Во всяком благочестии и чистоте. Часть 1

У детей моего поколения набожных мам практически не было. Само это слово казалось из какой-то другой, безвозвратно ушедшей жизни. В церковь ходили (или порой заходили) бабушки. Да и то не все, а по большей части деревенские, еще не совсем оторвавшиеся от корней и считавшиеся при тогдашнем поклонении науке, которая якобы доказала, что Бога нет, «пережитками прошлого». Память о гонениях была свежа (а подчас и освежалась), поэтому бабушки старались не подставлять под удар своих неверующих родственников, молились украдкой и уж тем более не вовлекали в «отправление культа» детей, поскольку власть особенно зорко следила за тем, чтобы дети к религии не приобщались.

Фото: Александр Осокин

Теперь же, во втором десятилетии 2000-х, число детей, с младенчества приобщенных к вере, заметно увеличилось. Это видно невооруженным глазом, стоит только прийти в храм на воскресную службу. И приносят или приводят детишек, как правило, не бабушки, а родители, среди которых, естественно, много молодых. То есть смена поколения принесла с собой и новые тенденции. Среди нынешних воцерковленных мам большинство с высшим образованием. Часть уже была воспитана в православном духе, часть пришла к вере самостоятельно (нередко в результате личных трагедий и горьких разочарований в якобы беспроблемном «тусовочном» образе жизни и «свободной любви»). Понятие «православная семья» уже не кажется из области преданий старины глубокой, и людей, которые стремятся к ее созданию, не так уж и мало. (Другое дело, что установки общества потребления зачастую уводят от намеченной цели, а модели поведения, которые призваны обеспечить успех в этом гедонистическом обществе, не сопрягаются с идеалом семьи как малой Церкви.)

Раз в общественном сознании начал потихоньку возрождаться идеал православной семьи, соответственно, возрождается и образ набожной, благочестивой матери. Одно без другого попросту невозможно. Попытки не «быть», а «казаться» тут терпят крах быстрее, чем в других ситуациях. Слишком чист идеал, на его фоне трудно не заметить фальшь, игру, притворство, постмодернистское сочетание несочетаемого. Да и задача построения православной семьи и христианского воспитания детей в мире, где нагло попирается благочестие и агрессивно насаждается в качестве новой нормы разврат, настолько сложна, что даже при серьезном подходе и искренней горячей молитве успех (во всяком случае, быстрый) далеко не всегда гарантирован. Тем более что матери нередко приходится бороться за это в одиночку, без поддержки, а то и при противоборстве родных и близких, которые не желают жить церковной жизнью и стараются перетянуть ребенка на свою сторону.

Как будто вчера…

Открывая «Исповедь» блаженного Августина, я, признаться, не подозревала, насколько современно ее звучание. А ведь с момента написания книги миновало 16 веков!

Тогда, как и сейчас, ценилось хорошее образование, поэтому Патриций, отец Аврелия Августина, постарался, чтобы сын его вырос образованными человеком. Средств на достойное образование у семьи не имелось, однако нашлись благодетели, и способный, хотя и нерадивый мальчик («В детстве я не любил занятий и терпеть не мог, чтобы меня к ним принуждали», – признается святой Августин) выучился в грамматической и риторической школе, а затем отправился для продолжения учебы в Карфаген.

К Богу он тогда не стремился, несмотря на то, что мать, благочестивая Моника, с детства внушала ему веру во Христа и вечную жизнь. Но, как пишет автор «Исповеди», «когда-то в юности горело сердце мое насытиться адом, не убоялась душа моя густо зарасти бурьяном темной любви, истаяла красота моя, и стал я гнилью пред очами Твоими, нравясь себе и желая нравиться очам людским». Юноша – что вполне естественно – хотел любить и быть любимым. «Только душа моя, тянувшаяся к другой душе, не умела соблюсти меру, остановясь на светлом рубеже дружбы; туман поднимался из болота плотских желаний и бившей ключом возмужалости, затуманивал и помрачал сердце мое, и за мглою похоти уже не различался ясный свет привязанности. Обе кипели, сливаясь вместе, увлекали неокрепшего юношу по крутизнам страстей и погружали его в бездну пороков».

