Литература о духовных семинариях, их учащихся и учащих до сих пор остается мало известной даже в православной читающей аудитории. Между тем художественные произведения, мемуарные записки и публицистически очерки, которые, являясь весьма специфическим историческим свидетельством, посвящены внутреннему и внешнему описанию духовных школ, позволяют узнать много интересного об учебном процессе, досуге, быте, фольклоре семинаристов.
Живые, искренние повествования, авторами которых обычно выступают люди, уже умудренные богатым жизненным опытом – прежде всего религиозным (архиереи, священники, преподаватели, выпускники семинарий и др.), дают уникальную возможность исподволь проследить этапы духовного роста, глубже понять причины, побуждающие к беззаветному, жертвенному служению Христу.
Именно поэтому вниманию читателей нашего сайта впервые предлагается «Антология семинарской жизни», в которой будет представлена – в намеренно мозаичном порядке – широкая панорама семинаристского житья-бытья XVIII – начала XXI веков.
|
| Здание Пензенской Духовной Семинарии |
О жизни Николая Ксенофонтовича можно узнать из разных источников. Он закончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия, был преподавателем литургики и гомилетики в Пензенской духовной семинарии, занимал пост редактора «Пензенских епархиальных ведомостей», дослужился до статского советника, был кавалером орденов святого Станислава 2-й и 3-й степени и святой Анны 3-й степени.
Один из его учеников – священник И. Добронравов – составил воспоминания об этом замечательном человеке[1]. В памяти семинаристов Николай Ксенофонтович остался ревностным проповедником слова Божия, желающим и своих воспитанников зажечь пламенем проповеди. Именно поэтому он постоянно учил питомцев: «Изъяснение догматических истин – лучший способ укрепить в сердцах простых слушателей теплоту сердечной веры в Бога-Искупителя и Его святых – наших молитвенников перед Ним».
Николая Ксенофонтовича отличало, без преувеличения, благоговейное отношение к иконостасу, который, по его мнению, должен служить для прихожан наглядной иллюстрацией для бесед и поучений. При помощи икон усердный пастырь может раскрыть все домостроительство нашего спасения. Особенно он любил старинные иконостасы, вершиной своей упирающиеся в церковный купол. «Это подобие неба, – говорил он, – куда должны устремляться умом и сердцем верующие, присутствующие в храме и взирающие на лики святых – членов Церкви небесной».
При составлении поучений Николай Ксенофонтович советовал избегать сухости и отвлеченности, а придавать им более живости и наглядности, писать их языком правильным и чистым, без иностранных выражений, которых сам он всячески избегал. Чтобы пастырское слово было кристально понятно простому народу, преподаватель советовал вводить в проповедь живые примеры, заимствованные из жизни святых и церковной истории. Важны также сильные и меткие выражения, которые должно извлекать из творений святых отцов и учителей Церкви – опытных в духовной жизни. Для достижения наилучших результатов он требовал от своих учеников, чтобы те завели специальные тетрадки – «трафаретки», куда бы вносили примеры, которые могли им пригодиться в учебных целях и в дальнейшем служении.
Вместе с тем при составлении поучений нравственного характера, по глубокому убеждению Н.К. Смирнова, нужно не только изложить библейское и святоотеческое учение о том или другом грехе или добродетели, но и указать, руководствуясь духовным опытом подвижников, средства борьбы с пагубными страстями и пути, ведущие к добродетельной жизни. Иными словами, проповедник обязан не только указывать, но и врачевать, назидать, предостерегать и облегчать христианину неустанную борьбу его с искушениями мира, слабостями плоти, происками диавола.
Много времени Николай Ксенофонтович отводил практической подготовке к предстоящим проповедям, которые воспитанники Пензенской духовной школы в то время произносили в семинарском и соборном храмах. Он каждый раз проводил своеобразные репетиции, следил за декламацией семинаристов, интонацией, голосом, требовал, чтобы ученик при произнесении брал голосом ноту соль. На первых порах все приступали к этому делу несмело и вели себя скованно. Но постепенно ситуация менялась, и богомольцы Крестового храма слушали юных проповедников с большим вниманием.
Сам Николай Ксенофонтович относился к своим питомцам довольно снисходительно, хорошо зная, какие трудности приходилось испытывать им в начальный период: ведь проповедовать труднее, чем рассказывать теорию по гомилетике, поскольку всякое дело вообще труднее теории и плана. Но при этом он неукоснительно требовал, чтобы предоставляемые ему для произнесения в храме поучения занимали не более десяти минут.
Призывал он и учитывать особенности слушающих (их возраст, образование и проч.). Сохранилась его весьма показательная рецензия: «Автор должен иметь в виду не интеллигентный только класс, но и простых слушателей, младенцев по вере, требующих для себя не твердой пищи, но и словесного млека, которое было бы доступно им не только по содержанию, но и по способу изложения мыслей».
Пользовался Николай Ксенофонтович и еще одним действенным методическим приемом. Он старался приучать семинаристов к так называемой церковной импровизации, то есть произнесению поучений без тетрадки, пусть и после некоторой подготовки. Устную проповедь он, несомненно, ставил выше прочитанной.
Семинарист, желающий сказать перед классом проповедь-импровизацию, должен был набросать в тетрадке ее план, с которым и выходил на кафедру. Некоторые из смельчаков под планом помещали полностью и саму проповедь. Но такие хитрости быстро открывались. Сохранилось следующее воспоминание воспитанников тех лет: «Однажды нам задано было приготовить поучение в Великий пяток по образцу известной проповеди. К кафедре вызван был ученик, у которого учитель заметил вложенный в тетрадку печатный листок. “Представьте, – говорил Николай Ксенофонтович, – что вас слушают не ученики, а ваши будущие прихожане. Вы выйдете к ним без бумажки в руках, поэтому вашу тетрадку положите сюда”, – и он указал на кафедру. Обезоруженный ученик сначала растерялся, но скоро оправился и медленно, с расстановкой начал: “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!” “Братие! Давайте плакать”, – с чувством воззвал проповедник, а затем, немного помолчав, сказал: – “Аминь”. Громкий раскатистый смех был ответом проповеднику на его импровизацию. “Больше вам ничего и не остается, – едва удерживаясь от улыбки, проговорил Николай Ксенофонтович, – как садиться и плакать” – новый взрыв смеха; и он поставил проповеднику в журнале единицу».
Перед окончанием курса Николай Ксенофонтович с присущим ему юмором говорил выпускникам: «Когда будете священниками в сельских приходах и встретятся вам недоуменные случаи из пастырской практики, за советами обращайтесь ко мне, а на ответ прилагайте марку и конверт».
Автор воспоминаний о своем семинарском наставнике протоиерей И. Добронравов с большим чувством пишет: «Никогда не забуду я того впечатления, которое произвел он на меня, тогда еще юношу, только что определенного на священническое место в уездный город. Это было спустя год по окончании мною курса семинарии. Смиренный и благообразный, с каким-то апостольским обликом, сидел Николай Ксенофонтович перед письменным столом, весь углубившись в рассматривание присланных для редакции рукописей. Невольное смущение закрадывалось в душу: как мелки, вероятно, показались для него мои недоумения? Но нужно же было разъяснить цель своего прихода, и по мере того, как она выяснялась, незаметно для меня самого исчезло мое смущение. Беседа шла о лучшей подготовке к проповеди – импровизации. Николай Ксенофонтович воодушевился и повел разговор со мною как с товарищем, совершенно забыв, что перед ним сидит его недавний ученик. После часовой беседы я уходил от него с запасом добрых советов, которые имели громадное значение в моей более чем десятилетней проповеднической практике».
