Быть русским в советском мире

Владимир Алексеевич Солоухин, писатель 14 июня 2024 года исполняется 100 лет со дня рождения замечательного русского писателя Владимира Алексеевича Солоухина. Его творчество поистине уникально; в тяжелом и горьком XX веке, когда мир исторической России исчез, сменившись миром советским, безбожным и часто бесчеловечным, Солоухин сумел не озлобиться и не сломаться под колоссальным давлением времени и власти; его книги просто потрясают своей чистотой, мудростью и невероятной красотой подлинно русского слова. И эта «особенность» не была следствием легкой судьбы, отстраненности от перипетий времени: когда Владимиру Алексеевичу не было и десяти лет, его семью раскулачили, потом была война, и он служил. Затем он стал писателем и почти интуитивно еще поначалу (сказались годы пропаганды) пошел против течения: он не мог писать оды колхозам и комсоргам, ему нужны были стихи о цветах и рассказы о душах человеческих. За это пришлось дорого платить всю жизнь – и он платил, сполна и не жалея, и продолжал свое дело, дело подлинного, не для себя, а для людей творящего писателя, русского человека и – верующего христианина. В период застоя путь к вере довольно известного писателя был непрост, но Владимир Алексеевич всей душой желал истины, и Господь открыл Себя ему. Солоухин стал бывать в Троице-Сергиевой лавре, общаться с лаврскими монахами, все больше и больше узнавать ту Россию, которую у нас отняли. И со свойственными ему искренностью и прямотой он не мог держать свои убеждения в тайне. Конечно, многое из того, что было написано в эти годы, стало возможным опубликовать только в 1990-е, но зависящее исключительно от собственной воли Солоухин делал не откладывая. В частности, открыто надел и не снял, несмотря ни на что, перстень с изображением… императора Николая II. Нетрудно догадаться, что ему говорили и что о нем писали в связи с этим. Но не превозмогли сердце человеческое, обретшее истину. Обретшее Бога.

Он не мог писать оды колхозам и комсоргам, ему нужны были стихи о цветах и рассказы о душах человеческих

… Говорят, что все самое святое воспитывается у груди материнской, в раннем-раннем детстве. Так было и с Владимиром Алексеевичем: неизвестно, как бы сложилась судьба талантливого мальчика из Владимирской глубинки, если бы не детство в глубоко верующей семье, не ранние молитвы с матерью (на которые, надо сказать, маленький Володя часто радостно вставал сам), если бы не весь этот прекрасный мир патриархальной деревенской жизни старой Руси, который Солоухин успел немного застать; пусть это были уже 1920-е годы, но, по его собственному сравнению, в поезде, который сошел с рельс, еще немного времени никто почти не знает о катастрофе. Еще несколько мгновений всё как всегда… Когда летит в пропасть целая страна, это может растянуться на несколько лет. И эти-то несколько лет Солоухин и застал в родном селе Алепино, чтобы увидеть, впитать, на каком-то глубинном уровне запомнить навсегда и неистребимо Святую Русь. Чтобы потом этот живительный чистый источник пробил все усилия безбожного мира и родил на свет удивительно прекрасные книги, которые засвидетельствуют: «Россия еще не погибла, / Пока мы живы, друзья!» И не от неведения произошла такая вера; Солоухин знал много, гораздо больше, чем большинство в то время, и все равно верил. Верил, что Россия жива и будет жить. Как у постели смертельно больной матери, смотрел он на родную страну, молился и ждал чуда. Потому что слишком любил Отчизну, чтобы поверить, что ее может не быть. А чудеса в этом мире творит именно любовь…

Широта таланта Владимира Алексеевича просто поражает. Он писал стихи – порой очень простые и нежные, как полевые гвоздики; порой потрясающе образные и изящные, порой горькие до самой последней точки – и все равно удивительно красивые.

Шла пора полыхающих спелиц,
Августовская спелая сушь;
По ночам начинались капели
Опадающих яблок и груш.

И вот уже перед мысленным взором встает тихий летний деревенский вечер, всё его простое и прекрасное спокойствие. Да и само слово «спелица» чего стоит!..

Солоухин писал рассказы – очень разные, были среди них и «похожие на свое время» литинститутовские (кого не стандартизировал вуз?), но они быстро закончились; талант перерос рамки школы, взяв от них красивую оправу и наполнив собственным, самобытным содержанием. Солоухина волновало все живое – и он писал, не стесняясь «не академических» тем. Скажем, есть у него рассказ «Девочка на урезе моря». Лирический герой снимает комнату на юге в прибрежной полосе, радушные хозяева, непритязательная атмосфера середины века… И вдруг между прочим хозяйка в разговоре упоминает, что, видно, придется избавиться от нежелательного ребенка. Герой уже готов сказать все положенные слова поддержки – и неожиданно для себя говорит: «А… не жалко?» И ребенок будет жить. Подлинным надо быть талантом, чтобы так нежно, красиво, ненавязчиво и сильно взяться за подобную тему и создать маленький, трогательный и глубокий шедевр.

