Пособие для начинающих радиотехников, или неправильное интервью с игуменом Никоном

На бумаге появляется второй прямоугольник.

– А это – принимающее устройство, то есть мы. Между нами существует, назовём так, линия связи, по которой мы постоянно получаем сигнал.

Быстрая карандашная черта соединяет два прямоугольника.

– Мы же всё время находимся с Ним на связи, вопрос – слышим ли, воспринимаем ли то, что нам передают? Но это ещё не всё.

Сверху и снизу от линии появляются ещё два прямоугольника.

– А это – назовём так – дружеский передатчик и вражеский передатчик, и их сигналы примешиваются к основному сигналу... Дружеский передатчик – это наш Ангел Хранитель, а вражеский... ну, он и есть вражеский. Когда Ангел что-то говорит нам, о чём-то предупреждает, то у основного сигнала появляется модуляция. Ну и враг, естественно, тоже что-то подсказывает. Тогда снова модуляция, но уже другая! И в результате мы на входе имеем смесь сигналов, которую нам нужно отфильтровать и различить: какая мысль откуда пришла и кем была послана. Как это сделать? А для этого нам дано... – тут у окончания черты, обозначающей «линию связи», рядом с «принимающим устройством», в блок-схеме появляется ещё один квадратик, – верификационное устройство... Приходит сигнал, и мы его должны сравнить... с чем? Какие критерии нам сюда нужно заложить?

Карандаш упирается в последний квадратик, и отец Никон кидает на меня быстрый взгляд поверх очков – проверяет, воспринимаю ли. Взгляд этот – добрый и ироничный одновременно – несёт в себе чуть ли не больше информации, чем слова. Так обычно смотрит человек, который понимает ситуацию и собеседника на несколько уровней глубже, чем это показывает. Мы сидим за столом друг против друга, и мой взгляд всё время упирается в его истёртые плетёные чётки, по монашескому обычаю намотанные на запястье... И если я сейчас выступаю в роли «принимающего устройства», то сам отец Никон, очевидно, в роли «дружественного передатчика».

Мигаю в ответ сигнальными лампочками (т. е. киваю головой в ответ на этот взгляд). Но, поскольку вопрос был однозначно риторическим, «режим функционирования» не меняю, просто продолжаю слушать.

– А вот для того, чтобы выработать эти критерии, нам и дано Священное Писание. Когда мы читаем его часто, когда знаем Слово Божье, когда оно нас наполняет, нам есть с чем сравнивать приходящий сигнал – от кого он пришёл. И наше верификационное устройство работает безошибочно. Как только перестаём читать и с ним сверяться – точность его работы резко падает, растёт вероятность неверной интерпретации сигнала.

Помнишь, как в Евангелии, когда Иисус говорит ученикам, что Ему надлежит идти в Иерусалим и быть преданным и умереть, и Пётр возражает Ему: «Господи, да не будет этого!» Что ему отвечает Иисус? «Отойди от меня, сатана!» Потому что слова его противоречат Божьей воле, и ему сейчас не ученик говорит, хоть бы и устами Петра, но от вражеского передатчика сигнал пришёл! Понимаешь?

Понимаю. Прекрасно понимаю, что моя затея в её первоначальном виде – взять интервью у настоятеля Свято-Успенского мужского монастыря Саровская пустынь игумена Никона (Ивашкова) – полностью провалилась, едва начавшись. Плохой из меня репортёр. Проблема даже не в том, что батюшка не благословил включать диктофон. А в том, что классическое интервью подразумевает ответы на заранее подготовленные вопросы, в определённом порядке. Я успела задать только один, самый первый: «Как получилось, что вы пришли к вере?». И вот теперь батюшка последовательно, с бумагой и карандашом, объясняет мне, что вопрос я задала неправильно.

– Никуда я не шёл. Меня привели. На самом деле нас всех привели.

И главный элемент непрофессиональности в моём поведении: мне сейчас гораздо интереснее услышать, куда выведет отца Никона критика моего вопроса, чем задавать ему следующий.

