Предприниматели

    

Домовитых на селе уважают, потому и зовут их исключительно по имени-отчеству. Это в глаза. А уж как кличут подобных мужиков за их спинами, это от одного народного таланта зависит.

Ивана Сергеевича величали за глаза Куркулём. Зато в лицо обращались к нему уважительно: Иван Сергев – на местный манер так выходило.

При советской власти он, как и все его соседи-односельчане, работал слесарем на заводе в райцентре. Соседи с получки расслаблялись, а Иван Сергев – нет. Он спешил домой и всегда прихватывал с работы, как он сам говорил, непотребный сор – то пару-тройку электродов, то моток проволоки, то разводной ключ, то гайку. «В хозяйстве всё годится, нечего тут добру ржаветь». Когда пришла пора выходить на пенсию, от подобного «добра» у него ломился чердак и лопался сарай. Его пожилые одногодки-пенсионеры, старея, как один ударялись в рыбалку, а Иван Сергев глупостями не страдал: он варил по дворам угольные котлы и монтировал отопление. Выполнял работу не торопясь, благоговейно, будто священнодействуя. Сдавая хозяевам результат, кланялся, по три раза пересчитывал гонорар и прятал его в специальный мешочек, что болтался под одеждой на шее. Прощаясь, желал хозяевам жить и богатеть. Случалось, просили поработать в долг – он не отказывался, но после каждый вечер навещал должника. Будто просто так. Придет покурить по-соседски, про погоду что-нибудь скажет, усядется у калитки с хозяевами и кряхтит. Так и ходит, пока должника от этих визитов не затошнит. Тогда уж несчастный займет-перезаймет, вывернется весь, но с Куркулём рассчитается.

Самодельные котлы в первую же зиму закипали и раздувались, батареи начинали течь. Тогда стареющий Иван Сергев подряжался это хозяйство ремонтировать. Других спецов по этой части в селе всё равно не водилось.

Когда узнал, во сколько встанет внукова музыкалка, сначала похолодел. Но потом кое-что подсчитал и согласился.

Жил Иван Сергев с дочерью и внуком. Когда внук пошел в школу, дочка решила записать его и на музыку тоже. Иван Сергев, когда узнал, во сколько встанет ему внукова музыкалка, сначала похолодел. Но потом кое-что подсчитал и согласился. Согласился, правда, с условием, что внук непременно пойдет по баяну: «Вырастет – на свадьбы станет наниматься. Баянист всегда деньгу зашибет, прокормится. И руки притом чистые». Внука в музыкалку не взяли по причине отсутствия слуха. Иван Сергев понял, что внук не заколотит барыша, и затужил. Но потом вспомнил, сколько кровных могло бы утечь на внуково обучение, и успокоился. Если б Ивана Сергева кто-нибудь звал погулять на свадьбе, он бы знал, что в нынешний век компьютеров и синтезаторов профессия свадебного баяниста лет двадцать как выродилась.

Так вот и жил, богатея, слесарь-самородок, пока в одну нехорошую весну по кривым сельским улочкам не потянулись желтые трубы – пришла беда под названием «газификация». Угольные котлы всё лето массово сдавались скупщикам лома, и их знаменитый котельный Кулибин оказался не у дел. Иван Сергев горевал всё лето и однажды осенью даже напился. Наутро сильно маялся головой, хотел было послать внука за опохмелкой, да вовремя вспомнил, что вчерашняя бутылка и так денег стоила. А с деньгами нынче ну просто беда…

Как-то вечером он тосковал на лавочке возле двора. По селу несло дым: соседи палили ботву, вырыли картошку. Дочь пропадала на работе, внук где-то отирался. Иван Сергев глядел на остывающий сентябрьский закат, курил и вздыхал. С дальнего поля долетало ворчанье трактора – пашут, должно быть. Заезжий фермер осваивал местные заброшенные угодья. Возле бывшего котельного мастера затормозил на велике кум:

– Здорово, Сергев!

– И тебе не хворать. Далеко ли на ночь глядя?

– Да вон, слышу: пашут. Дай, думаю, доеду до тракториста; может, найму огород вспахать. У меня ж 40 соток. То дети из города наезжали, лопатили, а то что-то – никого. «Заняты», – говорят. Ага.

– Знамо, заняты. Я б тоже занятым сказался… Хех – 40 соток лопатой!

– Ты-то? Понятно. А положили б тебе, скажем, по тыще за сотку?

– По тыще? Скажешь тоже… Кто ж по тыще положит? Ты что ли?

– Да вот… Ты не знаешь, сколь нынче берут, чтоб трактором? Прошлый год, говорили, будто по три червонца…

– Не знаю.

– Ладно, может, как-нибудь договорюсь. Помнишь, как раньше – за магар? Что вот за магарыч бы не вспахать, а? Что ему? А то ишь: по три червонца… Еще сват звонил, просил за его огород тоже спросить… Ладно, поеду. Давай.

– Ага, давай. Кати.