Отец, как и многие нынешние родители, не видел в распутстве ничего дурного. Он и сам жил подобным образом, не считая нужным ограничивать порывы своих страстей. Мать же хотела, чтобы сын не распутничал, и особенно боялась связи с замужней женщиной. «Я помню, – пишет блаженный Августин, – с каким беспокойством уговаривала она меня наедине. Это казалось мне женскими уговорами; мне стыдно было их слушаться. А на самом деле они были Твоими, но я не знал этого и думал, что Ты молчишь, а говорит моя мать. Ты через нее обращался ко мне, и в ней прозрел я Тебя, я, ее сын, “сын служанки Твоей, раб Твой” (Пс. 115: 7). Я не знал этого и стремглав катился вниз, ослепленный настолько, что мне стыдно было перед сверстниками своей малой порочности».

Впрочем, и мать не проявила в ту пору должной последовательности: «Она не позаботилась о моей женитьбе из боязни, как бы брачные колодки не помешали осуществиться надеждам – не тем надеждам на будущую жизнь, возлагаемым на Тебя матерью, но надеждам на успехи в науках, изучить которые я должен был по горячему желанию и отца, и матери: отец хотел этого потому, что о Тебе у него почти не было мыслей, а обо мне были пустые; мать же считала, что эти занятия в будущем не только не принесут вреда, но до некоторой степени и помогут найти Тебя. Так я догадываюсь, раздумывая по мере сил над характером моих родителей. Мне даже предоставили в моих забавах бОльшую свободу, чем это требовалось разумной строгостью, и я без удержу предался различным страстям, которые мглою своею закрывали от меня, Господи, сияние истины Твоей, и возросла, словно на тучной земле, неправда моя».

Юноша отправился в Карфаген, где по-прежнему искал любви, «ненавидел спокойствие и дорогу без ловушек». «Любить и быть любимым мне было сладостнее, если я мог овладеть возлюбленной, – кается блаженный Августин. – Я мутил источник дружбы грязью похоти; я туманил ее блеск адским дыханием желания. Гадкий и бесчестный в безмерной суетности своей, я жадно хотел быть изысканным и светским. Я ринулся в любовь, я жаждал ей отдаться. Боже мой милостивый, какой желчью поливал Ты мне, в благости Твоей, эту сладость. Я был любим, я тайком пробирался в тюрьму наслаждения, весело надевал на себя путы горестей, чтобы секли меня своими раскаленными железными розгами ревность, подозрения, страхи, гнев и ссоры».

Августин увлекся театром, как теперь молодежь увлекается кино. Ему, по его собственному признанию, нравилось волноваться при созерцании чужого, вымышленного горя. Ему была мила печаль (сейчас мы бы назвали это склонностью к депрессии, столь характерной для нынешних юношей). Потом наконец «безрассудные любовные скитания» закончились, и Августин остановил свой выбор на одной женщине. Но жениться не стал, а вступил с ней в незаконное сожительство. Чем не современный студент?!

Впрочем, в отличие от многих тогдашних и нынешних молодых людей, нацеленных на стяжание земных благ и утех, Августин жаждал познания истины. Но при этом не желал довольствоваться христианским учением, считая его слишком простым, а искал чего-нибудь этакого, мудреного, якобы высокоинтеллектуального. И в результате заблудился в дебрях манихейской ереси.

Сказать, что Моника глубоко переживала за сына, – значит не сказать ничего. «Мать моя, верная Твоя служанка, – вспоминает блаженный Августин, – оплакивала меня перед Тобою больше, чем оплакивают матери умерших детей. Она видела мою смерть в силу своей веры и того духа, которым обладала от Тебя». В утешение Монике был послан сон, в котором некий сияющий юноша заверил ее, что сын будет там же, где и она. Но прошло десять лет прежде, чем обещанное сбылось. И все эти годы «чистая вдова, благочестивая и скромная, такая, каких Ты любишь, ободренная надеждой, но неумолчная в своем плаче и стенаниях, продолжала в часы всех своих молитв горевать обо мне перед Тобой».

Какую мать можно назвать благочестивой?

