Там, где тяжело, где грязь и боль, – там и Андрей. И ни грамма уныния!

12 августа – 40-й день преставления ко Господу основателя детского приюта «Рождественский», что на Калужской земле, Андрея Викторовича Завражнова. Этого неутомимого труженика и спасателя детских жизней вспоминают близкие ему люди.

Андрей Викторович Завражнов с детьми приюта

Сверхверность

Игумен Михаил (Семёнов), наместник монастыря Спаса Нерукотворного пустынь села Клыково:

– Андрей мне всегда напоминал первых христиан. Отказался от весьма обеспеченной столичной жизни, уехал в деревню Нелюбовку, в которой даже не было нормальной дороги. Стал вести настоящий крестьянский образ жизни. Поселился в простой избе, где две комнаты русской печкой разделены. У него даже супруга рожала на дому, меня поражало: как это он сам мог принимать роды? Они вели просто подвижнический образ жизни.

Когда в Клыково схиархимандрит Илий (Ноздрин) благословил нас восстанавливать храм, Андрей сразу же занял очень активную позицию. Это, безусловно, харизматическая личность. Он никогда не искал легких путей. Даже как-то избегал комфорта. Если, допустим, до Клыково можно было проехать по более-менее сносной дороге 40 км, он предпочитал срезать напрямик, пробороздив км 8 по бездорожному полю.

У него был совершенно неуемный темперамент. Он не ставил себе таких целей, что вот, мол, этого достигну и тогда отдохну. Нет, он снова и снова находил себе какую-то новую заботу, дело. Вот этот храм еще восстановить, вон тот... По его инициативе началось возрождение храма на родине преподобного Амвросия Оптинского, на Тамбовщине. Представляете, он мотался туда и обратно по 800 км. Не охал, не роптал, не ругал дороги...

Потом батюшка Илий благословил его устроить детский приют. Каждому ребенку он старался уделить внимание. У него и своих-то пятеро, а он и для сотен обездоленных малышей распахнул свою душу, стал им настоящим отцом.

Там были просто страшные судьбы. Многих родители избивали. Однажды привезли мальчика с ушибами: его отчим по голове трубой бил. Или такая еще история была: трех девочек мама, уехав куда-то, закрыла на ключ в квартире... Соседи спохватились только спустя неделю. К тому времени одна из девочек, наевшись таблеток – просто есть ребенку хотелось! – умерла. Когда их открыли, старшая вынесла младшую сестренку на руках, потому что та уже была в голодном обмороке. Вот таких детей Андрей спасал!

Он с каждым возился как с родным: не так, чтобы выпустить после совершеннолетия и забыть. В целом старался по жизни всех определить, пристроить. Действительно, жизненные пути и у самых, казалось бы, безнадежных хулиганов выправлялись. Кто-то из детей возвращался в свои семьи, если Андрей убеждался в том, что родители образумились.

Таких людей, как Андрей, единицы. Сейчас обычно даже воцерковленные люди заняты собой: карьеру построить, дом обставить... Приход-доход-расход. Если и думают о ком, то разве что о своей семье. А для Андрея не было чужих! Он так не зацикливался. Его стихия – непрестанный порыв сделать что-нибудь ради Господа. У него была, я бы сказал, сверхверность.

Благословения он не обсуждал – готов был умереть, лишь бы выполнить порученное

Этот мирянин беспрекословно, как это бывает не у каждого монаха, слушался своего духовного отца – схиархимандрита Илия. Послушание – это вообще одна из основных красок в портрете Андрея. Благословения он не обсуждал – готов был умереть, лишь бы выполнить порученное. Причем благословения, которые ему доверялись, вовсе не были легкими. Нет, ему определялся фронт работ, а там уже действуй как знаешь!

