«Приводить человека нужно только туда, где его поймут»

О том, что совсем рядом с Финляндским вокзалом в Санкт-Петербурге есть православный храм, многие не догадываются. Домовый храм в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» расположен на Боткинской улице при клинике душевных болезней Военно-медицинской академии. Храм с таким названием существовал при этой клинике и ранее, но в 1922 году он был закрыт большевистской властью. Новый храм появился в 2006 году в другом помещении. Когда-то на территории Военно-медицинской академии было восемь храмов, а на сегодняшний день действуют всего два – во имя святых апостолов Петра и Павла и тот, которому посвящена эта статья. Настоятелем этого небольшого и дружного прихода является протоиерей Георгий Иоффе. Поскольку отец Георгий – еще и председатель миссионерского отдела Санкт-Петербургской епархии, наш разговор плавно перешел от рассказа о храме к разговору о проблемах современной миссии.

– В этом храме я служу со времени его возрождения. Наш храм приходской, хотя и находится в помещениях больницы. Пациенты здесь появляются часто, но на приходе их меньшинство. Есть особая специфика клиники, в здании которой находится наш храм, – это клиника душевных болезней, и у пациентов случаются состояния, при которых человек лишь отчасти адекватен. Тогда его нельзя привести в храм, а тем более приобщать к Таинств, разве что помазать освященным маслом. Но за такого человека всегда можно молиться. Бывает, пациент после терапии приходит в состояние ремиссии, у него появляется мотивация к молитве, к богослужению. Порой просто чувствуют любопытство – такие люди иногда впервые в жизни приходят в храм, исповедуются, причащаются. А случается, что остаются нашими прихожанами.

Вы говорите, что нельзя причащать человека в неадекватном состоянии. А если раньше он был человеком церковным?

– Тут надо смотреть по ситуации. В практике душепопечения не принято причащать человека, если его душевная болезнь в острой фазе. Могут быть эксцессы, хотя мы говорим не о бесновании, а о душевном заболевании, которое предполагает поведенческие нарушения, бред, в том числе и религиозный.

В церковной среде существует такой стереотип: душевная болезнь обязательно ассоциируется с беснованием…

– Ничего подобного. Не так давно я участвовал в научной конференции, где врачи-психиатры и священники на одном из круглых столов обсуждали эту проблему, и все участники высказали мнение, что большинство симптомов, напоминающих беснование, имеет психиатрическую природу, а одержимость – крайне редкое явление. Я бывал и на «отчитках», но видел там не бесноватых, а душевнобольных или людей в так называемом пограничном с болезнью состоянии. Чаще всего это истероиды, в основном женщины. В литературе такие люди называются «кликушами».

А из медицинского персонала кто-то стал прихожанином вашего храма?

– Да. Есть верующие врачи, верующий персонал, таких людей немало. У нас службы проходят, как правило, только по праздникам и воскресным дням. По воскресеньям люди чаще ходят в храмы поближе к дому. Сюда, в больницу, они приезжают работать. Хотя некоторые приходят, особенно Великим постом, – в том числе и люди из руководящего состава клиники.

Как же в целом формируется ваш приход?

– Пришли люди, с которыми я общался в храме во имя святого Илии Пророка на Пороховых, где раньше служил. Как я уже сказал, кто-то из врачей и пациентов клиники стал постоянным прихожанином. А вообще, Сам Господь приводит людей, и здесь нет какой-либо системы.

Приходит кто-то из тех, с кем Вы столкнулись как миссионер, как председатель миссионерского отдела епархии?

– Да, приходят. Таких людей не так много, но и за это слава Богу. Несколько бывших сектантов ходят более-менее регулярно. В 90-е и начале 2000-х через секты прошло много людей, которые были крещены в Православной Церкви, но не получили никакого научения либо по недостатку времени, либо, что чаще, по нашему нерадению.

Как Вы вообще стали миссионером?

– Изначально к этому не стремился. Но когда в конце 90-х годов миссионерский отдел стал формироваться не только на бумаге, потребовались действующие сотрудники. Тогдашний председатель отдела протоиерей Александр Будников стал подбирать команду. Я оказался в числе тех, кого он посчитал пригодными для этой работы. Мы получили помещение в Митрополичьем корпусе Александро-Невской лавры, отремонтировали его и стали думать о том, что делать дальше. Ведь до сих пор обсуждают, что такое миссия в современном мире – хотя уже есть и миссионерская Концепция, и практические наработки. Тогда мы решили, что надо обучать людей. Все приходилось постигать опытным путем, поскольку разрыв в преемстве миссионерских традиций оказался гораздо больше, чем 70 лет безбожного гнета. Ведь и до большевистского переворота миссией в Русской Церкви занимались очень специфически: она носила в основном антисектантский и антираскольнический, то есть обличительный характер.