Но отвлечемся на время от этой пронзительной истории, столь созвучной переживаниям многих современных матерей, и поразмыслим о том, что входит в понятие благочестия. Какую мать – поскольку мы говорим здесь о матерях – можно назвать благочестивой? Изменились ли критерии с тех времен, когда вымаливала своего сына блаженная Моника? То, что критерии эти пытаются изменить, несомненно. Вспомните хотя бы, как настойчиво называется «панк-молебном» кощунство, учиненное в храме Христа Спасителя. Следовательно, и хулиганки, осквернившие кафедральный собор, – это не хулиганки вовсе, а «молитвенницы». Своеобразные, конечно, но ведь время идет вперед. Необходимо искать новые формы, а не цепляться за архаику. А «священницы» (среди которых немало лиц «нетрадиционной ориентации») в тех странах, где это уже практикуется, тоже могут считаться вполне благочестивыми. И наоборот, плохими, нетолерантными христианами называют тех, кто посмеет сказать что-то против.

Фото: Геннадий Михеев

«Благочестивая душа знает Бога, – учил святой Антоний Великий, – ибо быть благочестивым – значит исполнять волю Божию, а это означает знать Бога, то есть когда кто старается быть независтливым, целомудренным, кротким, щедрым по силе, общительным, не любопрительным (склонным к любопрению) и делать все, что угодно Богу». А как узнать, что угодно Богу, без молитвы (беседы с Богом) и без очищения души покаянием?

Августин называет свою благочестивую мать чистой, скромной вдовой, «прилежно творившей милостыню, охотно служившей служителям Твоим, не пропускавшей ни одного дня, чтобы не принести жертву к Твоему алтарю; дважды в день, утром и вечером, неизменно приходившей в церковь Твою не для пустых сплетен и старушечьей болтовни, а чтобы услышать Тебя в словах Твоих и быть услышанной Тобой в молитвах своих».

Конечно, современная мать семейства, особенно живущая в крупном городе, не может столь усердно посещать церковные службы, ведь от нее требуется ухаживать за детьми, вести хозяйство, а нередко еще и работать, причем работа часто находится далеко от дома. Да и сама Моника, скорее всего, стала вести такую, в сущности, монашескую жизнь на склоне лет, уже вырастив детей и овдовев.

Фото: Михаил Тимофеев

Но с другой стороны, по словам Христа, «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6: 21). Разве редки случаи, что на молитву времени не хватает, а на просмотр интересного фильма или общение в Интернете хватает? В храм сходить нет сил, а в гости, в театр, на концерт силы находятся…

Да и в домашних, семейных хлопотах женщины часто не знают меры. Даже существует такая форма невроза, когда женщина постоянно наводит в доме чистоту, добиваясь стерильности и тратя на это все свое свободное время. Многозаботливость заслоняет Христа, не дает вести духовную жизнь. «Женщины обычно не имеют меры в делах. Им хочется прибавлять к своим делам и заботам все новые и новые. Имея много сердца, женщины могли бы очень успешно вести “домашнее хозяйство” своей души, но вместо этого они растрачивают сердце по пустякам… Редко встретишь мужчину, который обращал бы внимание на подобные вещи. Будь, к примеру, его настольная лампа коричневой или черной – мужчина этого даже не заметит. А женщина [наоборот] – она хочет чего-то красивого, она радуется, отдает этому красивому кусочек своего сердца. Другому “красивому” она отдает другой кусочек, но что потом остается для Христа? Зевота и усталость во время молитвы, – говорит старец Паисий Святогорец и дает простой, но, как свидетельствует практика, далеко не всегда легко выполнимый совет (нелегко, потому что сердце, опять-таки, прилепилось к другому): – Для того чтобы оставалось время для молитвы, она <мать> должна упростить свою жизнь… Если мать не может выбрать время даже на то, чтобы прочитать “Святый Боже”, то как освятятся ее дети?»

Ну, а если те дела, которыми занимается мама, действительно необходимы?

«Геронда, как быть, если мать имеет и много детей, и много работы?» – спросили старца Паисия.

