Дожить до такого счастья…

В конце прошлого года нам выпала загранкомандировка. На Украину, в шахтерский Донецк. Задание наше было таково: встретиться с настоятелем Свято-Покровского храма митрофорным протоиереем Димитрием Гапоновым, поздравить его с 80-летием, с днем Ангела (поскольку прибывали мы в Донбасс как раз накануне дня памяти святого великомученика Димитрия Солунского), а также записать воспоминания отца Димитрия о годах его жизни в Саратове и преподавания в саратовской семинарии — 1956-1959. Мы ехали и не знали, что встреча с отцом Димитрием станет одним из самых ярких событий нашей жизни.

Знакомство

— Отец Димитрий — это действительно Божий человек,— говорил один из наших новых донецких знакомых, Сергей, здорово выручивший нас своей машиной,— я раньше не знал, что такое отношение к людям, как у него, вообще возможно. Он смотрит на тебя — и все видит, все понимает и не осуждает. У нас реакция на чужой недостаток, на что-то враждебное нам в другом человеке — какая? Встречная враждебность, агрессия, осуждение. А у него этого нет. Совсем нет. Когда я это понял, меня это просто поразило. И я сам стал меняться с этого момента.

Сказать, что отцу Димитрию сегодня трудно — это ничего не сказать: возраст и болезнь сделали проблемой буквально каждое движение. Встать со стула, подняться по лестнице, переодеться, взять в руки необходимый предмет — все это в любую минуту может не получиться. Но, вопреки этому обстоятельству, батюшка очень деятелен. Он все время куда-то спешит, кого-то встречает или провожает, что-то выясняет, кого-то успокаивает, забывая и про стынущую тарелку, и про осеннюю погоду. Мы стоим на храмовом дворе, я в теплой куртке, батюшка в хлопчатобумажном подряснике, я продрогла, а он все рассказывает мне, как строили колокольню, как не давали провести газ, как потом газ удалось провести…

— Это что! — говорили мне потом мужики из покровского прихода.— Вы бы видели его пять лет назад. Мы-то, молодые, уставали за ним по этой стройке бегать.

Я уловила такой неканонический, неуставной момент. Эти здоровенные мужики меж собой, а порой и в глаза называют протоиерея Димитрия папой. Здесь нет недопустимой фамильярности и небрежности. Есть — достигнутая степень родства. Один из донецких священников — а их на батюшкин юбилей собралось много — сказал так:

— Когда отец Димитрий обращается к человеку со словом «сынок» — человек, кем бы он ни был, сразу чувствует: это нечто большее, чем просто ласковое обращение.

В день Димитрия Солунского литургию в Покровском храме служил Митрополит Донецкий и Мариупольский Иларион в сослужении Епископа Макеевского Варнавы, викария Донецкой епархии. После литургии поздравляющие — начиная с мэра Донецка Александра Лукьянченко — пошли потоком. Отец Димитрий был страшно растроган, взволнован, но чувство юмора не изменяло ему и в этот день. Каждое поздравление он встречал улыбкой и шуткой, о каждом поздравляющем говорил что-то хорошее.

Десять лет назад отец Димитрий овдовел. Его супруга, Варвара Семеновна, была врачом и, вопреки материалистическому воспитанию, с юных лет глубоко верующим человеком. Обвенчавшись с семинаристом, она, выпускница мединститута, пошла на совсем не простую жизнь! У супругов Гапоновых родилось трое детей. Сын Роман — священник, служит в этом же храме. И дочь Елена трудится здесь, она регент. Еще одна дочь, Агния, живет в США. Внуков у отца Димитрия шестеро.

Праздник отшумел, настал второй день нашего пребывания на Донецкой земле. Нам предстояло провести этот день с батюшкой и узнать кое-что о его непростой жизни.

Раскулаченное детство

— Я помню, как мы вывозили из сарая навоз. У нас осталась уже одна кобылка. Колеса деревянные, почва песчаная. Я держусь за телегу сзади, а отец мне кричит: «Сыночек, сыночек, Машка чувствует, что ты помогаешь, давай, сыночек, толкай!»