«Мать-мачеха» Он писал романы, и читать их можно только запоем. Взять, скажем, роман «Мать-мачеха». Сюжет вам смутно что-то напомнит: молодой человек (здесь его зовут Митя Золушкин) из совсем простой среды встречает образованную прекрасную девушку и, влюбившись в нее, преодолевает все препятствия на пути туда, в высший интеллектуальный мир, становится писателем, теряет любимую… Только вот самоубийством наш «русский Мартин Иден» не покончит, хотя, доведенный до отчаяния, будет готов это сделать. Митю спасет то, чего, увы, не было у героя Джека Лондона, – любовь к Отечеству. Хотя Мите придется несказанно тяжелее, чем заокеанскому Мартину – и в идеологическом, и в физическом смысле. Ведь живет он во второй половине сороковых, в голодной еще Москве, где слишком близко ходят «каракулевые шапки»… Зато и красок в книге несказанно много – от радости только-только совершившейся победы (а Митька, к слову сказать, человек служивый) до серебристых искр поездки на санях поздним вечером. И снова, снова – мысли о России, о ее судьбе, о ее людях… И свет, и удивительная способность радоваться, как бы тяжело не было; не зря один мудрый человек сказал, что цель большевиков была убить дух русского народа. С Солоухиным не вышло, слава Богу…

«Смех за левым плечом» – это книга о дивной стране, которая еще совсем недавно была действительностью, и о том, почему ее не стало

Есть среди книг Владимира Алексеевича и мемуары – «Смех за левым плечом», как раз о тех детских годах в селе Алепино, и они поистине уникальны: согласитесь, не так-то много осталось свидетельств о жизни старой Руси не дворянских и даже не купеческих, а изнутри крестьянства! А язык, точный, богатый, изобильный, подлинно русский язык! И – по названию видно – это не просто воспоминания, ведь вспомнить можно много чего, и от мудрости автора уже зависит, будет ли эта книга «любопытнее и… полезнее истории целого народа» (Лермонтов) или просто сборничек досужих историй. Солоухин писал, помня о самом важном – смысле событий; это книга о дивной стране, которая еще недавно совсем была действительностью. О том, почему ее не стало.

«Владимирские проселки» Многие ли любят читать путевые заметки? Лично я, признаюсь, не очень. Но, открыв «Владимирские проселки» – книжку о том, как Солоухин с супругой бродили пешком месяца полтора по городам и весям Владимирской области, – просто не смогла оторваться. Как в обыкновенной колхозной атмосфере можно было найти настоящую, живую русскую деревню – покалеченную, конечно, но все равно живую и прекрасную? Вот Солоухин с женой встретили старичка в одной деревне, разговорились; о жизни, о деревне, конечно, которую Солоухин любил беззаветно и к которой неизбежно возвращались все его истории.

«Вдруг он [старичок] обернулся, снял картуз и широко повел рукой:

– Простору-то сколько, а?

Желто-розовые луга под порывом ветра всколыхнулись, прокатилась по ним голубая волна, словно поклонились травы старику за то, что заметил их. Дыханьем, всем существом чувствовалось, что от самой желто-розовой луговины до самого синего неба нет в воздухе ни одной пылинки, ни одной соринки – ничего вредного человеку.

– Куда уходят с этих-то воздухов! Нельзя землю бросать. – Старик вдруг возбудился, выпрямился, глаза заблестели, голос окреп. – Нельзя золото бросать. Ведь это золото, золото! – И он снова водил рукой по окрестным залогам. – Придет время, спохватятся… Все вернутся к земле. Нельзя бросать… Золото…»

А ведь можно было встретить и описать совсем других людей, другую деревню, других стариков. Воистину только любящее сердце видит по-настоящему…

Львиная доля непередаваемого очарования книг Солоухина – это способность так описывать самые обыкновенные вещи, какую-нибудь полевую былинку, которую мы чаще всего попросту не замечаем, так, что у читателя дух захватывает от восхищения. Так за всю историю литературы писали только великий Сергей Тимофеевич Аксаков – и Солоухин. Вы только послушайте:

«Своя жизнь у Скворенушки, на других непохожая. По земле разгуляются, летают сильные ветры, а у нее в буераке тихо. Держится здесь воздух из запахов смолы, грибов и лесной прели. В золотисто-зеленоватом сумраке обросшие мхами, похожие на лежащих слонов, спят валуны. Дно речушки сплошь усеяно мелкими яркими камушками. Местами вода собирается в омутки, становится черной. Водяная живность только и ждала, чтобы вода перестала струиться. Тотчас забегали по омутку водомерки, по дну его заползали ручейники, а прибрежная осотка нет-нет да и стрельнет узким, остроносым, коварным, как татарская стрела, щуренком» («Мать-мачеха»).

Есть у Владимира Алексеевича и очень сложные, тяжелые книги-откровения: «Последняя ступень», «Соленое озеро»… В них писатель рассуждает – на основе свидетельств очевидцев, собственных наблюдений, знакомства с архивными источниками – о России после революции. Книги горькие, но и в них, как ни удивительно, нет ни капли злобы. Боль – да, и очень сильная. Но ни ненависти, ни ярости. Этим зло не победить, лишь сильнее зазвучит смех за левым плечом… Помочь же и спасти может только Бог.

Солоухин – гениальный и почти единственный преемник золотой русской литературы XIX века

Солоухин – гениальный и почти единственный преемник золотой русской литературы XIX века. Его яркий и ясный язык, его светлый, меткий и добрый юмор, его потрясающая глубина неведомы скупому на чувства, жесткому прошедшему столетию. И именно они, солоухинские страницы, как живительный воздух, нужны нашему сиротливому времени; что же еще может даровать нам преемство со старой Россией, как не живое свидетельство настоящего русского человека, во всем и всегда остававшегося русским? Что, как не его светлый и мужественный патриотизм, глубинное спокойствие русского крестьянина, сильный и тонкий ум и сильная вера, которые – то в строках, то между строк – наполняют его произведения.