– ...А вот тебе другой пример передачи сигнала. Мне тогда было 38 лет, я демобилизовался из армии. До майора дослужился! И я ничего про это, – карандаш упирается в блок-схему, – не знал. Просто шёл в магазин. Шёл мимо храма. И вдруг мысль в голове: «Смотри, какой храм красивый! Зайди!» Я и зашёл. А там ремонт, леса стоят, и ничего такого особо красивого я не заметил. «Купи себе что-нибудь на память! Вон Библию купи!» И я, неверующий человек, покупаю Библию. Прихожу домой, открываю, прямо с первой страницы. «В начале было Слово...» Повторяю: я ничего не знал. Но когда Господь считает нужным, Он даёт человеку разумение. И я не просто читаю – я понимаю. И я, вечер за вечером, прочитал всю Библию.

И поэтому когда Господь спрашивает: «А ты ко Мне шёл?» – я отвечаю: «Нет, Господи, это Ты меня привёл. И сюда вот поставил».

Сначала было, как в детстве: когда плохо, когда устал – приходишь к Матери Божьей и, как ребёнок, жалуешься на жизнь, на трудности. И тебя утешают, как маленького. Помолился – и становится тепло, спокойно. И проблемы отходят. А потом, когда прошло время, стали уже не только утешать, не только помогать, но и спрашивать с тебя. И сейчас спрашивают. Иногда жёстко.

Повисает короткая пауза, которую прерывает телефонный звонок, уже далеко не первый за время нашего разговора. Мобильных телефонов у отца настоятеля два, и они своё питание вполне отрабатывают. В этот раз монастырский повар зовёт его обедать.

– Пошли обедать. Нехорошо заставлять ждать, человек старался, готовил. По дороге договорим.

Высота символа Сарова – колокольни, изображённой на его гербе, – 81 метр, и в хорошую погоду с неё видны храмы Серафимо-Дивеевского монастыря. Строилась с 1789-го по 1799 год. Первый из четырёх ярусов колокольни – Святые врата обители, украшенные картинами на евангельские темы. Над главным входом находились помещения монастырской библиотеки, где хранилась летопись обители, написанная основателем пустыни иеросхимонахом Иоанном. На втором ярусе колокольни была церковь во имя святителя Николая. Выше размещались колокола, самый большой из которых весил более 19 тонн, его называли «тысячник». Традиционно звонарями в Саровской обители были слепые монахи.

Здание канцелярии имеет выход снаружи монастырских стен. Чтобы попасть в трапезную, расположенную внутри, нам нужно пройти под аркой колокольни. Но сейчас проход закрыт: колокольня на реставрации – из её нутра пытаются вынуть огромный железный бак, установленный там во времена, когда это здание служило городской водонапорной башней. А после войны – телевизионной вышкой. Видимо, только благодаря этому колокольня – нынешний символ города – и осталась стоять в богоборческие времена, потому что остальные храмы в Сарове были разрушены. И только сейчас восстанавливаются.

А нам приходится пробираться в буквальном смысле короткими перебежками через её узкие боковые арки, потому что они – единственный проход в монастырь. Но под ними сейчас ездят машины – основная автодорога Сарова проходит насквозь через территорию монастыря. Так повелось с советских времён, когда в монастырских зданиях располагался институт, и альтернативы пока нет.

После обеда разговор неожиданно получает продолжение, потому что я вознамерилась задать отцу Никону второй вопрос. Но уже не из заготовленного списка, а о своём, личном, потому что уже понимаю после двух часов «интервью», что его ответы легко лягут на сердце. И мы медленно идём по дороге под стенами монастыря, на радость гнездящимся в низинах комарам.

– Однажды к Матроне Московской с какими-то своими вопросами пришли два человека, по тем временам очень преуспевающих, хорошо одетых, в дорогих кашемировых пальто. А она ж слепая была... И вот она говорит одному из них: «Принеси дров со двора». А он смутился, побоялся пальто испортить, стал отговариваться, что не может. А второй тут же и говорит: «Матушка, позволь, я принесу!» А ведь он не хуже одет-то был... Или другой случай. Пришли как-то два человека с намерением поступить в монастырь. Зашёл первый из них к настоятелю, объявил о своём намерении, и вдруг настоятель вместо ответа кидает в него комком грязи! Ну, этот человек возмутился, решил, что глупо идти в монастырь, где настоятель себе такое позволяет! А потом зашёл второй. И тоже получил комок грязи в лицо. И подумал: «Всё правильно настоятель про меня понимает, грешник я, другого и не заслуживаю, куда надумал – в монастырь!» Вот как раз второго настоятель и взял в послушники...

