с Патриархом делали в тюрьме. Чекисты все же «замарали» его. Они добились того, чего хотели. Но народ не разлюбил своего Патриарха. В некоторых местах его очень жалели, считали, что чекисты просто что-то сделали с ним, замучили, поэтому он так сказал. И даже больше, чем раньше, прониклись к нему любовью, еще больше людей хотели его видеть… И похороны его показали, что от него никто не отошел.

– В последнее время появляются люди, оправдывающие действия Сталина… Вдруг он не знал всей правды о репрессиях?

– Нет. Нет. Последнее слово было за Сталиным. Были составлены целые альбомы. Он долго не писал, ставил только или «С.», или «Ст.» (Сталин). Так что пусть не рассказывают сказки. Сталин все знал. Память у него была выдающаяся, он всех помнил. Против какой-то фамилии он писал: «Бить!», а против какой-то: «Бить-бить!» А тот и так уже приговорен к расстрелу…

– А что это значит?

– «Бить!» – значит бить человека. Перед расстрелом – бить!

– Откуда такая кровожадность и ненависть – к России и к русским людям?

– Непонятно совершенно! У нас в Москве только пять расстрельных мест, а сколько их повсюду – по всей стране! И когда мне говорят, что «он не знал», это относится не к нему, а к людям, которые тогда жили. Они не знали. А мы-то знаем, мы эти документы уже в руках держали!

В невероятном «Приказе № 00447» много сказано, он подписан Ежовым. Но Ежов без подписи Сталина ничего не делал! Он по малейшему поводу к нему бежал и у него спрашивал. Согласно этому «Приказу», по «первой категории» – расстрел, по «второй» – от восьми до десяти лет. И можно было якобы перевести человека из первой категории во вторую. И со всей страны летели шифрограммы «об увеличении расстрельных приговоров». И ни одной – о переводе на лагерный или тюремный режим. То есть о смягчении приговора – ни одной просьбы!

Да, мы знаем, как в лагерях погибали люди, но это все-таки не расстрел. Все-таки выживали и потом жили. А здесь уже – никакой помощи, защиты, ничего! Люди, занимавшиеся расстрелами, получали большие деньги, подарки. Они отдыхали в Сочи, в бывших царских дворцах. Им давали путевки за «хорошую работу». В газетах печатали их имена…

– То есть Сталин и знал, и направлял, и соглашался, и санкционировал расстрелы?

– Да. И – огромное количество. До сих пор не сосчитано – сколько.

Святитель Тихон, Патриарх Московский, исповедник – На ваш взгляд, насколько в нашей Церкви сегодня сильно почитание святителя Тихона? Осознали, приняли ли мы его подвиг?

– В нашем университете, в ПСТГУ, о Патриархе Тихоне говорится много, ему посвящается много работ. Сотрудники всю весну, лето и осень сидели в архивах и дополняли то, что чуть-чуть не так сказано, чуть-чуть не договорено. Притом что книга документов о нем и так огромной толщины. Если же говорить о любви – я думаю, что Патриарха Тихона все любят, потому что его нельзя не любить и нельзя не преклоняться перед его красотой!

– Памятны его пророческие слова о том, что «ночь будет долгой…» А будет ли рассвет?

– Сие не можем знать. Сие – от Бога, потому что Россия – такое место, где все может быть.

Когда началось церковное возрождение, когда буквально из ничего, из земли вырастали храмы и монастыри, это было чудо. Денег нет, ничего нет – а храмы вырастают! Бабулечки отдавали последние грошики – и вот храмы стоят! Как это получается, непонятно…

Это было, конечно, невероятное время, настоящее время чудес. Просто мы, живущие тогда, не отдавали себе в этом отчета.