Русская Православная Церковь ХХ век
8 апреля

1918 год – СНК принял решение об образовании в Наркомате юстиции комиссии для выработки инструкции по осуществлению отделения Церкви от государства.

В состав комиссии предписывалось включить представителей всех заинтересованных организаций, ведомств, компетентных лиц, но ничего не было сказано о необходимости привлечения для работы над проектами документов духовных лиц и верующих.

Митрополит Евлогий (Георгиевский)

1921 год – Архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский) утвержден управляющим всеми приходами Русской Православной Церкви в странах Западной Европы.

Патриарх Тихон

Вот как сам святитель Тихон описывал этот допрос: «...Меня допрашивали 3 лица: Рутковский все писал, а Самсонов и Красиков объяснялись со мной... много они со мной говорили, но одно я признать не могу и не боюсь ничего: я везде Патриарх Всероссийский, странно, зачем я имею с заграничным духовенством сношение, я, Патриарх Всероссийский: Папа знает все то, что творится на русской земле, а также и знают и другие епископы прочих держав...» На допросе патриарху предъявлялось жесткое требование публично осудить и предать суду карловацкую иерархию. Уже первые допросы святителя Тихона, проходившие 28, 31 марта и 8 апреля, показали, что в вопросе компромисса с властями он придерживался четких принципов, от которых не отступил: следование церковным канонам, принятым на Вселенских и Поместных Соборах нормам внутрицерковной жизни. Те же моменты, которые не были определены канонами, относились патриархом Тихоном к областям, в которых возможен компромисс с властью. Так, на допросе 8 апреля он отказался церковно осудить лидера РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого): по канонам для суда над архиереем необходимо собрать 12 епископов.

1924 год – Власти приняли решение начать кампанию по компрометации Святейшего Патриарха Тихона.

Протоиерей Владимир Красницкий

М. В. Нестеров. У монастырских врат. 1925 г.

Это второй важнейший документ советской власти после ленинского декрета 1918 г., вместе с ним определявший жизнь Церкви вплоть до 1990 г. Подтверждая положение декрета 1918 г., постановление ВЦИК и СНК объявляло о том, что религиозные объединения лишены права юридического лица и не могут владеть собственностью. Постановление запрещало всем религиозным обществам создавать кассы взаимопомощи, заниматься благотворительностью и религиозным образованием своих членов. Нововведением стала обязательная регистрация религиозных общин. Для того чтобы община могла получить в пользование храм и начать богослужения, она должна была представить в местные органы список из 20-ти своих членов – “двадцатка” (аналогичное постановление на Украине требовало заявление не 20, а уже 50 учредителей). Согласно дополнявшим постановление инструкциям, в случае подозрений по поводу кого-то из членов “двадцатки” в неблагонадежности в регистрации общины могли отказать. Вообще местные органы власти могли отказывать в регистрации без каких-либо объяснений.

Церковная жизнь ограничивалась только богослужениями в стенах храмов. Ввиду отсутствия у Церкви прав юридического лица договоры о ремонте церковных зданий могли заключаться только индивидуально с членами приходов, которые попадали под статью о частном предпринимательстве, что влекло за собой резкое повышение налогообложения. Религиозные шествия – то есть крестные ходы – могли совершаться только в ограде храмов. В противном случае на их совершение требовалось специальное разрешение местного органа власти. Подобным образом и деятельность священника ограничивалась лишь территорией его прихода.

Созывать съезды религиозных объединений – то есть церковные Соборы – можно было лишь с разрешения Наркомата внутренних дел. Избираемые на Соборе органы управления не имели прав юридического лица, не могли владеть никаким имуществом и собирать со своих членов денежные средства.

После выхода в свет постановления 1929 г. стало ясно, что Церковь, все эти годы стремившаяся преодолеть кризис легальности и добиться законной регистрации, оказалась в подготовленной для нее ловушке, поскольку постановление ВЦИК и СНК значительно сузило сферу легальной церковной жизни.