Это во многом непонятый при жизни человек. Меня удивляло, что даже те, кому он оказывал благодеяния, не стыдились ему выказывать недовольство в ответ. Но Андрей и не из тех, кто ищет славы. Обласкан он уж точно не был. Но он не жалел себя не ради того, чтобы его похвалили. И потом, то напряжение, в котором он жил, не каждому рядом с ним было под силу вынести, – начинался ропот...

У него были запредельные скорости. Он никогда не остывал. Встретишься с ним, а он уже новый храм восстанавливает! Не почивал на лаврах. Андрей – человек-непоседа. Метеор. То тут, то там. Всегда в разъездах. Человек в пути. Звонишь ему:

– Ты где?

– Да в Крыму...

И не где-то там в благоустроенном монастыре, а в неприступном горном Шулдане! В эту обитель затворников даже дороги не проложено. Добираются туда пешком, а часть пути и вовсе надо спускаться на канате. Андрею это было по душе. У него в характере было преодолевать немыслимые трудности. Келия с мягкими подушками и кондиционером – не его формат.

Он постоянно был в движении. Выполнял какие-то поручения старца. С кем-то встречался, договаривался, знакомил людей друг с другом. Спал всегда там, где ночь его просто застанет. Быт его не сумел затянуть. Хотя, безусловно, и чисто хозяйственно-бытовая нагрузка у отца такого большого семейства была та еще. Он не только храмы восстанавливал. Надо было подумать и о хлебе насущном. Землю обрабатывал, коров разводил...

Ему и отдыхать-то было толком некогда.

Не помню, чтобы он о ком-то слово плохое сказал

Это человек, который просто горел и не сгорал. Там, где тяжело, где грязь и боль, – там и Андрей. Ни грамма уныния! Ныть – это не про него. Ни раскисал, ни жаловался. Вообще не помню, чтобы он о ком-то слово плохое сказал. Гордости в нем уж точно не было, – осуждают именно те, кто о себе что-то мнит.

А Андрей-то себе никаких заслуг не приписывал. Именно поэтому еще, – уповаем! – Господь его ныне уже вознаградил.

Бога не касаются дефолты

Евгений Строкин, соработник:

– С Андреем мы познакомились на оптинских монастырских полях. Вместе с ним вспахивали их на тракторах. Тогда еще с нами трудился убиенный после, на Пасху 1993 года, инок Трофим (Татарников). Помню, как он, увидев, в какой нищете жила тогда семья бывшего москвича, перебравшегося в глухую деревню, привел им на поводочке корову.

Андрей, кстати, удивительно быстро осваивал простой деревенский труд. Все в его руках спорилось. Он бы и дальше так вкалывал на земле, да батюшка Илий благословил его:

– Ну, все, давай, слезай с трактора. Храмы будешь строить.

А он ко мне:

– Давай вместе!

– Давай! – согласился я.

Андрей и потом всегда считал, что строительство храмов – это самое важное. Даже когда после, также по благословению тогда еще схиигумена Илия, стал заниматься брошенными детьми, храмы не оставил. Детей приобщал к восстановлению церквей, возрождая так и их детские, но уже искалеченные души. Все вместе в разваленных храмах они что-то там убирали, потом девочки, как правило, пели на клиросе, мальчики прислуживали в алтаре – дети деятельно участвовали в ходе богослужения. Прежде всего, он их учил молиться. Он и сам непрестанно молился (ср. 1Сол. 5, 16).

Помню, когда мы взялись за строительство храма Успения Пресвятой Богородицы в Подборках, у нас тогда, в конце 1990-х, все в ужасе спрашивали:

– Кто будет строить? Деньги откуда?!

– Бог будет строить! – с неизвестно откуда берущимся веселием отвечал Викторович.

Андрей Викторович Завражнов

На Преображение Господне, 19 августа 1998 года, в новопостроенном храме была отслужена первая литургия архиерейским чином. Представляете? Помните, что произошло тогда в стране двумя днями раньше?! А Бога никакие дефолты не касаются.

Чего мы только ни делали: какие-то машины постоянно пригоняли, рабочих собирали, бригады одну за другой распределяли... Суета-суета-суета, а раз – и храм стоит! И сколько он таких домов Божиих воздвиг.

