Тема войны в византийской гимнографии

Сон Константина. Битва у Мильвийского моста. Обретение Честного Креста царицей Еленой. Творения Григория Назианзина. Национальная библиотека, Париж, gr. 510

Военная тематика широко входит в византийскую гимнографию начиная с VII века. Тем не менее, нельзя сказать, что до этого христианской церковной поэзии она была совершенно чужда. Еще в посланиях апостола Павла, по словам Адальбера Амана, мы слышим лязг доспехов и звон оружия[2], ибо они не мыслимы без военной символики: образов духовного меча, шлема и брони (см.: Еф. 6: 14–17; 1 Фес. 6: 8); представления об апостоле как о воине Христовом (см.: 2 Тим. 2: 3) и о духовной войне, правда, «не против плоти и крови», но против «миродержцев тьмы века сего» (Еф. 6: 12). В гимнах III века представление о вере соответствует воинской присяге: «Δύσι ρήμασι μηκέτι λάλει»[3] – «Двумя словами не говори». И это представление переходит в гимнографию VI века.

В ирмосе 9-й песни Богоявленского канона – тексте, который, согласно новейшим изысканиям, относится к VI веку[4], – мы встречаемся с четкой военной формулой: «Ωμως ως άγαθη την πίστιν δέχου» – «Однако, как благая, верность прими». Слово πίστις – «вера» или «верность» – означает в данном контексте присягу, а сама формулировка говорит о принятии присяги на верность.

В Иадгари, грузинском сборнике начала IX века, отражающим реалии иерусалимского богослужения V–VIII веков, содержится служба 7 мая на явление Креста Господня императору Константину, в которой говорится о явлении на небе Креста императору Константину перед решающей битвой с узурпатором Максенцием на Мульвийском мосту в 312 году:

Сияние Креста Твоего, Христе,
На который Ты вознесен был иудеями,
На небе видено было и на земле прославилось,
Пред очами царя явилось, даровало ему победу.
Покланяемся честному Кресту.

Тема явления Креста органично связывается c военной тематикой. Для примера приведем тропарь Воздвижения Креста:

Σωσον, Κύριε, τόν λαόν σου
καί εύλόγησον τήν κληρονομίαν σου
νίκας τοις βασιλευσι
κατα βαρβάρων δωρούμενος
καί τό σόν φυλάττων
διά του σταυρου σου πολίτευμα[5].

Спаси, Господи, народ Твой
И благослови достояние Твое,
Победы царям
На варваров даруя и
Твое сохраняя
Крестом Твоим общество[6].

В этом гимне, прежде всего, отражается вера в победительную силу Креста как основу не только царских побед, но и самой самодержавной власти. Вторая идея этого тропаря – Крест как хранитель империи, защитник цивилизации от варварства, отождествляемого с язычеством и неверием. Следующая мысль, содержащаяся в этом гимне, – представление об империи как об обществе христианском по преимуществу – достоянии или собственности Христа, Его «политии», в которой действуют – или должны действовать – Его законы[7].

Сходные идеи несет кондак Воздвижения Креста, написанный в самом начале VII века:

Ο ύψωθείς έν τω σταυρω έκουσίως
τη έπωνύμω σου καί νυν πολιτεία
τούς οίκτιρμούς σου δώρησαι,
Χριστέ ό Θεός,
εϋφρανον έν τη δυνάμει σου
Τούς πιστούς βασιλείς ήμων
νικας χορηγων αύτοις κατά των πολεμίων
τήν συμμαχίαν έχοντες τήν σήν
όπλον είρήνης άήττητον τρόπαιον[8].

Вознесшийся на Крест волею,
Тезоименитому Твоему и ныне обществу
Щедроты Твои даруй,
Христе Боже;
Возвесели силою Твоею
Верных царей наших,
Победы даруя им на врагов,
В союзе имеющим Твое
Оружие мира – непобедимое победное знамение.

В этом тропаре присутствует образ Креста как победного знамения и одновременно – «оружия мира». В нем своеобразно отражается идея имперского миролюбия[9]: война ведется для мира, что выражено в амбивалентном образе Креста.

Однако VII век является по-своему решающим для становления военной тематики в византийской гимнографии. Это связано с катастрофическими для Византийской империи событиями: 25-летней войной с Сасанидской империей, когда само существование Ромейской державы находилось под угрозой, а также арабским нашествием, когда под натиском мусульман империя потеряла все свои африканские владения и половину азиатских, а сам Константинополь оказывался в кольце арабских воинов и кораблей. Это и эпоха резкого обострения религиозных противоречий и натиска на христианский мир сначала воинствующего зороастризма, а затем и ислама.