Жизнь Церкви была поставлена в жесткие рамки, многие традиционные ее сферы были прямо запрещены, другие находились под постоянной угрозой запрещения. Жизнь приходов контролировалась инспекторами по наблюдению и негласными осведомителями НКВД. При составлении регулярных докладов им предписывалось подробно освещать даже такие вопросы: “Откуда религиозные общества приобретают просвирки и свечи, месячный их расход и куда распределяются полученные деньги за проданные просвирки и свечи”. Доклад должен был содержать “краткое сообщение по данному объекту из его личных наблюдений и проверок”. При подозрении в уклонении от установленных правил религиозной деятельности или по любому доносу священнослужители подвергались аресту, а в лучшем случае выводились за штат. Духовенство и клирики были лишены избирательных прав или ограничены в отдельных политических и гражданских правах, с 1930 г. они отдавали в казну 75% своих “нетрудовых доходов”, к коим была причислена и плата за отправление культа. Священников выселяли из квартир как “лишенцев”. Еще с 1928 г. по той же причине для них была установлена непомерно высокая квартплата, оставшаяся такой до 1943 г. включительно. Из городов “вычищался” неблагонадежный элемент.

Однако запрет многих сфер церковной жизни не уничтожил их автоматически. Вопреки советским декретам, постановлениям, инструкциям они продолжали существовать, но теперь уже – за пределами легальности, в подполье. Несмотря на репрессии и запреты, церковная жизнь продолжалась. Конечно, она приспосабливалась к новым условиям, становилась менее заметной. Как писала современница: “Жизнь Церкви уходила в подполье <...> Не сама Церковь, но жизнь, деятельность ее”.

Монашество оказалась в советской России вне закона еще до издания постановления 1929 г. Национализация церковного имущества, провозглашенная декретом 1918 г. об отделении Церкви от государства, стала юридическим основанием для последующего закрытия монастырей. Поначалу некоторые монашеские общины, особенно те, в которых были сильны традиции общежития, пытались спасти свои обители и регистрировались как сельскохозяйственные коммуны. Благодаря этим мерам некоторые монастыри смоги сохранить свой внутренний уклад и просуществовали до второй половины 1920-х гг. Однако закрытие даже таких монастырей-коммун вместе с кампанией по изъятию церковных ценностей началось еще в начале 1920-х гг.

Последний игумен Оптиной пустыни преподобномученик Исаакий (Бобриков)

Смоленская Зосимова пустынь

Монахи и монахини старались поддерживать духовное единство своей распавшейся поневоле общины. Они сохраняли связь с игуменом или игуменьей обители, обращались за руководством к общему наставнику. По мере нарастания преследований общинки “домашних” монастырей дробились, связь между иноками ослабевала. Выжившие после отбытия заключения в 1930-е гг. снова находили приют при приходских храмах, где устраивались регентами, псаломщиками, бухгалтерами, сторожами и т. п.

Важно отметить, что иноки и инокини закрытых монастырей, поселившиеся в селах, скоро оказывались своеобразным духовным центром деревни или целой округи. Особенно это стало ощутимо в 1930-х гг., когда храмы закрывались и “домашние” монастыри оказывались порой единственным местом, где можно было помолиться. Конечно, монахини не только организовывали домашние богослужения своих односельчан, но и помогали им советом, иногда выступали в качестве своего рода связных между ними и скрывавшимися от преследований священнослужителями.

Социальный состав насельников “домашних” монастырей в целом повторял социальный состав дореволюционного монашества, которое в значительной своей части было крестьянским. Численность его к 1914 г. достигла почти 100 тыс. человек. Среди них были 11 845 монахов и 17 283 монахинь; 9485 послушников и 56 016 послушниц. Даже если предположить, что после выхода в мир от монашеского пути отошли все послушники и послушницы закрытых обителей, то тогда общее число насельников “домашних” монастырей составит почти 30 тыс. человек. На деле эта цифра была большей, так как послушники далеко не всегда уходили в мир, а в “домашних” монастырьках у монахов и монахинь появлялись новые ученики.