Сам о себе совершенно не заботился. Но именно о таких, говорят, Господь в вечности и попечется. Зато до всех вокруг Андрею было дело.

Звонит нам как-то с супругой:

– Вы чего живете, как басурмане?

(Мы тогда еще были не венчаны).

– Да вот... – даже не знаю, что ответить. – Денег нет... – это, конечно, типичная отговорка (но тогда, кстати, действительно ни у кого денег не было).

– Не надо денег, – слышу на том конце провода. – Отец Леонтий благословил.

Сам Андрей и приехал за нами, отвез нас в Нижние Прыски, к отцу Леонтию Никифорову в Преображенский храм. Венцы нам во время совершения таинства держал. Мы с женой уже четверть века вместе. Потом точно так же наших детей позаботился обвенчать.

Андрей был заводилой всех самых созидательных, животворящих процессов

Сколько помню, Андрей всегда был в центре, заводилой всех самых созидательных, животворящих процессов.

В Перестройку он детишек чуть ли не из каких-то ящиков на улице доставал – одного мальчика, знаю, и вовсе в будке собачьей нашел, – по подворотням собирал. В нем было столько родительского тепла, что хватало на всех: и на приютских, и на родных детей.

Они с женой своих пятерых не только дома рожали (ему самому и пуповины приходилось обрезать), но и давали им домашнее образование так, что экзамены детвора у них сдавала экстерном, а потом еще и МГУ позаканчивали.

Что сделал Андрей? Он всего лишь когда-то услышал проповедь и, все бросив, как умел, пошел за Христом.

Всем лень, но надо себя заставлять

Екатерина Завражнова, в замужестве Юрель, дочь:

– Помню, когда я еще была маленькой, мы оказались в квартире у первого духовника моих родителей ‒ протоиерея Димитрия Дудко. Там я впервые в жизни увидела монахов. Их было двое, и они тогда еще, помню, сказали отцу:

– Приезжайте к нам в Оптину.

Вероятно, тогда папа не придал этому особого значения. Потому что сначала наша семья переехала в деревню под Тулой. У отца Димитрия там неподалеку была дача, а папа взялся там, в деревне Манаенки Арсеньевского района, восстанавливать церковь. Вот уже и храм восстановлен, а служить некому. Тогда отец вспомнил про предложение оптинских монахов. «Там же мужской монастырь! – осенило его. – Священников много. Может быть, они могут прислать кого-нибудь?!»

С этой надеждой всем семейством мы и поехали в Оптину. Машина у нас по дороге сломалась. Но как-то все-таки еле-еле добрались. Пошли сразу же на службу в Иоанно-Предтеченский скит. После богослужения встретили там отца Даниила (Гридченко) – именно его-то мы когда-то и видели на квартире у отца Димитрия Дудко. Он, конечно, нам стал объяснять, что никто нам целого иеромонаха из возрождающегося монастыря в другую епархию не откомандирует...

Но пока мы гостили там, в Оптиной, отец познакомился с таким же весельчаком ‒ иноком Трофимом (Татарниковым), который к тому же так же, как папа, еще и на флоте когда-то служил… Это была дружба на всю жизнь! Вскоре мы перебрались поближе к Оптиной. Домик в одной из окрестных деревень нам как раз помог найти отец Трофим. Он же потом и коровку привел.

Это было удивительное время. Дома у нас часто бывали оптинские монахи, даже тогда еще схиигумен Илий, отцы-диаконы Илиодор (Гариянц) и Рафаил (Романов). Нам, детям, отец над кроватками на кнопках повесил их фотографии. Мы все тогда жили точно одной большой семьей-общиной. Помню, как у нас же дома батюшка Илий крестил мою младшую сестренку Сашу, потом агукался с ней, держа ее на коленях.