Кум укатил. А Иван Сергев принялся умножать три червонца на 40 кумовых соток. Получалось не то чтобы как за котел, маловато. Потом вычел из результата стоимость солярки и расходы на амортизацию. Вышло уже совсем жиденько. Зато когда умножил жиденький результат на количество огородов сперва на своей улице, потом на улице Ленина, прибавил огороды в Кривом переулке, на Ершовке и за Маминым оврагом, ошарашенно присвистнул. Трясущимися руками достал «Приму», закурил.

– Вот это ж какие деньжищи загребет тракторист!

Солнце село, ветерок стих, дым с огородов придавило книзу, и глаза защипало. Зависть изнутри торкала в ребра. Больно торкала. В сумерках кум скрипел на раздолбанном велике к своему двору. Иван Сергев слышал, как кум бросил кому-то через забор, что не договорился, и еще добавил что-то склизкое про морду тракториста. Дочь вернулась с работы, прибежал внук. Иван Сергев докурил и отправился в хату. Ужинать не стал, прошел сразу в свою комнатушку, поднял матрац, достал жестяную коробочку и долго пересчитывал ее содержимое. Ночью Иван Сергев ворочался, вздыхал. Несколько раз выходил покурить, спотыкался, хлопал дверью. Утром чуть свет Ивана Сергева видели на остановке, откуда автобусы идут в райцентр…

***

Бабье лето выдалось таким, каким ему и полагается. Было всё: и кленовое золото на взлобке за оврагом, и паутинки в лицо, и запах грибов в пестром осеннем лесу. Народ сносил картошку в погреба, палил по садам листву – тянуло приятным горьковатым дымком.

Огонек провалился в овраг, а когда выполз, кум услыхал трактор: тарахтенье и чиханье уже отчетливо различалось.

На закате кум выполз на лавочку, закурил, задумался. Бог его знает, почему задумался. Так уж само получается отчего-то: если погожая осень, то вечерами думается. Думается про то, что жизнь не так прошла, что могла бы как-нибудь иначе вывернуть… Ну вот не думается осенью о другом-то! Солнце незаметно село. За оврагом, под гаснущими облаками почернел облетающий лес. По проселочной дороге, что ползет к селу из леса, запрыгал одинокий желтоватый огонек. Огонек приближается. Спускается в балку – исчезает. Снова выныривает, дрожит. Потом огонек провалился в овраг, а когда выполз, кум услыхал трактор: тарахтенье и чиханье уже отчетливо различалось. Спустя пять минут старый раздолбанный МТЗ въехал в улицу, прокоптил мимо кума, дохнул в лицо теплом и соляркой, звонко протряс развинченным четырехкорпусным плугом, встал возле двора Ивана Сергева, уронил плуг и заглох. Дверей нет, крылья и заднее стекло отсутствуют. В сумерках куму показалось, что подобную технику он уже видал: это когда внуки гостили, показывали ему боевик про апокалипсис и восстание машин. Из кабины высунулась нога, стала нащупывать подножку. Не нашла подножки и убралась. Взамен ноги из кабины показался зад Ивана Сергева и следом – всё та же нога потянулась вниз нащупывать себе опору. Кум подошел, пособил спуститься, кивнул на сельхоз технику:

– Это чево?

– Чево-чево! Будто не видишь… – Иван Сергев сиял.

– Твое что ли… это?

– Мое.

– Купил?

– М-м-м… Понимаешь, тут такое дело… По дешевке, грех было отказаться. А уж в порядок-то я его как-нибудь приведу.

– Грех, говоришь, отказаться? Да уж… А я всё думаю, как эта марка называется… А это – грех! – кум ткнул пальцем в трактор марки «Грех» и расхохотался. Единственный подбитый глаз – фара – примотан проволокой, вместо подножки к раме приварен кусок арматурины, под двигателем по земле растекается, ширится масляная лужа, тонкая струйка масла из трещины в шланге орошает отполированные до зеркального сияния отвалы и полусъеденные лемеха.

Кум засомневался:

– Ну, не знаю… Как это приводить в порядок. Он же… – кум не договорил. Раздался хлюп, и на пожухлую траву пролилась парящая вода.

– Ладно, положим – представим условно, что в порядок ты это приведешь. Но объясни мне: зачем? Скучно жить стало?

– Э-э-э, бестолковый! Я ж для вас всех стараюсь!

– В смысле?

– Ну, охота тебе твои 40 соток лопатить, а? А тут – р-раз, и всё!

– Ага. Ты его сперва заведи.

– Щас! – Иван Сергев достал с пола кабины тросик, намотал на пускач, напружинился, рванул. Пускач чихнул, трос вырвался, ожег трактористу руку и засвистел на крышу дома. Иван Сергев собрался за ним лезть, но только тут обнаружил, что на дворе почти совсем стемнело. Приобретая, богатея и заботясь, он не заметил, как прошел короткий день позднего сентября.

Кум бросил ему: «Ну-ну», – и пошел домой.