Таким образом, в 1922–1929 гг. практически вся территория страны, особенно европейская часть России и Украина, оказалась покрытой сетью небольших “домашних” монастырей. В первой половине 1930-х гг. их насельники и насельницы стали объектом первой волны репрессий: многие из них были арестованы и сосланы, как правило, на три года. В 1933–1935 гг. их сроки закончились, иноки стали возвращаться в родные места, где в 1937–1938 гг. они были захвачены новой волной репрессий. На этот раз их часто ждали расстрельные приговоры. На основании ныне известных данных пока нельзя сделать вывод о масштабах репрессий против насельников и насельниц закрытых монастырей в 1930-х гг. и соответственно — о том, на сколько сократилось в это время число “домашних” монастырей. Судя по активности их насельников в первой половине 1940-х гг., они и тогда еще были заметным явлением.

Почти одновременно с “домашними” монастырями в 1920-х гг. возникает другой тип нелегальных монашеских общин – изначально созданных как подпольные. Если “домашние” монастыри стали результатом дробления ранее существовавших общин, то изначально подпольные общины возникли благодаря естественному притяжению к их руководителям людей, стремившихся к духовной жизни, в основном молодежи. Сейчас мы подробно знаем о жизни трех групп таких общин. Первая группа была связана с Петроградом и окормлялась молодыми иеромонахами – ближайшими учениками и помощниками священномученика митрополита Вениамина (Казанского). Вторая группа общин возникла и существовала в Москве. Ее основателями были насельники известной Свято-Смоленской Зосимовой пустыни. И, наконец, третья известная нам сейчас группа изначально подпольных монашеских общин возникла в Оренбурге.

Уже весной 1922 г. в окрестностях Петрограда по благословению митрополита Вениамина были созданы две нелегальные монашеские общины. Их основателем был тогдашний благочинный женских монастырей Петроградской епархии архимандрит Гурий (Егоров). Его положение помогло ему поселить на покинутом подворье Серафимо-Дивеевского монастыря в местечке Старый Петергоф (его храм действовал тогда как приходской) пять–шесть новоначальных сестер с их духовником иеромонахом Варсонофием (Веревкиным). Другая нелегальная монашеская община обосновалась в Петрограде, на Конной улице. Ею руководил сам архимандрит Гурий.

Обе общины были тесно связаны с Александро-Невским братством, действовавшим в Петрограде с 1918 г.

Москва. Храм Рождества Богородицы в Путинках

Постоянно здесь жил иеромонах Варсонофий (Веревкин) с пятью-шестью сестрами. Они ежедневно совершали богослужения по монастырскому уставу, вместе читали утреннее и вечернее правило. И хотя большинство из них до конца жизни не имели даже пострига в рясофор, но вели монашескую жизнь по существу. На пропитание себе зарабатывали тем, что шили одеяла, обрабатывали огороды, держали корову. В начале 1930-х гг., после десяти лет мирного существования петергофская община подверглась репрессиям. В 1932 г. был арестован иеромонах Варсонофий и большинство сестер. О. Варсонофий был заключен в Темниковский лагерь в Мордовии сроком на десять лет, но уже в мае 1933 г. ему, как инвалиду 1-й группы (он был болен паркинсонизмом), заключение в лагере было заменено на ссылку в Вологду, в затем – в Сыктывкар. Через несколько месяцев о. Варсонофий был окончательно освобожден и смог поселиться в Новгороде. До самой его смерти в 1939 г. здесь ему помогала одна из сестер петергофской общины, избежавшая ареста.