Каждое воскресенье мы отправлялись в Оптину на службу. По дороге мы, дети, учили таблицу умножения. Если на остановке, когда долго не было автобуса, начинали замерзать, папа нас подбадривал:

– Давайте молиться преподобному Амвросию! Сейчас вот эта машина остановится... Ну, не эта... Так вон та!

Это было сокровенным содержанием всей его жизни – постоянное молитвенное общение с Господом, с Пресвятой Богородицей, с преподобным Амвросием, с другими святыми. Чуть что – сразу обращался к ним, а потом уже и нужные люди находились, и устраивалось все так, что папа, точно в благодарность, брался за новые и новые, более сложные дела.

Сколько помню жизнь нашей семьи, папа постоянно куда-то стремился что-то восстанавливать. Никогда не успокаивался. У него не было инстинкта наживы: так, чтобы что-то постоянно в семью нести. Нет, душа нараспашку. Причем по натуре своей он такой первопроходец. Всегда там, где сложнее всего. Плыть против течения – а меньшие нагрузки не для него. Рядом с ним, конечно, надо было быть всегда в тонусе. Это нелегко.

– Пап, вот мне никуда не хочется ехать... – бывало, промямлишь ему, ‒ отдохнуть охота...

– А надо себя заставлять, – ответил он как-то и тоже честно признался: – И мне бывает лень, а вот принудишь себя, а потом Господь дает радость от свершенного!

Еще меня всегда поражала его способность, как Мюнхгаузену, вытаскивать себя самого за волосы из самой сумасшедшей деятельной суеты. Он умел как-то вдруг оказаться над ситуацией, точно следуя наставлению преподобного Амвросия Оптинского: «На все надо смотреть взглядом оттуда». Папа мог так абстрагироваться, и потом уже очень уверенно вести дело и доверившихся ему людей к цели.

Сверхцель у христианина, известно, – Царство Небесное. Папа и в своей повседневной деятельности точно пытался как можно больше оставить указателей этой дороги для других.

У папы, кстати, очень сильно было развито чувство почитания усопших. Он и за могилой своего отца ухаживал, несмотря на сотни километров расстояния, и своей мамы могилку в подмосковной Дубне часто навещал. И на место упокоения преподобного Нектария Оптинского в Холмище, куда трудно из-за болот добираться, с отцом Леонтием то и дело наведывался, чтобы там была отслужена панихида. И куда-то на место расстрела монахов вдруг срывался и ехал, чтобы пропеть там хотя бы литию в день их мученической кончины. У многих, с кем общался, просил молитв об известных ему новопреставленных или приснопоминаемых. В его памяти все почившие были живы.

Это какое-то пасхальное предчувствие озаряло всю его жизнь и было, по сути, внутренним мотивом его деятельности.

Потомок преподобного Амвросия Оптинского

Иерей Максим Авхадеев, настоятель храма Преподобного Амвросия Оптинского (село Большая Липовица, Тамбовская митрополия):

– В 2004-м году Андрей попросил помочь облагородить могилку его отца, который похоронен у нас, здесь, на Тамбовщине, в селе Большая Липовица. Это малая родина Андрея. Так мы подружились.

Вместе стали в 2006-м году строить храм, здесь же – на родине преподобного Амвросия Оптинского. Андрей всегда очень внимательно следил за ходом строительства, спрашивал, что необходимо, переживал, вместе с ним мы искали благотворителей и работников. К 2012-м году, когда отмечалось 200-летие со дня рождения преподобного Амвросия, храм был построен.

Только потом уже ко мне подошла одна из прихожанок и сказала:

– А ведь Андрей Викторович – потомок преподобного Амвросия.

Я был потрясен. После я услышал это из уст схиархимандрита Илия. А сам Андрей из скромности никогда об этом даже не упоминал: просто трудился да трудился.