Мы давно уже снова сидим напротив друг друга в кабинете отца Никона и пьём кофе, когда в коридоре слышатся возбуждённые голоса.

– Мне обязательно нужно видеть вашего настоятеля! Мне очень нужно его видеть!

По голосу слышно, что человек не просто возбуждён, но даже, кажется, напуган. Он уже далеко не молод, лет 70, и по нему видно, что для этого прорыва он собрал в кулак всю свою решимость.

– Да кто вы, как вас зовут? – секретарь настоятеля пытается сдержать тайфун, но тщетно...

– Я? Я... раб Божий Владимир! Алексеевич! Мне нужен настоятель!

Отец Никон прерывает свой рассказ, показывает мне жестом, чтоб оставалась на месте, и встаёт навстречу взволнованному посетителю:

– Я настоятель. Слушаю вас.

– Я здесь на конференции, я доктор физико-математических наук. К Церкви я имею то отношение, что мой двоюродный брат служит священником... в Голландии!

– Наверное, это не единственное? Наверное, есть что-то ещё, что вас с Церковью связывает?

– В смысле?

– Например, входя сюда, вы сказали, что вы – раб Божий... Это ж так?

– А... ну да... Я здесь у вас на конференции по электромагнитным полям. Сегодня я делал очень важный пленарный доклад о влиянии электромагнитного излучения на здоровье людей. Я вообще многого достиг в жизни... Думаю, Господь Бог меня бережёт, потому что я сделал много добра людям. Я был первым человеком, кто слетел с Эльбруса на дельтаплане. Инструктор долго не хотел меня пускать, потому что это было опасно, но я убедил его, сказав, что иначе это достижение у нас тоже отнимут иностранцы!

– Да, похоже, кто-то очень крепко за вас молится...

– Что?!

– Видимо, ваш брат, священник, сильно молится за вас.

– Вы так думаете?

И минутная пауза. По лицу Владимира Алексеевича видно, что логика ответов отца Никона ему не понятна. И он решает на всякий случай сменить тему.

И тут я из своего угла становлюсь свидетелем обстоятельного разговора двух специалистов об особенностях распространения электромагнитного излучения мобильных телефонов и его вредности для здоровья. Владимир Алексеевич готов обсуждать эту тему часами, но он явно был не готов встретить такой уровень владения предметом у человека в подряснике. Подрясник вблизи он тоже явно видит впервые, но уже минут через десять перестаёт его бояться.

– Я почему к вам пришёл? У нас должна была быть по программе конференции экскурсия в пещеры. И вдруг я узнаю, что её отменили по неизвестным причинам! Я пришёл сказать, что мне очень нужно попасть в пещеры!

– Это решаемо. Фотинья, зайди, пожалуйста!

Маленькая и хрупкая, как статуэтка, экскурсовод Светлана заходит в кабинет настоятеля.

– У тебя есть время сейчас провести экскурсию?

– Да.

– Тогда своди Владимира Алексеевича в пещеры. А ты там была? – это уже мне. Я киваю. – А ещё хочешь?

Снова киваю.

– Посмотришь и возвращайся сюда.

Самое древнее сооружение в Сарове это пещеры. Первоначальник Иоанн (Попов), когда один жил на Старом Городище, начал копать их «в полугоре от реки Сатиса, над источником, идеже ныне самый вход в пещеры, близ своей кущи в1692 году». Устав от работы, он прилёг отдохнуть в шалаше, и во сне ему было видение. Очутился он будто возле Киева, и митрополит Илларион – тот самый, который когда-то начал первым копать пещеры Киево-Печерского монастыря – благословил начатое им дело. Очевидно, пещеры в Сарове были задуманы им по образцу киевских. Протяжённость подземных ходов в монастыре около 400 метров, из них исследованы пока около 300. Иконостас пещерного храма сделан влагостойким.