Однако на этом существование ленинградских подпольных монастырей не было прервано. Дальнейшая их судьба связана с именем архимандрита Гурия (Егорова). Он был арестован еще в 1928 г. и приговорен к пятилетнему заключению на строительстве Беломорско-Балтийского канала. В 1933 г. архимандрит Гурий был освобожден из заключения, но жить в Ленинграде не мог и уехал в Бийск на Алтае, а затем – в Ташкент. За ним последовали его ученики, в том числе некоторые члены старопетергофской общины. Так получила продолжение история нелегальных монастырей Александро-Невского братства. В  Ташкенте архимандрита Гурия благословил на создание монастыря  епархиальный архиерей патриаршей Церкви митрополит Арсений (Стадницкий), он же вручил антиминс для совершения литургии на дому. Здесь и совершались все богослужения, в посещении городской церкви не было необходимости. Монастырское братство насчитывало 10–15 человек, мужчин и женщин. Они работали в государственных учреждениях, принося свой заработок в общую кассу киновии. Сам же руководитель, не имея возможности работать, делал мебель для общего жилища и занимался его благоустройством. Летом архимандрит Гурий и некоторые его ученики участвовали в геологических экспедициях. В 1938 г. у монастыря появился “филиал” в Фергане, куда с частью духовных детей переехал архимандрит Гурий. В Ташкенте остался иеромонах Иоанн (Вендланд). Среднеазиатский монастырь просуществовал до 1944 г., когда почти все его насельники вышли на открытое служение, а архимандрит Гурий был назначен наместником Троице-Сергиевой Лавры — первым после ее открытия.

Москва. Высокопетровский монастырь. Собор Петра митрополита

Вместе подпольные монашеские общины Зосимовских старцев просуществовали почти 12 лет. За это время им несколько раз приходилось менять храмы. В конце мая - начале июня 1929 г. был закрыт Боголюбский собор Высокопетровского монастыря – последний монастырский храм, находившийся в распоряжении верующих. После этого все петровские отцы перешли в храм во имя преп. Сергия Радонежского на Б. Дмитровке (ныне не существует), настоятелем которого снова был назначен епископ Варфоломей (Ремов). А в октябре 1933 г., после закрытия храма во имя преп. Сергия на Б. Дмитровке, петровское братство перешло в храм Рождества Богородицы в Путинках. Где бы ни находились зосимовские отцы, жизнь приходов подчинялась нуждам подпольного монастыря, о существовании которого большинство прихожан едва ли догадывалось: службы совершались по Уставу Зосимовой пустыни, на них читались аскетические поучения, практиковалась частая исповедь. Эта часть монастырской жизни, адресованная прежде всего инокам, осуществлялась открыто и была доступна для всех прихожан. Тайные монахи находились в постоянном контакте с остальными прихожанами, ничем не отличались от них внешне. Это сближает нелегальный Высокопетровский монастырь с “домашними” монастырями, существовавшими при действующих храмах.

Главной целью создания тайного Высокопетровского монастыря было продолжение в новых условиях аскетической традиции, которая, “несмотря на жесточайшие гонения”, не должна была “угаснуть”. В подполье была воссоздана древняя традиция общежительного монашества. Свою светскую работу тайные монахи приучены были воспринимать как монастырское послушание. Часть их заработка обычно шла на общие нужды. Была сохранена и такая специфически зосимовская практика, как ежедневное, в том числе письменное, “откровение помыслов” – раскрытие перед своим наставником самых сокровенных движений души, как худых, так и добрых, приучающее к постоянному покаянному самовоззрению и духовной трезвости. Особое внимание уделялось чтению аскетической литературы и участию в церковном богослужении. Конечно, зосимовские духовники не отказались полностью от подпольных богослужений. Большинство постригов совершалось тайно на частных квартирах, так же проходили некоторые исповеди, отпевания, реже – литургии. Духовная семья схиархимандрита Игнатия (Лебедева) имела обыкновение собираться у его старшей сестры, монахини Евпраксии, дом которой между собой они называли “скитом”, и вместе читать монашеское правило или службу (кроме литургии) мирянским чином. “Скит” был основан архимандритом Игнатием осенью 1927 г. неподалеку от Высокопетровского монастыря по адресу: Печатников пер., д. 3, кв. 26 (сейчас это – нежилое чердачное помещение) и получил имя в честь иконы Божией Матери “Знамение”. Там постоянно жили несколько духовных дочерей архимандрита Игнатия, в частности – монахиня Евпраксия – регент левого хора Высокопетровского монастыря (а затем до конца жизни – регент различных московских храмов), старшая по постригу в их монашеской общине.