В этой статье мы остановимся преимущественно на Акафисте – гимне, созданном в VI веке, возможно, святым Романом Сладкопевцем, но серьезно отредактированном в первой трети VII века[10]. В нем отразились события как аварской осады Константинополя 626 года, так и войны с персами в целом (603–629). С событиями аварской осады связан второй проэмий, или вступление, к Акафисту, написанный патриархом Сергием († 637):

Τη ύπερμάχωλ στρατηγω τά νικητήρια
ως λυτρωθεισα των δεινων εύχαριστήρια
άναγράφω σοί ή πόλις σου, Θεοτόκε,
άλλ ώς έχουσα τό κράτος απροσμάχητον
έκ παντοίων με κινδύνων ελευθέρωσον,
ϊνα κράξω σοιω.
Χαιρε, νύμφη άνύμφευτε[11].

Всесильной Воеводе песнь победную,
Избавленный от бед, гимн благодарственный
Тебе пишу я, град Твой, Богородице;
Но Ты, имея мощь непобедимую,
от всех меня напастей свободи,
взывающего.
Радуйся, Невесто неневестная.

Этот текст явно связан с «Градом Богородицы» – Константинополем и говорит о его избавлении от неких бедствий (δεινα), а также опасностей военного характера (κίνδυνοι). Из контекста явствует, что таковыми являлась осада 626 года. Этот краткий текст для нас важен по нескольким причинам. Во-первых, некоторые представители хорватской историографии, в частности Л. Маргетич[12], достаточно скептически относятся к масштабам и значению аваро-славянской осады 626 года, считая ее малозначительным эпизодом, на который сам император Ираклий не обратил должного внимания. Однако источники, такие как «Хронография» Феофана, «Пасхальная хроника», «Хроника» Георгия Амартола, а также недостаточно оцененные поэтические памятники – поэма Георгия Писиды «Об Аварской войне» и Акафист – свидетельствуют об обратном: осада Константинополя 626 года была масштабным предприятием, для которого аварский каган мобилизовал большую часть своих сил; с другой стороны, в случае, если бы персам и аваро-славянскому войску удалось соединиться, то Константинополь мог бы пасть. Судьба Ромейской империи и византийской цивилизации висела на волоске. Это прекрасно показывает Георгий Писида в своей поэме «Об Аварской войне»:

Ένθεν μέν ουν έβραζεν Σκυθοτρόφος
Σκύλλα σφοδρως ζήσασα, της δέ Περσίδος
Εκείθεν Χαρυβδις αντήχει μέγαω
μέσος δέ τούτων, ου πλανήτης ώς πάλαι,
άλλ αύτό ς έλκων άπλαν τήν όρθίαν
καί λευκά τείνων των λογισμων ίστία
τη κοσμαγωγω συνδιέπλεις όλκάδιω[13].

Кипела с той страны скифовскормленная
Пылающая Скилла, а от Персии
Харибда отвечала там великое,
А посреди – не древний путешественник,
А Ты Сама[14] же, направляя верный путь
И напрягая помышлений паруса,
Плыла в мироводящем корабле.

Второе: Акафист отражает веру византийцев в то, что Сама Дева чудесным образом спасла Свой Град от нашествия варваров. Помимо Акафиста об этой вере свидетельствует Георгий Писида. Описывая самый драматический эпизод аваро-славянской осады – ночной морской бой 8 августа под стенами Влахерна, он пишет следующее:

Έπεί δέ συννεύσαντες άλλήλοις όλοι
έπήλθον ήμων σύν βοη ταις όλκασιν,
έντευθεν ήν άδηλος ή δήλη μάχη
μόνην γάρ οίμαι τήν Τεκούσαν άσπόρως
τά τόξα τειναι καί βαλειν τήν άσπίδα,
βάλλειν, τιτρώσκειν, άντιπέμπειν τό ξίφος,
άνατρέπειν τε καί καλύπτειν τά σκάφη
δουναι τέ πασι τόν βυθόν κατοικίαν.
Ξένον γάρ ούδέν εί προπολεμει Παρθένος[15].

Когда в согласии друг с другом все
На нас напали с воплями в ладьях,
Невидимая битва стала видимой.
И только, думаю, бессеменно Родившая
И напрягала лук, и поднимала щит,
Стреляла и пронзала, возносила меч,
ладьи топила, погружала в глубину,
давала в бездне всех для них пристанище.
Не странно это, Дева коль воинствует.