Всю дорогу до входа в пещеры Владимир Алексеевич рассказывает Светлане о важности своей работы и замолкает только уже под землёй. Эти пещеры моложе, чем в Киеве и Пскове, им «всего» около трёхсот лет. Они рукотворны – их копали первые насельники пустыни. И здесь так и не довелось никого похоронить, хотя рыли их и с этой целью. Уже раскопанная площадь невелика, её можно обойти всю минут за тридцать. Но подчёркнуто безэмоциональный рассказ Светланы о насельниках пустыни, бравших на себя подвиг затворничества и живших здесь годами, производит неизгладимое впечатление на человека, привыкшего всю жизнь доверять именно сухим фактам и цифрам. И вид крохотных пещерок, служивших им кельями, – тоже. Владимир Алексеевич, наконец, узнаёт меня – мы ведь сегодня утром сидели с ним на открытии одной и той же конференции, но обсуждать электромагнитные поля ему уже явно не хочется. Когда мы выходим обратно в монастырский двор, он коротко благодарит Светлану за рассказ и уходит в сторону Дома учёных.

А мы возвращаемся к отцу Никону, который встречает меня едва уловимой улыбкой за стёклами очков.

– Ну как, умею я разговаривать с людьми?

– Давайте оценим по плодам, батюшка. Он пришёл сюда растерянным, возбуждённым и испуганным, а ушёл успокоенным и о многом задумавшимся. Это было видно. Так что – да, умеете, отче. А знаете, что удивительно? Я звонила организаторам конференции. Экскурсия в пещеры была, просто немного в другое время. Для чего нужно было, чтоб он посчитал себя оставшимся без экскурсии? Чтобы набрался смелости и пришёл к вам? Значит, что-то ему нужно было услышать именно от вас?

– Видимо, ему нужно было услышать, что его брат за него молится...

– Как вы говорили сегодня утром? «А ты ко Мне шёл? – Нет, Господи, это Ты меня привёл»... Похоже на то.

Отцу Никону некогда сидеть на месте, слишком много мест в монастыре, где нужен его глаз. И он берёт меня с собой в обход этих мест. Недавно достроен (ещё не до конца) любимый храм батюшки Серафима в честь преподобных Зосимы и Савватия Соловецких. Храм двухэтажный, великое освящение храма в нижнем ярусе состоялось ровно год назад, 26 мая 2012 года. Продолжаются работы в верхнем ярусе – под куполом, там будет храм Преображения Господня.

Постепенно налаживается диалог между монастырём и Ядерным центром, идут дискуссии (иногда бурные) о возможности сосуществования науки и веры внутри одного отдельно взятого человека. Даже разрабатывается проект специального духовно-научного центра, чтобы включить в эту дискуссию не только жителей Сарова.

Храм Серафима Саровского, на переднем плане часовня над местом захоронения преподобного. Храм заложен в 1897 г. по проекту архитектора Каменского ещё до того, как батюшка был канонизирован. Его возводили над кельей, где жил последние годы преподобный. Освящён он был в ходе саровских торжеств 1903 г., когда о. Серафим был причислен клику святых. Келья отца Серафима находилась внутри храма. Её можно было обойти кругом и зайти внутрь. В ней хранились вещи великого старца. Со временем келью украсили росписью и сделали над ней главу с крестом. В советское время в храме находился драмтеатр. В 2003 г. за 8 месяцев храм вновь был восстановлен.

День клонится к вечеру, и мне уже пора. Беру благословение на прощание. Вернее, это я думаю, что на прощание, потому что увидимся мы с отцом Никоном не далее чем через час, на еженедельном заседании объединения энтузиастов «Саровская пустынь» – людей, посвятивших своё время воскрешению былого этого замечательного места. Но это, как говорили классики, уже совсем другая история.

А пока время этого заседания не подошло, я сижу на скамейке возле павильона, поставленного на месте захоронения батюшки Серафима, улыбаюсь и думаю об удивительности Божьего Промысла. О том, что неожиданное задание редактора взять интервью у настоятеля Свято-Успенского мужского монастыря Саровская пустынь я получила исключительно для того, чтобы у меня был весомый повод познакомиться с игуменом Никоном. И услышать от него ответы на многие свои внутренние вопросы.

И всплывают в голове, может быть, ключевые слова сегодняшней «лекции по радиотехнике»:

– А ты ко Мне шёл?

– Нет, Господи, это Ты меня сюда привёл…