Когда в новопостроенном храме начались службы, Андрей постоянно просил молиться за очень многих и многих людей. Потом, уже в разговорах с ним, я узнавал, что это были не только дети, которых он опекал, в том числе уже подросшие и устроившие свои семьи, не только его непосредственные сотрудники, но и те, кто ему даже малой лептой помогал с приютом. Меня всегда поражало: он знал, что у каждого из них в данный момент в жизни происходит, искренне сочувствовал, сам молился и других горячо просил. Он не был теплохладным, участливый, – по слову апостола: всех он сделался всем (ср. 1Кор. 9, 22).

И, знаете, он обладал таким веселием духа, свойственным его предку, и жизнерадостностью, что сама по себе эта его сила упования на милость Божию многое в нашем обреченном мире к лучшему сподвигала.

Человек-служака

Виктор Николаевич Музалев, друг:

– В начале 2000-х годов я был главой района в городе Белев Тульской области. У нас там был детский дом, который надо было как-то реформировать. Батюшка Илий познакомил меня с Андреем, у которого уже был положительный опыт работы с детьми.

С самого нашего знакомства и потом меня не оставляло чувство, что все дети ему родные. Иные родители так и кровных своих отпрысков не любят, как он каждого сиротинку приласкает, приголубит. Когда к нему детки подходили, он просто преображался. Малышей сразу же на руки брал. Дети его очень любили. Облепят его всегда, обнимут такой стайкой воробышков: «Папка, папка», – только и щебечут. Каждый тянется, чтобы хотя бы дотронуться до него.

Я тогда сразу понял, что это, значит, такой частный приют-семья, по сравнению с детским домом…

Так я обрел одного из самых близких моих друзей.

Он верил Богу! Не верил в Бога, а верил Богу

Это незаурядный человек. Он без остатка отдавал всего себя служению Богу и людям. Он верил Богу! Не верил в Бога, а верил Богу.

Ему то и дело, помимо содержания приюта и оплаты труда его сотрудников, надо было рабочим на строительстве храмов платить. Другой бы просто не выдержал этого давления – постоянный стресс! – а Андрей приговаривал:

– Ничего. Бог поможет. Господь не оставит…

И действительно, помощь всегда неожиданно приходила!

Звонишь ему, а он, радостный:

– Вот, наконец, рассчитался! Стройматериалы оплатили, рабочим зарплату перечислили…

Гора с плеч! Но это ненадолго.

Легкой его жизнь не назовешь, и тем более изумительно, что он умудрялся никого не осуждать. Сейчас стало «модно» правительство хаять, а он всегда уходил от таких разговоров, даже более того ‒ пресекал их!

Надеялся на Бога:

– Господь рядом, Господь поможет.

Всем всегда был доволен, весел! Приедешь к нему, детям сласти-подарки привезешь, а он тебе от всей души в ответ: сметанку, творожок, все ‒ собственного производства. Бескорыстным был, бессребреником. Машина у него всегда была какого-то запредельного срока эксплуатации. Бывало, обратишь его внимание, что на такой и ездить-то опасно.

– Да некогда мне еще о машинах думать, – отмахнется он. – Да и кто мне какой кредит даст?

Жил он в таком круговороте событий, что дело, наверно, уже было и не в физических средствах передвижения. Сказано же про праведника: «вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1, 3).

У него были сотни воспитанников, и многие из них – это трудные дети. А он все любовью, лаской покрывал. Я видел, как к нему и уже повзрослевшие выпускники приезжали, своих малышей везли показать.

Сам он был очень неприхотлив даже в самом необходимом: в еде, в одежде. Ел то, что перед ним поставят. К себе был, можно сказать, просто безжалостен. Это такой глубоко верующий человек-служака. Спал, как монах, – не раздеваясь. Упадет от усталости, подремлет, проснется ‒ и дальше побежал: дел невпроворот.

Причем он не только свою колоссальную нагрузку нес, он и другим всегда пытался помочь. Не материально, так тут же посоветует: куда обратиться, что сделать… Добрый, любвеобильный.