Важный для Акафиста образ Девы Марии как военачальника (στρατηγός) также засвидетельствован в поэме Георгия Писиды:

Καί πασα σοι γη σπαργανούται καί Πόλις,
ταύτης δι ύμων έκ Θεου σεσωσμένης,
χαιρε, στρατηγέ πρακτικης άγρυπνίαςω
σύ μέν γάρ έστώς έξ έτοίμου καρδίας
μηδέν λαλειν έφραζες, ή δέ σή στάσις
πτωσις κατ έχθρων εύθεως έγίνετο[16].

Тобой земля вся повивается и град,
Спасенный Богом, Дево, чрез Тебя.
О воевода деятельная бдения,
Возрадуйся, с готовым сердцем Ты стоишь,
Не говоря, повелеваешь, и восстание
Твое становится врагов падением.

Особенно важна для понимания Персидской войны 603–629 годов десятая строфа Акафиста:

Ίδον παιδες Χαλδαίων έν χερσι της Παρθένου
τον πλάσαντα χειρί τού ς ανθρώπουςω
και δεσπότην νούντες αύτόν,
ει καί δούλου έλαβε μορφήν, έσπευσαν
τοις δώροις θεραπευσαι καί βοησαι τη εύλογημενη.
Χαιρε, αστέρος αδύτου μήτηρ,
χαιρε, αύγή μυστικης ήμερας,
χαιρε, της απάτης τόν κάμινον παύσασα,
χαιρε, της τριάδος τούς μύστας φυλάττουσα,
χαιρε, τύραννον απάνθρωπον έκβαλουσα της αρχης,
χαιρε, Κύριον φιλάνθρωπον επιδείξασα Χριστόν,
χαιρε, ή της βαρβάρου λυτρουμένη θρησκειας,
χαιρε, ή του βορβόρου ρυομένη τήν έργων,
χαιρε, πυρός προσκύνησιν σβέσασα,
χαιρε, φλογός παθων άπαλλάττουσαω,
χαιρε, Περσων όδηγέ σωφροσύνης,
χαιρε, πασων γενεων εύφροσύνη,
χαιρε, νύμφε άνύμφευτε[17].

Видев дети халдеев на руках Приснодевы
Создавшего рукою человеков,
И Владыкой помыслив Его,
Пусть раба воспринял Он зрак, угодить
Дарами поспешили и воскликнуть Благословенной:
Радуйся, звезды незаходимой Матерь,
Радуйся, таинственного дня сиянье,
Радйся, обмана печь угасившая,
Радуйся, Троицы таинников сохранившая,
Радуйся, тирана свирепого от власти извергшая,
Радуйся, Господа человеколюбца Христа показавшая,
Радуйся, от варварской избавляющая веры,
Радуйся, от скверных извлекающая деяний,
Радуйся, поклонение огня угасившая,
Радуйся, от пламени страстей удаляющая,
Радуйся, персов Наставница в благоразумии,
Радуйся, всех родов веселие,
Радуйся, Невесто неневестная.

Из этой строфы можно извлечь много интересной и актуальной информации.

Стих «Р;адуйся, избавляющая от вероисповедания варвара» – «χαιρε, ή της βαρβάρου λυτρουμένη θρησκειας» – выявляет самую суть последней персидско-византийской войны: это была война за веру, война огня и Креста. Армянский историк Себеос дает ясное свидетельство антихристианского настроя Хосрова: «Если Христос не смог спасти Себя от евреев, убивших Его на кресте, то как Он поможет вам? Если даже ты сойдешь в бездны моря, я протяну руку и схвачу тебя, и ты увидишь меня таким, каким не хотел бы видеть»[18].

Относительно намерений Хосрова насильственно обратить всех ромеев в зороастризм еще более показательно сообщение Феофана Исповедника за 618 год: «В этом году Ираклий снова послал послов в Персиду к Хосрою, прося мира. А Хосрой снова их отослал, сказав: “Не пощажу вас, пока вы не отречетесь от Распятого и не поклонитесь солнцу”»[19]. За словами стояли дела: после взятия византийских городов персы зачастую уничтожали храмы. В высшей степени показательна судьба галилейских святых мест – Капернаума, Наина, Назарета и прочих, которые были буквально стерты с лица земли и в них, прежде всего, – церкви. Многие города так и не оправились от погрома и навсегда исчезли, от них не осталось даже греческого названия (как например Tabha – место умножения пяти хлебов), и открыты они были лишь в ХХ веке. Но наиболее трагичная судьба постигла Иерусалим: храм Гроба Господня был сожжен и разрушен, сотни священнослужителей, монахов и монахинь были убиты – на выбор им (особенно монахиням) предоставлялось или отречение, или смерть[20]; святыня Животворящего Креста была увезена в Персию.

