«Храм Спаса на детсаде»: стоит ли возвращать церковную недвижимость?

В издательстве Саратовской митрополии вышла книга «О Церкви без предубеждения. Беседы со светским журналистом». Имена ее авторов хорошо знакомы читателям портала Православие.Ru. Это игумен Нектарий (Морозов) и Елена Балаян. Ниже мы публикуем главу из этой книги, посвященную столь волнительной для многих теме — теме церковной недвижимости.

Церковь Михаила Архангела. Село Новая Осиновка Аткарского района Саратовской области. Фото: gontarrv.livejournal.com

— Когда мы получаем какой-то объект церковной недвижимости, в девяноста случаях из ста (а то и во всех ста) речь идет о храмах, которые попадают к нам в разрушенном или полуразрушенном состоянии. И эти, так сказать, «объекты» недвижимости требуют вложения колоссальных средств, которых у нас нет и которые добываются примерно так же, как варится каша из топора,— мучительно, долго и не всегда с успехом. Вот, скажем, мы в Саратове недавно судились со спортивным клубом, который в течение многих лет размещался в приватизированном им храме, который уже на храм не похож. Этот судебный процесс закончился в пользу Церкви, потому что приватизация была проведена с нарушением законов, и нам это здание отдали. В каком состоянии — вопрос риторический. И священник, которому там придется служить и заниматься восстановлением этого храма, поседеет и, может быть, даже в могилу сойдет, не увидев завершения своих трудов. Можно ли это считать той недвижимостью, которая приносит капитал? Вот такой «недвижимости» у нас по всей России огромное количество.

— А если это здание не разрушенное, если оно занято какими-то коммерческими или государственными структурами? Что тогда делать с людьми — выгонять на улицу?

— Выгонять никого не надо. На самом деле это вопрос достаточно сложный: всегда ли мы должны претендовать на возвращение церковной недвижимости? Если это бывший храм,— да, должны, потому что место, где совершалась Литургия, не должно оскверняться какой-то мирской деятельностью. Есть в «Луге духовном» такой замечательный пример: некий инок шел по пустыне, набрел на пещеру и захотел в ней укрыться от солнца. И видит в пещере Ангела и вопрошает его: «Что делаешь ты здесь?». И Ангел отвечает ему: «Здесь некогда был храм, и с тех пор я пребываю в алтаре этого храма». И если на месте алтаря сегодня чей-то кабинет, а то и туалет, как это порой бывает, то, безусловно, это должно быть исправлено. Претендовать на возвращение вообще всех объектов мы не можем. Если в помещении монастырского строения размещена больница, то Церковь не станет настаивать на возвращении этого здания, пока государство не найдет что-то подходящее взамен. Если говорить о Саратове, то примеров, когда Церкви возвращают храмовое здание, занятое больницей, а взамен ничего не предоставляют,— этого в нашем городе нет…

— Да нет, один пример все же известен — здание хозрасчетной поликлиники. Это было медицинское учреждение, которое хорошо зарекомендовало себя на протяжении многих лет. А сейчас там Крестовоздвиженский храм, и когда здание передавалось Церкви, то никакого помещения взамен поликлинике предоставлено не было и ее просто пришлось закрыть. Люди возмущались, но услышаны не были. Не из таких ли ситуаций складывается недоверие к Церкви и соответствующее отношение к ней?

— А поликлиника принадлежала государству или же это была какая-то частная структура? Насколько я понимаю, все-таки частная. Представьте ситуацию: Вы живете в квартире, которая Вам принадлежит. И у Вас ее кто-то властный отнимает и выселяет из нее, а потом квартира перепродается один раз, второй, третий… И вот приходите Вы и говорите: «Я здесь жила и хочу сюда вернуться». А в ответ говорят: «Было ваше — стало наше»…

Церковь Воздвижения Креста Господня, г. Саратов. Фото: Сергей Меркулов / Соборы.Ru

— А разве мы говорим о необходимости закрыть стадион и восстановить храм, при этом не обеспечив городу другого подобного стадиона? Дело в том, что этот вопрос может решиться только в том случае, если мы найдем такую степень взаимопонимания с властью, что власть согласится воссоздать такой же стадион где-то в другой части города.

— А вот вам история, озвученная на всю страну: это ситуация вокруг детского сада Московской фабрики «Рот-Фронт». До революции заводская территория принадлежала московскому Спасо-Преображенскому храму на Болвановке. В начале 30-х годов прошлого века храм закрыли, территорию передали фабрике. Как сказал настоятель храма священник Николай Кречетов, перевод детского сада в другое здание был предусмотрен постановлением Правительства Москвы от 1997 года, однако его так и не выполнили, садик не переехал. Власть не реализовала данные Церкви обязательства. И хотя детям пойти фактически некуда, Патриарх по-прежнему призывает вернуть здание Церкви. В итоге в ряде СМИ появились провокационные заголовки: «Храм Спаса на детсаде». Как Вы относитесь к этому?

— Здесь налицо некое передергивание, причем злонамеренное и очень недобросовестное. Разве Патриарх призывает к тому, чтобы был осуществлен захват детского сада? Нет, он не призывает к этому. Он говорит о том, что необходимо бороться за возвращение принадлежащего Церкви храма и земли под храмом — что в этом противоестественного? Но, призывая к этому, он совершенно естественным образом призывает и власть выполнить данные ею обязательства. Вы думаете, существует какой-то способ выведения детсада из занимаемого им сейчас помещения, кроме как законный? Нет, не существует. И выехать он оттуда сможет только в том случае, если ему будет предоставлено альтернативное помещение. то есть «вытеснить» в данном случае детский сад на улицу Церковь, даже если захочет, не сможет. Но такого желания у Церкви и нет. Речь идет о борьбе в рамках правового поля, без нарушений законности и без ущемления интересов детей. А спекулировать можно практически на любой ситуации.