В феврале - апреле 1935 г. приход бывшего Высокопетровского монастыря был разгромлен. Архиепископ Варфоломей (Ремов) был арестован и 10 июля расстрелян в Бутырской тюрьме. Схиархимандрит Игнатий, несмотря на тяжелую болезнь – паркинсонизм, которая фактически не позволяла ему самостоятельно передвигаться, был приговорен к пяти годам лагерей и скончался осенью 1938 г. в инвалидной колонии под г. Алáтырем (Чувашская АССР). Еще раньше были высланы из Москвы другие зосимовские наставники. Но, несмотря на репрессии, нелегальные монастырьки, основанные в начале 1920-х гг., не перестали существовать. Большинство постриженников-мужчин очень быстро выходили на открытое служение и подвергались различным репрессиям; к 1940-м гг. петровские общины были почти сплошь женскими. Сестры держались вместе, заботились о своих сосланных старцах, вместе молились и старались окормляться у одного духовника. Иными словами, духовные семьи каждого из зосимовских наставников пустились в автономное плавание, но не распались, несмотря на аресты и ссылки. Многие из них снова объединились под руководством архимандрита Исидора (Скачкова) в послевоенные годы, а некоторые из петровских постриженников дожили и до наших дней.

Оренбург. Камень и крест на месте кафедрального собора во имя Казанской (Табынской) иконы Божией Матери, разрушенного в 1936 г.

Монастыри, изначально созданные как подпольные, были организованным и исключительно жизнеспособным видом монашеского подполья. Среднеазиатская община архимандрита Гурия, просуществовав 11 лет, не была раскрыта, а добровольно влилась в легальную Церковь. Петровские общины просуществовали почти полвека: со второй половины 1920-х до 1960–1970-х гг., когда умерли многие их члены, а некоторые из них дожили до нашего времени. Монастырь епископа Петра прежде своего случайного обнаружения просуществовал 14 лет. Важно отметить, что эти общины в ключевые периоды своего существования сохраняли связь с епископами легальной Церкви. Архимандрит Гурий, как отмечалось, прямо получил благословение на создание монастыря и антиминс для совершения богослужений у митрополита Арсения (Стадницкого). А епископ Старорусский Иннокентий (Тихонов), давний товарищ архимандрита Гурия, в 1936 г. тайно рукоположил его ученика монаха Иоанна (Вендланда) в сан священника. Петровские общины в Москве были созданы при непосредственном участии одного из ближайших помощников митрополита Сергия (Срагородского) епископа Варфоломея (Ремова) и до 1935 г. находились под его прямым духовным окормлением. В монастыре епископа Петра и в 1930-е, и в 1940-е гг. поминали предстоятелей Русской Церкви – митрополита Сергия (Страгородского), а затем — патриарха Алексия I.