С другой стороны, сами ромеи также осмысляли войну с персами как своеобразный крестовый поход. Вот с какой речью обращается к своим воинам император Ираклий: «Обратившись к своим войскам с ободряющими словами, он воздвигнул их, говоря: “Мужи, братья мои, да воспримем в разум страх Божий (του Θεου φόβον) и да будем подвизаться, чтобы отмстить за оскорбление Бога (του Θεου ύβριν έκδικησαι). Станем мужественно против врагов, сотворивших много зла христианам”»[21].

На конкретные события персидской войны могут указывать следующие стихи Акафиста:

«Радуйся, обмана печь угасившая, / Радуйся Троицы таинников сохранившая» – «Χαιρε, της απάτης τόν κάμινον παύσασα, / χαιρε, της τριαδος τούς μύστας φυλάττουσα». На первый взгляд, здесь все просто: речь идет о трех отроках – Анании, Азарии и Мисаиле (см.: Дан. 3), которые отказались поклониться золотому кумиру и по приказу вавилонского царя Навуходоносора были брошены в огненную пещь, где их сохранил ангел Господень, осенивший их росоносным духом[22]. Однако здесь возникает некое недоумение: почему Богородица угашает «печь обмана»? Ведь если мы рассмотрим историю трех отроков, то с обманом, скорее, можно связать золотой кумир; печь же, напротив, является, скорее, моментом истины, поприщем мученичества, тем более что в нее вошел ангел Господень. К тому же, когда совершались ветхозаветные события, Пресвятая Богородица еще не родилась. Следовательно, можно подозревать наличие некоего вторичного смысла, помимо ветхозаветной реминисценции, и связи с другими событиями, помимо библейских. Какими же? Ответ нам может дать эпизод, упомянутый у Феофана Исповедника и находящийся в непосредственной связи со стихом «Радуйся, огню поклонение угасившая» – «Χαιρε, πυρός προσκύνησιν σβέσασα»: во время кампании 623 года император Ираклий вторгся в персидскую провинцию Атропатена и сжег зороастрийское святилище огня в Ганзаке. Вот как об этом пишет Феофан Исповедник:

«Император же, удалившись от Ганзака, берет штурмом Тебармаиду. И войдя в нее, он сжег храм огня (πυρί άνήλωσε τόν του πύρος ναόν) и весь город предал огню и опустошил страны мидийцев»[23].

Следующий стих – «Радуйся, Троицы таинников сохраняющая», – как кажется, также может иметь историческое объяснение. Феофан Исповедник пишет: «Царь же, взяв войско, немедленно удалился во внутреннюю часть Персии, попаляя огнем города и селения. И происходит там чудо страшное. В жаркую летнюю пору воздух становится росоносным (άήρ γέγονε δροσώδης), в прохладе ведя ромейское войско, так что воины восприняли благие надежды»[24].

Истолкование этого стиха может совершаться как на основе библейского образа, так и исторического события: воины Ираклия уподобляются ветхозаветным трем отрокам, и их также охраняет Божественная cила. Стоит вспомнить также, что слово μύστης – «таинник» означает не только человека, ведающего Божественные тайны, но, прежде всего, посвященного в таинства и давшего священную клятву-присягу, то есть верующий воин-христианин в каком-то смысле может быть удостоен этого названия. Тогда в прочтении этого места все встает на свои места: Богородица угашает «печь обмана», то есть огонь зороастрийского богослужения, и сохраняет таинников Троицы, то есть Ираклия и его воинов, ниспосылая им в жару росоносный покров. Таков вторичный смысл этих стихов, не противоречащий первичному – ветхозаветному.

