Когда мне было всего два месяца, моя молодая мать уехала в Ленинград продолжать учёбу в медицинском институте. Я осталась в Молдавии с бабушкой Катей, маминой мамой. Бабушка и вынесла все тяготы моего младенчества: почти круглосуточный ор в течение года, обмороки, кожные болезни и прочее. С ней у меня и установилась связь, которая устанавливается у младенца с матерью. У бабушки Кати был непростой характер, её называли генералом в юбке, но меня она любила самозабвенно.
Бабушка была атеисткой. И не просто атеисткой: Церковь она ненавидела
Как это часто случается с властными и своенравными женщинами, бабушка была атеисткой (хотя её и крестили в детстве). И не просто атеисткой: Церковь она ненавидела. Когда узнала, что я начала ходить в храм, измышляла всякие доводы, на её взгляд убедительные, чтобы отвадить меня от этой «заразы». Её гневливый характер доходил до точки кипения уже через несколько минут разговора. Я не старалась её переубедить. Знала, что в основе этой ненависти лежит глубокая рана, полученная в детстве.
Бабушка Катя росла в Бессарабии в 1930-х годах, на самой границе между румынской и советской территорией. Это было время не только политической сумятицы, но и великого голода. Прабабушка Олимпиада варила кормовую свёклу с кукурузной мукой, чтобы вытянуть своих шестерых детей, – и эта баланда почиталась за счастье. Прабабушка была единственной кормилицей в семье; прадедушку Феофилакта репрессировали. Он показал в лесу дорогу двум всадникам, а потом оказалось, что всадники – румынские шпионы. Прадед получил «10 лет без права переписки», то есть расстрел.
В селе, как водится, была церковь; при ней – священник с матушкой. Священнику по традиции несли, кто что мог, – за крестины, за Венчания, за упокой. Бабушка Катя рассказывала, как они, голодные дети, забирались на каменную ограду приходского дома и смотрели, как попадья кидает батоны хлеба свиньям. Бабушке было уже за 70, но голос её дрожал во время этого рассказа, а в глазах стояли слёзы. Эта голодная детская боль и определила её отношение к Церкви на всю оставшуюся жизнь.
Голодные дети смотрели, как попадья кидает батоны хлеба свиньям
Бабушка умирала долго и мучительно. Перед смертью она ослепла и не могла обходиться без посторонней помощи – это угнетало властную натуру больше всего. Летом, незадолго до кончины бабушки, я приехала в Молдавию, проводила с ней время. Я знала, что она наотрез отказывалась от Соборования и Причастия, но время от времени спрашивала об этом – формально. Для очистки совести. Отчасти я смирилась с тем, что душа её погибнет по её собственной воле, но всё же, всё же!..
Я молилась о ней, но обессилела. Подошёл август, наступил праздник Преображения Господня. Рано утром я написала в чат своим друзьям, попросила помолиться о спасении погибающей бабушки. «Конечно!» – ответили мои прекрасные друзья. Все 15 человек подали о ней записки на литургии, все вознесли о ней молитву.
К ночи бабушке стало хуже.
– Бабушка, я позову священника?
Она не взорвалась, как обычно, просто кивнула. Отец Сергий приехал через полчаса и начал Соборование. Бабушка слушала молитвы, вытирала масло со лба, не протестовала! А после Соборования согласилась причаститься. И это самое удивительное преображение, которое случилось на моих глазах в праздник Преображения Господня.
Той ночью бабушка не умерла. Я почти не говорила с ней – боялась, что после Причастия она начнет богохульствовать. Впрочем, умирающая была уже очень слаба, даже слово «воды» произносила с трудом. Как-то вечером она пыталась что-то сказать; я разобрала невнятное «больно…».
Сила её любви переплавилась в силу моей молитвы
– Бабушка, молись: «Господи, помилуй!», и тебе станет легче, – не выдержала я.
И бабушка, которую уже не слушался язык, очень чётко и внятно произнесла: «Господи, помилуй». Лицо её разгладилось, и она затихла.
Бабушка умерла через 9 дней после Соборования и Причастия, на Успение Пресвятой Богородицы. Вскоре она мне приснилась. На голове у неё (стриженой всю жизнь по-мальчишески) был платок – символ покаяния. Она бросилась ко мне молча, но на лице сияла улыбка, и я поняла, что бабушка благодарит.
…Сейчас от рака умирает мой дядя, сын бабушки Кати. Атеист… Я молюсь о нём, но ровно. И вспоминаю, как молилась о бабушке. О бабушке, которая выхаживала меня во младенчестве, недосыпала, терпела, любила. Сила её любви переплавилась в силу моей молитвы – и значит, она спаслась своей жертвой. «Прощаются многие грехи её за то, что она возлюбила много» (Лк. 7, 47).