Юрьевец. Панорама города

Как правило, тайные постриженицы происходили из семей служащих и интеллигенции. В петровских общинах число их достигало двух третей. Духовные дети архимандрита Гурия были выходцами из семей служащих, брат и две сестры Вендланды происходили из дворянской семьи; все они были медицинскими и научными работниками Ленинграда. Кроме того, среди пострижеников Зосимовских старцев были выходцы из аристократических родов, – они составляли 10%, крестьяне, занесенные в столицу волнами коллективизации, – 10%, рабочие – 5–6% и столько же – провинциальные горожане и интеллигенты. Важно отметить, что в изначально подпольных монастырях монахини, насельницы закрытых монастырей, были представлены довольно незначительно (в петровских общинах – 1,5%, в старопетергофском и среднеазиатском монастырях — лишь сами наставники, архимандрит Гурий и иеромонах Варсонофий). Хотя они и окормлялись у бывших зосимовцев, но внутрь их тайных монастырьков проникали редко. Когда же это происходило, встреча разных духовных школ была чревата острыми конфликтами. Характерно, что изначально подпольные монастыри находились в крупных городах: Москве, Оренбурге, Ташкенте, а община архимандрита Гурия начала складываться еще в Ленинграде. Здесь проще было затеряться среди таких же, как большинство тайных монахинь и монахов, советских служащих, научных работников, медиков. Мы никогда не узнаем, сколько в СССР в 1920–1930-е гг. было изначально подпольных монастырей и сколько в них было насельников. Исходя из того, что монастырь архимандрита Гурия, по имеющимся данным, был единственной из легализовавшихся в следующее десятилетие изначально подпольных общин, число их было не сравнимо с числом “домашних” монастырей.

Евангелие — Благовестие

Священномученик Владимир Амбарцумов. Бутырская тюрьма. 1937 г.

В церковном подполье действовали и высшие учебные заведения. Довольно подробно сейчас можно говорить о нелегальном учебном заведении, стремившемся продолжить традиции Московской Духовной академии. Покинув Сергиев Посад, академия с осени 1919 г. продолжала занятия в различных московских храмах. “В Москве, – вспоминал переехавший туда в 1920 г. будущий епископ Вениамин (Милов), – я возобновил и свое обучение в Духовной академии, которая, доживая последние дни, ютилась в разных местах города: в Епархиальном доме, в церкви Иоанна Воина, в церкви Петровского монастыря и в храме Живоначальной Троицы в Листах у Сухаревки. Профессура в академии оставалась еще старая. <...> Среди профессоров я уже встретил не поверхностных дилетантов, каковыми являлись преподаватели семинарии, но серьезных, глубоких, часто безупречных знатоков своего предмета. Отношение их к преподаванию было добросовестным. Талантливость, творческий подход, тонкость выводов и обобщений блистали в их лекциях. Некоторые профессора способны были передать своим студентам любовь к своему предмету, охотно обнаруживали готовность руководить студенческими самостоятельными занятиями. Таковыми были патролог профессор И. В. Попов, профессор о. Павел Флоренский и некоторые другие”.

Вениамин (Милов), епископ Саратовский и Балашовский. 1955 г.

Нелегальная академия находилась под постоянным контролем карательных органов. В начале 1925 г. она попала в список агентурных разработок 6–го отделения Секретного отдела ОГПУ, а в 1933 г. были арестованы и осуждены несколько ее студентов. В действительности в 1933 г. тайная академия не была уничтожена, епископ Варфоломей и отдельные преподаватели оставались на свободе. Это позволяет сделать вывод, что академия продолжала действовать по крайней мере до ареста епископа Варфоломея в феврале 1935 г. Очевидно, именно с этого времени она прекратила свое существование.

К сожалению, мы практически ничего не знаем о числе студентов и выпускников этого учебного заведения. Кроме иеромонаха Вениамина (Милова) учащимися нелегальной академии были иноки подпольного Высокопетровского монастыря священномученики Феодор (Богоявленский) и Герман (Полянский), а также священноисповедник Василий Надеждин. (У потомков отца Василия сохранился его диплом об окончании академии.) Судя по всему, ее студентами были будущие священники и монахи, готовившиеся к постригу и принятию сана, в возрасте 25–35 лет. Епископ Вениамин (Милов), пожалуй, единственный дожил до 1940-х гг.