Отца звали Петр Игнатьевич. Позже он устроился на работу в свиноводческий совхоз. С помощью пятилетнего сына — будущего протоиерея — Петру Гапонову удавалось уворовать там немного семян кормовой вики — для человеческого, естественно, пропитания. Для совхозных свинок вику варили в огромном чане, туда же сбрасывали порубленные трупы павших лошадей. Эта картина — железная палка, которой размешивали варево, лошадиная нога в рыжей шерсти — до сей поры перед глазами восьмидесятилетнего священника. Какой-то добрый дядя предложил однажды ребенку из этого чана поесть. Голод был сильнее отвращения. Голодомор в тех краях не ограничился тридцать третьим годом. Родившийся в 29-м, отец Димитрий помнит распухшие трупы односельчан на сельских дорогах. Помнит, как шагали по обреченным улицам колхозные активисты в черных тулупах:

— От них исходила такая злоба, что собаки в ужасе шарахались.

Обедница в омшанике

Неподалеку от Чешуек была женская обитель, разогнанная большевиками. Одна из ее насельниц, матушка Анна, нашла приют у родственников в Чешуйках — родственники предоставили ей омшаник, это такая земляночка для зимовки пчел. К матушке в омшаник приезжал священник из Гомеля с запасными дарами — тайком, по ночам. Он служил обедницу. Верные быстро передавали друг другу весть о его приезде. Матушка Анна знала всю службу наизусть, а мама будущего протоиерея, Татьяна Ивановна, очень хорошо пела.

Потом была война. На войне погибли два старших брата отца Димитрия — Роман и Григорий. А он, не попавший на войну по малолетству, поехал поступать в Московскую семинарию. Первый раз не приняли — тоже по причине малолетства. Проработав год в колхозе, он поехал второй раз — и поступил. Родители были очень рады — первый священник в крестьянском роду.

Идите, научите

…И все-таки это удивительно, говорю я. Ведь миллионы ваших ровесников в ту эпоху были твердо уверены, что религия — это или вчерашний день, или сегодняшний враг.

— Любой человек рождается с религиозным чувством. В советские годы нам внушали, что религиозное чувство, так же как и совесть, изначально человеку не присуще и появляется только с воспитанием. Но это не научный подход. Нет человека без совести. И нет человека без веры. То и другое может быть в нем заглушено, но со временем все равно скажется. Поэтому не надо удивляться или возмущаться по поводу людей, даже политиков, президентов, которые вчера называли себя атеистами, а сегодня стоят в храме. Спаситель сказал: Итак, идите, научите все народы, крестя… (Мф. 28, 19). Людей, лишенных религиозного воспитания, надо сначала научить — чтобы потом крестить. Нужно учиться самому, осваивать богословскую науку, чтобы передать ее потом другим…

Произнося это, наш собеседник возвращается в юность, но говорит не только о ней, но обо всей своей жизни — до сего часа.

Можно себе представить, чем была для него — мальчика из деревенской глуши — учеба в семинарии, а затем в Московской Духовной Академии. Ему пришлось учить греческий, древнееврейский, латынь, переводить с греческого святоотеческие труды, слушать лекции замечательных преподавателей, как священников, так и мирян, получивших образование еще до революции. Академию Дмитрий Гапонов окончил в 1956 году со званием кандидата богословия. Тема работы — «Святоотеческое учение о плотских и душевных страстях и борьбе с ними».

Учебный комитет Патриархии направил выпускника — тогда еще не священника — на педагогическую работу в закрытую ранее, но открывшуюся вновь Саратовскую семинарию. Здесь, в Саратове, в 1957 году митрополитом Саратовским и Волгоградским Палладием (Шерстенниковым) он был рукоположен в сан диакона, а затем — в сан священника.

В царстве абсурда

— Боже упаси! — отвечает отец Димитрий и рассказывает, как преподававшего вместе с ним в семинарии отца Иоанна Снычева (будущего митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского) не пустили в трамвай, потому что он был в подряснике.

Мы вздрагиваем: какая дикость! А они так жили, и служили, и не удивлялись нисколько.