— Но я могу привести и другой пример. Здание в самом центре нашего города: до недавнего времени там находился Центр народного творчества, которому пришлось переехать на окраину, потому что здание передали епархии и сейчас там находится семинария. Людей на улице не оставили, но понятно, что замена не равноценная: центр и окраина — разные вещи. Вряд ли у этих людей в итоге такого переезда сформировалось положительное отношение к Церкви, Вы не находите?

— А почему не могла власть — городская, областная — предоставить этому Центру народного творчества адекватную площадь? Понимаете, дело в том, что Церковь — это не то, что существует само для себя: мы существуем для тех людей, которые приходят в наши храмы. Мы видим, что у нас не хватает священников, для того чтобы принимать, окормлять людей, которые идут в храм ради спасения своей души, семьи, детей, со своей болью, со своей бедой, и нам где-то необходимо этих будущих священников растить — обучить и готовить ко служению. Где прикажете это делать — на улице? И вот выбор: с одной стороны, священники, через которых спасутся сотни, тысячи людей, в храм приходящих, с другой — Центр народного творчества. И в данном случае мы берем на себя смелость, если власть идет нам навстречу, от этого не отказываться, ибо знаем и понимаем важность того, ради чего мы это делаем. А скольких людей спасет Центр народного творчества? Не уверен, что столько, сколько хотя бы один священник.

— Но проблема в том, что спасение нужно далеко не всем. Возможно, что кому-то, чтобы чувствовать себя счастливым, вполне достаточно и Центра народного творчества. И опасность здесь видится в том, что, выселяя те или иные учреждения, Церковь вольно или невольно вбивает в общество клин, разделяя людей, сея между ними вражду и неприязнь, не говоря уже о потерях в своем собственном имидже. Получается спасение одних за счет ущемления прав других. Вряд ли этот путь можно назвать перспективным. Есть ли способ как-то избежать подобных ситуаций?

— К сожалению, это трудноразрешимое противоречие. Есть ситуации, когда мы можем однозначно отказаться и отойти в сторону. А есть случаи, когда это просто невозможно. Если же говорить о позиции власти в подобных вопросах, можно, к сожалению, привести массу примеров, когда власть не выполняет взятых на себя обязательств,— и это происходит не только в случаях с Церковью. Что же до общественного возмущения, то задам встречный вопрос: почему никто сегодня не возмущается тем, что у Церкви во время !оно все это было отобрано?

— Потому, видимо, что все это было давно, и еще потому, что для многих людей Церковь не представляет никакой ценности. Скорее наоборот, они считают ее существование в современном светском обществе странной и досадной ошибкой. А зачем «ошибке» отдавать недвижимость?

— А как нам быть с теми людьми, которые приходят в храмы? Рассуждая таким образом, можно причислить их к людям «второго сорта» и спокойно нарушать их права? А как же с толерантностью по отношению к ним? Почему, откуда такой экстремизм? И что значит «давно»? Если у Вас появилась возможность вернуть что-то дорогое для Вас, но грубо отнятое и переданное беззаконно другому, разве Вы откажетесь от этой возможности? Разве Вам не захочется справедливости?.. Например, когда Вас незаконно выселили из Вашего жилья, есть для Вас разница, когда это произошло: год, пять лет или семьдесят лет назад? В случае с Вашей квартирой Вы понимаете, что попраны Ваши права и для Вас очевидно, что при любом сроке давности совершенного беззакония права на нее должны принадлежать Вам. Но как только мы переходим к разговору о Церкви, это понимание исчезает.

Сегодняшняя власть не появилась откуда-то из небытия, она объявила себя до известной степени правопреемницей той власти, которая была в нашей стране на протяжении семидесяти лет. А когда власть берет себе права, то она обязательно принимает на себя и обязательства. В том числе разобраться с тем, что в стране на протяжении всего этого времени происходило. Мы получаем назад храмы, но в каком состоянии? В том, в каком их у нас отбирали? Нет, очень часто мы получаем их руины. И мы изыскиваем средства, чтобы эти храмы восстановить,— не бюджетные средства, потому что никто их на это не выделяет, кроме редких случаев, когда речь идет о памятниках архитектуры.

— Но было бы странно, если бы при вечном дефиците бюджета государство выделяло деньги еще и на восстановление храмов. В нашей стране власть далеко не всегда исполняет свои обязанности по отношению к простым гражданам. Почему же она должна исполнять их по отношению к Церкви?

— Вместе с тем она порой исполняет их, когда речь идет об историческом наследии. Давайте посмотрим на город Санкт-Петербург, который был замечательно приведен в порядок. Посмотрим на памятники культуры в Москве и в некоторых других регионах, где они тоже реставрируются. И слава Богу, что это так. Но почему же храмы, которые тоже являются памятниками нашей истории, должны выпадать из этого списка? Не должны. И тем не менее 90–95 процентов храмов мы реставрируем за счет тех небюджетных средств, которые удается с помощью Божией добыть. Но мы на это не ропщем. Так почему же надо нас осуждать, когда мы настаиваем на возвращении Церкви — а не одному человеку, не какому-то коммерсанту от Церкви — того, что принадлежало испокон веку ей, православным людям России, именно тем людям, которые в нее ходят? Почему в этом их права должны по-прежнему ущемляться? А ведь православных во много раз больше, чем представителей секс-меньшинств, чьи права порой так ревностно защищаются… Не хватит ли семидесятилетних гонений и лишений?