Священномученик Кирилл (Смирнов)

Учебный план подпольной академии был унаследован от дореволюционной МДА, хотя и подвергся некоторой коррекции: 16 общеобязательных предметов оставались прежними, а изменения коснулись предметов специальных. В целом учебный процесс строился по традиционной схеме: читались лекции, писались диссертации, хотя время и диктовало новые условия. По воспоминаниям прихожан Высокопетровского монастыря, для студентов академии устраивались экскурсии в Третьяковскую галерею, куда они ходили маленькими группами по два–три человека. Это вполне могли быть занятия по богословию иконы. Лекции читались обычно в подсобных помещениях храмов (в подвалах, на колокольнях).

Предусматривалось и написание кандидатской диссертации. Иеромонах Вениамин (Милов) писал работу по патрологии на тему “Преподобный Григорий Синаит. Его жизнь и учение”, в ходе которой он перевел с греческого языка на русский пять книг творений преп. Григория и критически проанализировал прежние переводы этих творений, выполненные преп. Паисием (Величковским) и святителем Феофаном Затворником, а также попытался реконструировать мировоззренческую систему преп. Григория Синаита.

Москва. Никитский монастырь. Упразднен и разрушен в кон. 1920-х гг.

Еще одной насущной задачей наряду с обучением будущих священников в рассматриваемый период была забота о преследуемых пастырях и членах Церкви, выбитых социальными катаклизмами из привычного жизненного уклада. При этом благотворительность религиозных организаций была одной из форм их деятельности, наиболее жестко ограниченной законодательством 1929 г., запретившим религиозным объединениям “создавать кассы взаимопомощи, <...> оказывать материальную поддержку своим членам; <...> организовывать санатории и лечебную помощь”. Однако этот запрет нарушался в годы массовых преследований, наверное, особенно часто. Прежде всего объектом помощи становились репрессированные священнослужители и их семьи. Помогали им их бывшие прихожане, епископы и собратья-священники. В 1926 г. при высылке в Среднюю Азию епископа Ивановского Августина (Беляева) верующие во всех патриарших храмах города Иванова собрали деньги как для самого епископа, так и для находившихся в тех же местах ссыльных священнослужителей. В ответ власти арестовали организаторов сбора средств и осудили за организацию “несанкционированного властями Красного Креста”. После ареста в апреле 1935 г. архимандрита Игнатия (Лебедева), одного из наставников нелегального Высокопетровского монастыря, духовные дети регулярно посещали своего руководителя, поддерживали посылками до самой его смерти в заключении осенью 1938 г.

Широкомасштабную помощь заключенным и их родственникам через своих прихожан и послушников деньгами и вещами оказывал епископ Варфоломей (Ремов). В 1933 г. братия руководимого им Высокопетровского монастыря даже обвинялась в “создании спецфонда помощи ссыльным за контрреволюционную деятельность церковникам”. Живший на покое в с. Батюшково (Дмитровский р-н Московской обл.) епископ Иона (Лазарев) в 1930-х гг. “через заключенных, имевших свободный выход из лагеря, помогал находящимся в неволе священникам”, работавшим на строительстве каналов и шлюзов. В 1930–1931 гг. помощь сосланным верующим организовало духовенство города Сызрани под руководством назначенного туда после ссылки епископа Августина (Беляева). В 1929–1932 гг. в Мещевске (Калужская обл.) игумен Иоанникий (Дмитриев) по благословению епископа Стефана (Виноградова) помогал монахам и монахиням закрытых монастырей, особенно тем, кто по старости или из-за болезни не мог себя содержать. Во второй половине 1920-х гг. помощь ссыльным единомышленникам оказывали оставшиеся в Москве монахи и монахини закрытых монастырей.

В 1932–1937 гг. в Москве и Подмосковье священник Владимир Амбарцумов организовал помощь семьям “лишенцев”, прежде всего репрессированных. Каждую такую семью он прикреплял к семье, тверже стоявшей на ногах, более обеспеченной. Разыскивать такие семьи о. Владимиру помогали подростки, сыновья и дочери его духовных детей: маленький помощник меньше бросался в глаза, чем взрослый. Благотворительность о. Владимира не была безличной: конкретные люди получали помощь от конкретных людей. Священники оказывали помощь и нуждающимся прихожанам. В ряде церквей Северного Кавказа действовали благотворительные кассы.