Верующая молодежь в России подрастала вопреки всему: по воспоминаниям отца Димитрия, заявлений о приеме в Саратовскую семинарию поступало несколько сотен, а принимать власть разрешала — не больше сорока человек. И о каждом принимаемом, откуда бы он ни приехал, епархия была обязана сообщить уполномоченному по делам религии. После этого, как правило, начиналась трамбовка на местах: родители абитуриента, его учителя, директор школы, которую он окончил,— все за сей позорный факт получали по полной. Остается удивляться стойкости этих мальчиков: за тринадцать (1947–1960) лет своего оттепельного существования Саратовская семинария выучила 120 человек. Сто двадцать священников для страны, которая, по убеждению ее властей, ни в каких священниках уже не нуждалась.

Всех своих саратовских семинаристов — и ныне живущих, и покойных — отец Димитрий помнит, и это, если разобраться, не удивительно. Как их забудешь — таких людей?

— Ваши ученики, служащие ныне в Саратове — отец Василий Стрелков, отец Николай Земцов, бывший ваш алтарник,— вспомнили, что вы очень много времени проводили с ними в беседах помимо учебного процесса. О чем вы говорили?

— О первых веках христианства. О Нероне. О том, что не только сегодня Церковь подвергается гонениям.

Богослужебные книги семинаристам приходилось переписывать от руки. Отец Димитрий показал нам такую Псалтирь — перьевой ручкой, красиво, без единой помарки.

После закрытия Саратовской семинарии священник Димитрий Гапонов надеялся продолжить педагогическую деятельность, но в конечном итоге оказался в Донбассе. Первым его храмом стал храм святителя Николая в Коммунарске. Потом было много перемещений, переездов, главным образом потому, что отец Димитрий не устраивал уполномоченных. Мы догадываемся, чем именно. Тем, что люди к нему тянулись неудержимо… Уполномоченного, сказавшего: «Таких, как ты, я в войну расстреливал», отец Димитрий тоже помнит по сей день.

— Батюшка, а вы верили, что так будет не всегда? Что положение Церкви в стране изменится, что она будет свободна?

— Да. Глубоко был убежден: безбожие — ненадолго.

— Но откуда такое убеждение? Ведь никакого света в конце туннеля…

— Правда, не было. Но мы знали: такое зло, такое насилие долго существовать не могут.

Вторая молодость

Пока храм строился, богослужение совершалось в приспособленном помещении. Людмила Поволяева, научный сотрудник и музейный работник, зашла туда случайно. Услышала проповедь отца Димитрия — и осталась навсегда. Теперь она — бухгалтер Свято-Покровского храма. Часто вспоминает первую литургию в его стенах — зимнюю, рождественскую; окна были еще затянуты пленкой. Рассказывает, как трудно было доставать материалы, как приходилось ездить за ними в Россию, какие проблемы при этом возникали на таможне… Прошу Людмилу сказать об отце Димитрии то, что для нее самой — главное:

— Он всегда поддерживает нас, женщин. Говорит нам, что мы — лучшая половина человечества, и ни при каких обстоятельствах не должны ронять себя. Даже если муж пьет или что-то еще такое происходит — нельзя терять свое женское христианское достоинство. Объясняет, что семья — это маленькая церковь, а мужчина должен быть главой церкви, то есть почти священником… И если человек к батюшке обращается — он не только не отмахнется никогда, он с каждым человеком разговаривает так, что этот разговор превращается в маленькую частную проповедь, одному человеку адресованную.

Потому что один человек — это на самом деле безмерно много. В том, что для отца Димитрия это именно так, мы смогли убедиться. Не за часы даже, а за первые минуты знакомства мы — Денис и Марина из дальнего закордонного Саратова — стали для него родными людьми. Родными — то есть теми, которых он помнит, за которых переживает и молится.

Корнею Чуковскому приписывают эту замечательную фразу: «В России нужно жить долго, тогда до всего доживешь»; к Украине она имеет, разумеется, то же отношение, что и к России.

Протоиерей Димитрий Гапонов дожил до счастья. Подлинного, хотя и горького, потому что — конечного.

Земное счастье конечно, но оно всегда несет в себе зерно счастья будущего.