«Но разве она не может, выполняя дела по дому, одновременно молиться? – удивился он и рассказал, как мама приучила его к Иисусовой молитве: – Когда мы, будучи детьми, совершали какую-нибудь шалость и она была готова рассердиться, то я слышал, как она начинала вслух молиться: “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя”. Сажая в печь хлеб, мать произносила: “Во имя Христа и Пресвятой Богородицы”. Замешивая тесто и готовя пищу, она тоже постоянно произносила Иисусову молитву. Так освящалась она сама, освящались хлеб и пища, которые она готовила, освящались и те, кто их вкушал».

Духовная жизнь матерей незаметно, бесшумно помогает и душам детей. Когда мать часто молится, исповедуется и причащается, в душе ее появляется умиротворение. Она уже не будет срываться и кричать, потому что, стяжав «дух мирен», это невозможно. Но в то же время она не сможет беспомощно взирать на непослушание ребенка, а вовремя, пока он еще не разошелся, остановит его и при необходимости проявит строгость, ибо понимает, перед Кем ей придется дать ответ за воспитание своих детей.

Когда учить детей благочестию?

Фото: Александр Осокин

И дальше: «Как бы мал ни был ребенок, он уже может молиться; он же ведь просит что-либо у своих родителей – почему же не просить ему у Отца Небесного? Поэтому учите ребенка молиться, только начинайте это с детства; приучайте его, чтобы молитва стала для него потребностью. Совершайте регулярно со своими детьми утренние и вечерние молитвы, а также перед и после принятия пищи, чтобы они не шли к столу, как животные к корыту, но чтобы знали, что, кто хочет пользоваться дарами Божиими, должен просить и благодарить о них».

Зная своего ребенка, хорошо представляя себе уровень его развития, мама может с раннего детства на доступном ему языке знакомить его с основами православной веры.

«Этого, – снова процитируем епископа Иринея, – всякая мать может достигать посредством простых, сердечных бесед со своими детьми о религиозных предметах. Пусть она чаще говорит им об Отце Небесном, Который так любит детей Своих и так много делает им добра. Пусть мать рассказывает своим малюткам о первых людях в раю, о том, как хорошо им жилось там, пока они во всем слушались Бога и были чисты, невинны и благочестивы, и о том, что на небе у Отца Небесного нам будет еще лучше, если только мы во всем будем слушаться Бога и родителей. Пусть она далее рассказывает им о том, как Адам и Ева согрешили и чрез это сделали несчастными как самих себя, так и всех людей, как любвеобильный Отец Небесный послал Своего Сына Иисуса Христа снова указать и открыть людям путь к небу, который Бог закрыл от них после греха прародителей».

Фото: Геннадий Михеев

Почти те же слова мы встречаем и в записях последней российской императрицы святой царицы Александры: «Религиозное воспитание – самый богатый дар, который родители могут оставить своему ребенку; наследство никогда не заменит это никаким богатством».

В наши дни культурные родители уделяют повышенное внимание интеллектуальному развитию своих чад, не жалеют сил, времени и денег на их обучение иностранным языкам или игре в шахматы, стараются как можно полнее раскрыть их творческие способности. То же самое наблюдалось и в начале XX века, перед революцией, и даже еще раньше, когда общий уровень благочестия в русском обществе был гораздо выше, чем сейчас. Как указывал святитель Тихон Задонский, «Бог не взыщет от тебя, учил ли ты детей светской политике и иностранным языкам, но взыщет, учил ли ты по-христиански жить, наставлял ли их благочестию… Многие учат детей своих светской политике; иные научают иностранных языков, по-французски, по-немецки, по-итальянски говорить, и на то не мало суммы иждивают; иные тщатся учить купечества и других художеств; но по-христиански жить детей едва кто научает. А без сего всякая наука ничтоже есть и всякая мудрость буйство есть».