Стих «Χαιρε, Περσων όδηγέ σωφροσύνης»[25] – «Радуйся, персов Наставнице в целомудрии» – на первый взгляд, вызывает некоторое недоумение: неужели персы являются более распутным народом, чем другие, или персидские христианские подвижники благочестия дали более впечатляющие примеры аскезы, чем, скажем, египетские? Все встает на свои места, если мы примем для σωφροσύνη значение «умеренность», «благоразумие». Вероятно, этот стих относится к заключению мирного договора между Ираклием и наследником Хосрова Кавадом Шируйа. В свое время Ираклий обратился к его отцу Хосрову из покоренной шахской резиденции Дасдагерда: «Преследуя тебя, я стремлюсь к миру. Не по доброй воле я разоряю и жгу Персию, но будучи вынужден к тому тобою. Бросим оружие и заключим мир. Потушим огонь раньше, чем все погибнет в пламени»[26]. Таким образом, Ираклий продемонстрировал σωφροσύνη, то есть умеренность и благоразумие. Но Хосров не отвечал на миролюбивые предложения императора, в панике собирая последних слуг для обороны Ктесифона. Однако 24 февраля он был схвачен в результате дворцового переворота, который подготовил его сын Кавад Шируйа. Смерть Хосрова для современников могла носить поучительный характер: отцеубийца и узурпатор сам стал жертвой узурпации со стороны собственного сына; хулитель Христа, Который рукой ромейского императора некогда возвел его на трон, погибает мучительной смертью. По сообщению Феофана, перед тем как убить Хосрова, его морили голодом, полагая пред ним сокровища и говоря: «Ешь золото, что ты собирал в течение жизни», то есть обличали его в отсутствии умеренности (σωφροσύνη), а перед его казнью у него на глазах казнили его собственных детей[27].

Сын Хосрова Кавад Шируйа немедленно отправил Ираклию послов с богатыми дарами и с согласием исполнить все требования Ираклия: выдать всех пленных, освободить все занятые места, заплатить контрибуцию, вернуть все святыни. В его письме, в частности, стояли следующие слова: «Мы же людей, удержанных из государства сего, отпускаем, как повелели вы, всегда…»[28] Иными словами, он считал возможным получать от Ираклия повеления. Он смиренно перенес наименование «сын» в ответном письме Ираклия[29], а перед своей вскоре последовавшей смертью он вручил заботу о своем сыне Ираклию со словами: «Как ваш Бог был вручен старцу Симеону, так я отдаю в твои руки раба твоего, моего сына. Да знает Бог, Которого ты чтишь, как ты поступишь с ним»[30]. Иными словами, он проявил σωφροσύνη в смысле «благоразумие, умеренность».

Ряд гимнографических текстов, посвященных военной тематике, связан как с концептами империи и имперского патриотизма, так и с представлениями о страдании и мученичестве.

Приведем в качестве примера стихиры из службы Аморийским мученикам, находящейся в Синайской Триоди № 734 (Х в., F.11–F.18): «Показал Ты поборников народа Твоего, Христе всесильне, твердую веру в Тебя сохранивших, твердою волей смерть за Тебя воспринявших радостно, в узах же пребывавших за Тебя в многолетних и не отрекшихся от Живого Господа; сопричти же их к ликам святых и душам всех праведных… Явились отчизны и рода всякого основания, жизнь же дольнюю презрев как временную, очистили души крови потоками, и ударам мечей, и узам они приобщились, и к вышнему миру преставились, радуясь…»[31]

Cм. также первый тропарь второй песни канона: «Рима рождения, стада священного овцы Твоего, варварам свирепым, исповедуя Тебя, воспротивились и, ими убитые, наследуют жизнь»[32].

Согласно мысли автора этих текстов, 42 аморийских мученика, взятые в плен в 838 году при обороне города Амория и замученные в 845 году, а равно и воины, павшие при защите этой крепости, пострадали не только за Христа, но и за Его народ, за христианское отечество, за православную Ромейскую империю. Их жертвенная смерть является утверждением христианской отчизны, онтологическим фундаментом империи.

Итак, империя носит имя Христа и находится под знамением Креста. Из этого явствует, что она призвана к сораспятию Христу и к воскресению с Ним. Соответственно, несчастья, обрушивающиеся на империю, в некотором смысле носят характер крестных страданий, а победы – пасхального торжества.

Подведем итоги нашего краткого экскурса.

Военная тематика актуализируется в византийской гимнографии в VII веке в связи с персидскими и арабскими войнами. Ряд сюжетов в Акафисте связаны с аваро-славянской осадой и Персидской войной в целом. Эти сюжеты верифицируются другими источниками – хрониками и поэтическими произведениями. В их интерпретации следует учитывать как библейский текст, так и исторический контекст. Отражение военных сюжетов в богословском памятнике значимо, поскольку подкрепляет идею Церкви воинствующей, борющейся как против врагов невидимых, так и видимых.