Миссия как проповедь Евангелия была уделом единиц. Несколько замечательных миссионеров синодального периода прославлены Церковью в лике святых – это и преподобный Макарий (Глухарев), и преподобный Герман Аляскинский, и святитель Николай Японский. Такая миссия держалась на энтузиазме отдельных людей, которые порой подвергались даже церковным прещениям за свою активность на этом поприще. Так что миссия никогда не была массовым явлением в Русской Церкви. А сейчас от нас как раз требуют массовости на всех уровнях, например, внедрения института приходских миссионеров. Но пока не налажено обучение, очень мало миссионеров, которые бы не числились, а являлись таковыми. Ведь это дело весьма кропотливое и долгое, на миссию нельзя кого-то принудительно согнать.

Фото с сайта Санкт-Петербургской митрополии

Сейчас есть молодежные миссионерские инициативы. Вы с ними как-то общаетесь?

– Конечно – в пределах нашей компетенции. Но опять же, это очень небольшой круг. Здесь встает проблема языка, на котором мы разговариваем с людьми. Мы не можем с молодежью говорить языком богослужения, храмовой проповеди и академического богословия. Но не всякий может говорить о Евангелии понятным человеческим языком. И вот первое, чему мы учим на наших курсах при миссионерском отделе, это правильное миссионерское общение. К нам приходят читать лекции специалисты по психологии коммуникаций – обычно это преподаватели или выпускники СПбГУ.

А что такое «неправильное миссионерское общение»?

– Это когда человеком, так или иначе, манипулируют. Многие, наверняка, читали рассказ Лескова «На краю света», где общий фон повествования – миссия среди народов Сибири XIX века. Там упоминается некий священник-миссионер, имевший большой успех благодаря тому, что завлекал людей на крещение материальными посулами, водочкой, чрезмерно упрощенными сведениями о вере, вроде: «Согрешишь – покаешься, батюшка тебе отпустит грех». А положительным героем повествования становится язычник, который по факту гораздо более христианин, нежели крещеный абориген.

Каковы вообще особенности современного миссионерства?

– Мы живем в обществе расцерковленном и идолопоклонническом. Эти идолы чаще всего не рукотворные, а внутренние, чьи капища находятся в нашем сознании. История ХХ века – это история насаждения идолов страха, подлости, нетерпимости, неуважения друг к другу, и даже страшные потрясения их не уничтожили. Чтобы восстановить подлинную веру, эти идолы должны быть сокрушены.

В наше время христианин, последовательно отстаивающий свою позицию, выглядит человеком, который несет не добро, а зло, разделение.

– Есть древняя святоотеческая максима: в главном – согласие, во второстепенном – терпение, и во всем – любовь. Есть принципиальные для нашего вероучения положения, которыми мы не можем поступиться, но их, на самом деле, немного. Как сказал преподобный Григорий Синаит: «Чисто исповедовать Троицу в Боге и двоицу во Христе – в этом я вижу предел Православия». Вот это главное. Все остальное требует, прежде всего, внимания. Настоящий христианский миссионер рассматривает любой вопрос с разных сторон и не упирается в формулы, а видит, в первую очередь, человека – образ Божий – и пытается выяснить, что стоит за его словами.

Увы, мы привыкли произносить какие-то заученные фразы, где-то нами вычитанные или услышанные, мы часто навешиваем ярлыки. Например, скажет кто-нибудь: «Экуменизм». И мы уже как будто все поняли и осудили. А что в каждом конкретном случае вкладывается в это слово? Например, отец Георгий Флоровский был одним из основоположников экуменического движения и Всемирного совета церквей, при этом оставался принципиальнейшим православным священником, который не шел ни на какие вероучительные компромиссы. Он общался с инославными и видел в них христиан, которых Господь может привести в единство с Церковью.

Какие самые неудобные вопросы Вам задают? И что Вы делаете, если не можете ответить?

– Вопросы самые разные, я не боюсь их. Если что-то мне неизвестно, говорю: «Я этого не знаю, давайте вместе будем разбираться». Думаю, когда человек знает ответы на все вопросы, это подозрительно.