Со всеми людьми держался просто. Не было в нем никакого лицеприятия. Хотя, случалось, к нему приезжали и весьма высокопоставленные гости. А он равно почитал и малых, и сильных мира сего. Тепло от него какое-то исходило. Легко рядом с ним каждому на сердце становилось. Уезжать от него не хотелось, – это точно!

Знаете, как к старцам, все, прямо жесткое слово скажем, «лезут», – так и к нему. А он ко всем был терпелив. Примет, накормит:

– Ты ложись, отдыхай. Я буду попозже, задержусь…

Ему постоянно надо было то пороги местной администрации обивать, то где-то по заводам, по стройкам мотаться.

В последнее время он мне неоднократно говорил, что очень желал бы принять монашество, ‒ и тут же сам себя одернет:

– Да когда мне молиться? Детьми заниматься надо!

Господь, говорят, и намерения целует. Бог даст, сегодня-то, на 40-й день, они с Господом поговорят.

Райские плоды

Архидиакон Илиодор (Гариянц), насельник Оптиной пустыни:

– Жизнь человека на земле есть послушание Богу. Господь каждому человеку дает послушание на этой земле: кому детей воспитывать, кому пахать, кому храмы строить... У каждого есть призвание. Если иной от своего креста отказывает, кто-то его все равно должен понести... Также и всякого рода бытовые вопросы просто так в сторону не отложишь. Всегда возникает масса трудностей, которые с помощью Божией надо превозмогать. Все это в целом и называется жизнь.

Я думаю, что Андрей справился. И свой крест донес, и сколько еще тягот других людей во исполнение закона Христова вынес (ср. Гал. 6, 2).

Это очень набожный человек. Добрый, порядочный. У него и своя семья большая, а уж сколько беспризорников он воспитал, – и сосчитать трудно. Детские души он спасал от погибели. Все они теперь молятся за него.

Господь послал Своему рабу благую кончину, тем самым засвидетельствовав, что принял все его дела. Хотя, я помню, еще и при жизни у него было некое уверение...

Как-то раз мы все вместе трапезничали у схиархимандрита Илия. Сидим, чай пьем. Вдруг кто-то вносит корзинку с фруктами. Большая такая корзина с виноградом, яблоками и т.д. Занесли ее, фрукты – на стол.

– Батюшка, вам передали!

Тут один из присутствующих замечает:

– Батюшка! Такие фрукты – прямо как в Раю!

– Да, – соглашается старец, – красивые! Все красиво!

А еще кто-то вопрос задает:

– Батюшка, а правда, что в Раю фрукты не имеют ни семян, ни косточек? Там ведь осеменения нет!

А отец Илий так просто подтверждает:

– Ну да, конечно!

Тогда с нами был как раз Андрей Завражнов, который по благословению батюшки Илия основал детский приют «Рождественский». Название ‒ как напоминание о том, как Господу не нашлось человеческого приюта на земле в Рождество.

– Я, батюшка, поеду! – спохватился Андрей. – Меня дети ждут!

А отец Илий ему:

– Бери вот эту корзинку с фруктами! Детей у тебя много! Бери!

Он ее взял и уехал. А мы еще посидели и разошлись: утром рано, в 5 часов, на Полунощницу вставать надо было.

На следующий день просыпаюсь в пять утра, выхожу из кельи в братском корпусе и иду умываться. Вдруг врывается Андрей Завражнов – бах-бах! Спешит на второй этаж. Думаю: «Да что случилось?» Ну и – за ним следом. А он наверху перед батюшкой на колени бухнулся:

– Ба-а-атюшка!

Старец Илий к нему склонился:

– Ну что, что, что?

А тот ‒ в таком детском восторге:

– Вы знаете, а фрукты-то все без косточек были! И виноград, и сливы, и яблоки… Представляете себе такое?!

А батюшка Илий так деловито в ответ:

– Да? Ну надо же!

Бог даст, сейчас раб Божий Андрей в Раю плоды своих благих дел и добрых помыслов вкушает.