А вот цитата из записей государыни Александры Федоровны: «Некоторые матери очень преданно любят своих детей, но думают главным образом о земных вещах. Они нежно склоняются над своими детьми, когда те болеют. Они много работают и во всем отказывают себе, чтобы прилично одеть своих детей. Они очень рано начинают их учить понемногу и постоянно развивают их умственные способности, чтобы они со временем заняли достойное место в обществе. Но духовному развитию детей они не уделяют такого внимания. Они не учат их Божией воле. Есть дома, в которых дети вырастают, никогда не услышав молитвы от своих отцов и матерей и не получив никакого обучения духовного. С другой стороны, есть дома, где постоянно ярко горит лампада, где постоянно говорят слова любви ко Христу, где детей с ранних лет учат тому, что Бог их любит, где они учатся молиться, едва начав лепетать. И спустя долгие годы память об этих священных мгновениях будет жить, освещая темноту лучом света, вдохновляя в период разочарования, открывая секрет победы в трудной битве, и ангел Божий поможет преодолеть жестокие искушения и не впасть в грех».

Основа воспитания должна быть религиозной

Но приучение к молитве и рассказы о Боге не принесут желаемого плода, если повседневная жизнь и поведение ребенка находятся как бы в параллельной реальности: молитвы отдельно, жизнь отдельно. Очень важно приучать детей оценивать поступки с христианской точки зрения, воспитывать качества, связанные с понятием благочестия: целомудрие, смирение, скромность, правдивость, трудолюбие, альтруизм, почитание старших, строгость к себе и великодушие к другим. Причем основа воспитания должна быть именно религиозной: скажем, родителей надо слушаться не потому, что им этого хочется или «такие в нашем доме правила», а потому, что так повелел Бог.

Фото: Геннадий Михеев

Помимо воспитания любви и благоговения к истине родители «неумолимо должны бороться против лжи и неправды», – пишет святитель. И, подсказывая, каким образом это лучше делать, призывает, прежде всего, приучать детей «ненавидеть ложь из религиозных оснований, с обращением их внимания на Бога». «Ваши дети, – учит он, – должны избегать лжи не из боязни подвергнуться наказанию в случае улики в ней, но из основания того, что Бог запретил лгать, что каждая ложь перед Богом грех. Как отвратительна ложь перед Всеправедным Богом, доказывайте это детям словами Священного Писания вроде, например, следующих: “Порок зол человеку лжа” (Сир. 20: 24) или: “Мерзость пред Господом – уста лживые” (Притч. 12: 22). Внушайте им, что ложь изобретена диаволом, когда он впервые обманул Адама и Еву в раю, почему Сам Спаситель сказал о нем: “… он лжец и отец лжи” (Ин. 8: 44), и что, следовательно, те дети, которые лгут, подражают сатане и уподобляются ему». Сказанное вовсе не означает, что митрополит Владимир был сторонником запрета наказаний, как наши и западные ювенальщики. Напротив, он высказывается весьма жестко: «Если дитя сделало что-либо дурное и отвергает это, то за такой поступок следует удвоить наказание, сказавши при этом, что это-де за проступок, а это еще за ложь. Если дитя из мести или злости скажет дурное о другом, следовательно, оклеветает его, то за это оно должно быть не только подвергнуто соответствующему наказанию, но его необходимо заставить сознаться в этой лжи при всех, которые слышали ее. Этого требует и нравственный христианский закон». Но, не отрицая воспитательной силы наказаний, священномученик Владимир ставит во главу угла не их, а сознательное отвержение лжи с христианских позиций.

Весь уклад жизни православной семьи способствует развитию благочестия. Соблюдение поста приучает отказываться ради Бога от каких-то своих желаний и пристрастий. Почитание воскресных и праздничных дней (при условии, что родителям удается донести до ребенка на доступном ему уровне глубокий смысл событий Священного Писания) пробуждает чувство благодарности к Господу за Его великую любовь и милость к людям. Подаяние нищим, помощь нуждающимся, когда ребенок делится своими игрушками и вещами с какими-то незнакомыми ему детьми-сиротами или пострадавшими от стихийных бедствий, учит состраданию и бескорыстию. Поминая родных и друзей в домашней молитве, подавая о них записки в храме, дети привыкают заботиться о близких не только в физическом, но и в духовном плане. Причем эта забота простирается и на живых, и на усопших, в том числе на тех, кого ребенок никогда не видел, но знает по рассказам старших. Такая молитва тоже учит благодарности и бескорыстию, умягчает сердце, сеет в нем семена чистой христианской любви к своему роду, народу, Отечеству.

(Окончание следует.)