Неудобные вопросы чаще всего касаются взаимоотношений Церкви и общества. Поводом становятся, например, чьи-то скандальные действия или высказывания. Сейчас такая эпоха, когда любое слово может стать достоянием прессы, и не только само это слово, но и его интерпретации. И мало кто из вопрошающих вникает в богословие – большинству интересны скандалы и поверхность событий. Если же мы будем вникать в глубину, нам придется говорить о самих себе и оценивать себя, а этого многие стараются избегать. Миссионер – тот, кто пытается найти эту глубину в собеседнике.

Есть ли в наше время какие-то особенности миссии среди сектантов?

– Секты бывают разные. Есть традиционные объединения, такие, как баптисты, с ними мы можем вести диалог, в том числе и богословский. Есть тоталитарные организации, некоторые из них при этом не позиционируют себя как религиозные, например, сайентология. С ними диалог выстроить невозможно. Бывает, что к нам обращаются родственники адептов таких сект, и общаться приходится индивидуально с каждым человеком.

Надо понимать, что именно человека держит в секте. Иногда это нечто вроде влюбленности в отношения, которые он наблюдает внутри этой организации, иногда – видимость элитарности или особых знаний. Однако есть и общие черты: всякая тоталитарная секта действует на четырех уровнях: личностном, семейном, общественном и государственном, и антисектантская работа по существу – это защита личности, семьи, общества.

Но мы можем только свидетельствовать об опасности и убеждать людей (это не всегда получается). Церковь – не силовая структура. Мы говорим: «Будьте осторожны, эта организация известна тем-то и тем-то, в ней таким-то образом нарушаются права личности, разрушаются семьи, происходят такие-то антиобщественные и антигосударственные явления».

Наш отдел выпускает листовки, рассказывающие о наиболее распространенных на нашей территории культах, изредка мы выступаем в СМИ, проводим экспертизы.

Вот человек готов уйти из организации, в отношения внутри которой он был влюблен. Куда его приведет православный миссионер?

– Это очень важный вопрос. Приводить человека нужно только туда, где его поймут. Если привести в храм, где только службы и требы, но нет толковой работы с людьми, то человек может пропасть. В сектах адепты все время чем-то заняты, у них нет свободного времени, и в Церкви они могут не выдержать испытания свободой: некоторые начинают пить, блудить и тому подобное. Некоторые бессознательно ищут того, кто снимет с них груз свободы, и легко могут попасть под влияние какого-нибудь «младостарца» или начнут кочевать по разным псевдоправославным сектам.

И эта проблема – самая главная, потому что у нас очень мало сплоченных общин. Приходов много, а вот общин мало. А сплоченные евхаристические общины и становятся миссионерскими: люди приходят и понимают, как и чем такая община живет, и пытаются уже самих себя дотягивать до уровня отношений в общине.

Нужно ли так организовывать православную миссию, чтобы людям было интересно приходить в Церковь? Не только важно, потому что это дело спасения, а еще и интересно?

– Люди очень разные, а Церковь, конечно, – не кружок по интересам. Когда мы открываем для себя что-то новое – о Боге, о себе, о мире, у нас появляется тот «избыток жизни», о котором говорил Спаситель (Ин. 10. 10), и этим избытком можно делиться. Я в Церкви уже больше 25 лет, и мне никогда не было скучно.

Правильно ли в России православному миссионеру апеллировать к тому, что Православие – это традиционная религия для нашей страны?

– Это непреложный факт. Православие для России – это культурообразующая и государствообразующая религия. У нас, как и повсюду, Православие принимает в себя национальные традиции, но веру надо изучать, чтобы не принимать за нее фольклор. Церковь едина и многообразна и, по слову святителя Иоанна Златоуста, вечно обновляется.

Может ли приходской священник полноценно заниматься миссией?

– У приходского священника на это почти нет времени – он перегружен богослужениями, требами, послушаниями, которые никто не отменяет. Миссионерами должны становиться активные миряне. Миссионерское призвание обусловлено Божьей любовью к людям. Господь хочет, «чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2. 4). Призвание миссионера – это желание поделиться опытом общения с Богом.

Хороший катехизатор – обязательно хороший миссионер?

– Это разные дарования, они могут быть и у одного человека, но не надо их путать. Миссионер, в основном, занимается общением, а катехизатор – обучением. При этом, одно занятие дополняет другое, как и все служения в Церкви – Теле Христовом.