Енисейск. Вид на город

Не менее трудно было продать купленные свечи или крестики. За продажу в церквах религиозной литературы виновные могли подвергнуться наказанию вплоть до выселения из города. Несмотря на столь строгие запреты, хозяйственная жизнь Церкви продолжалась. Устойчивый спрос на дефицитный товар рождал устойчивое, но нелегальное предложение.

1947 год – Предстоятелям Православных Поместных Церквей разосланы приглашения на Московское совещание.

Многое становится понятным из письма патриарха Алексия Константинопольскому патриарху Максиму, в котором он рассказывает о вопросах предстоящего Совещания: раскол в Русской Церкви, отказ от участия в экуменизме, практическая враждебность инославия. Большинство вопросов, о которых писал секретарь патриарха Л. Н. Парийский, не упоминается. Святейший не называет Совещание предсоборным, он приглашает Константинопольского патриарха на Совещание предстоятелей всех Православных Церквей.

«Православная Русская Церковь никогда не переставала, по заповеди Господней, блюсти единение духа в союзе мира и любви с досточтимою Великою Церковью, и всегда в важнейших делах церковных прибегала к содействию своих досточтимых братий – Святейших и Блаженнейших Патриархов. И ныне она обращается к Вашему досточтимому Святейшеству по нижеследующему важному поводу.

За истекшие десятилетия перерыва непосредственного общения между братскими Церквами, в каждой из них накопились вопросы, решать которые необходимо взаимным согласием всех их предстоятелей. Эти вопросы – общие для всей Православной Церкви.

Таков вопрос о практической враждебности инославия, превращающего святое миссионерское дело в чуждую Христовой заповеди антиправославную пропаганду, иногда трудно отличаемую от политических акций.

Таков вопрос об отношении к расколу в Русской Церкви в духе полного единодушия между братскими Церквами.

Таков вопрос, поставленный пред Православием всего мира и, в частности, обращенный к нам в письме Вашего Святейшества от 4 февраля 1947 г., – принять ли, и в какой форме, участие в так называемом экуменическом движении, охватившем собой все прочие христианские общины мира, кроме Римско-Католической Церкви. Духовный голод христианских масс, лишенных благодатного питания Церкви, заставляет верующих христиан всех инославных общин поддерживать экуменическое движение. Они видят в нем путь к спасительным источникам благодати, заключенным в ограде Церкви. В то же время: наблюдение за экуменическими путями в течение ряда лет пока не дали нашей Русской Православной Церкви полноты уверенности в истинности этого пути и соответствии его православному понятию о Церкви. И наша Церковь не решается одна ни войти в ряды сотрудников экуменического движения, ни выразить этому движению обоснованный, хотя и горький для него, отказ.

Русская Православная Церковь заинтересована в братском разрешении со всеми Поместными Церквями всех этих, а также и других общих для всех нас вопросов.

Вместе с тем она с любовью принимает на себя и организацию совместного Совещания предстоятелей всех Православных Церквей».

Приглашения получили все Восточные патриархи. И реакция на них последовала незамедлительно.

1975 год – Состоялось заседание Священного Синода.

Синод постановил:

«Имея в виду многовековые, более чем 800-летние связи Русской Православной Церкви со Святой Горой Афон и благотворное влияние этих связей на духовную жизнь благочестивой Полноты нашей Поместной Церкви, передать для подворья Афонскому Русскому монастырю святого великомученика Пантелеимона Троицкое подворье Троице-Сергиевой Лавры в подмосковном с. Лукино (Переделкино), поручив преосвященному председателю Отдела внешних церковных сношений все вопросы, связанные с учреждением и текущими делами этого Подворья».