Скоро проснулась луна. Она выглянула из-за разрушенной силосной башни, осмотрелась, можно ли уже показаться людям, медленно встала и засияла.

Кум бродил дома по комнате, маячил, выглядывал из-за шторы. В лунном сиянии старый МТЗ возле соседского двора казался мастодонтом. Он подозвал свою старуху взглянуть в окно:

– Гляди, чего наш Куркуль учудил.

Старуха увидала мастодонта, облитого зеленоватым лунным светом:

– Эт чего, никак трахтор?

– Ага. Куркуль говорит, что пахать на нем будет. Хех!

– Ну и молодец он. Это ты, обормот, всё чего-то шоркаешься, шоркаешься… И чего шоркаешься, леший тебя дери? А Куркуль всегда свою копейку возьмет.

– Эт как? По три червонца-то? Ну да, много он возьмет.

– Много – не много, а ты прикинь: у тебя, дурака, по три червонца, в Кривом по три червонца, на Ершовке опять же… О-хо-хо…

– Эк ты, мать честная! – кум вдруг озадачился, удивился – неприятно удивился, поник. Старухина математика тлеющим угольком свалилась за пазуху, прямо в душу упала. И не в том даже дело, что можно расстаться со своими кровными, а досадно, что Куркуль много загребет. Предприимчивый, зараза. Ох…

Когда включил новости, так и не углядел, что же там в Сирии: решили бомбить или как. Что-то жаркое припекает ребра изнутри, как горчичник. Старуха погремела чем-то на кухне, позвенела посудой и отправилась спать…

Огни на улице погасли. За оврагом выбрехала свою заботу последняя бессонная дворняга, село стихло. Луна медленно плывет на запад. Над кумовым лежаком постукивают ходики: тик-так, тик-так, тик-так. Кум ворочается, скрутил, ерзая, жгутом свою заплатанную простыню. Вздыхает:

– Эт сколько ж Куркуль загребет? Ты подумай! В Кривом, на Ершовке… А еще ведь наша улица есть, улица Ленина опять же. Еще и за Маминым оврагом огороды имеются. Эк ты, мать честная! Мироед! О-хо-хо…

Кум ночью выходил на крыльцо, курил, мозговал. Хлопал дверью, скрипел половицами – будил старуху, и та ворчала. Позвонил свату, рассказал-поделился. Разбуженный сват выслушал его молча и послал. А тлеющий уголек в душе разгорался в большой всепожирающий пожар, и с этим пожаром надо было непременно что-нибудь делать, не то – беда.

Всю ночь куму не спалось, и перед рассветом он-таки выдумал кое-что каверзное. Мешкать было нельзя

Всю ночь куму не спалось, и перед рассветом, когда за окошком стало чуть-чуть белеть, он-таки выдумал кое-что каверзное.

Мешкать было нельзя. Вот-вот совсем рассветет, Иван Сергев выйдет к своему мастодонту. Залатает дыры – с него станется, примется дергать пускач. Наверняка у него и масло имеется – заправит свой металлолом. Чего доброго этот хлам и правда заведется. И тогда…

– Эк ты, мать честная! Не дай Бог!

Кум натянул штаны, влез в галоши и решительно шагнул с крыльца. Просунулся в сарай, долго там гремел – искал в предрассветных потьмах потребный для каверзы инструмент.

– Мешкать нельзя. Нельзя мешкать-то!

Наконец он нашел то, что искал. С обретенным инструментом – лопатой – кум вышел на свой огород. Поплевал на руки, ухватил лопату и вогнал ее в борозду. Принялся лопатить и приговаривать:

– 40 соток по три червонца? На-ка, жучара! Хрен ты мои кровные увидишь! Куркуль!

Ладони горели, отнималась нога, а край огорода ни вот настолечко не приближался. Кум потел, скрипел желтыми зубами, налегал на лопату:

– Этот жук придет наниматься, а я ему, кровопийце: шиш!

Солнце поднялось, позолотило окрестности. Где-то мычала корова, гремела колодезная цепь. Новое осеннее утро разливалось по миру. Злорадная улыбка расцветала на небритом кумовом лице, костер в душе затухал, унимался.

А на Ершовке в это время, кривясь от боли в пояснице, налегал на лопату сват.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!
Смотри также
Цена всем волнениям Цена всем волнениям
Рассказ
Свящ. Алексий Лисняк
Цена всем волнениям Цена всем волнениям
Рассказ
Священник Алексий Лисняк
Пятничным вечером друзья выбрались порыбачить. «Москвич» затормозил, рыбаки вытряхнулись из него и потянулись: – Лепота…
Жаба под микроскопом Жаба под микроскопом
Анна Лелик
Жаба под микроскопом Жаба под микроскопом
Анна Лелик
Вряд ли есть человек, которого хотя бы раз в жизни не уколола жгучая стрела зависти, этой смертоносной страсти. Смертоносной потому, что сказано в Писании: завистью диавола вошла в мир смерть (Прем. 2, 24). Тема зависти рождает много вопросов, которые требуют если не ответов, то хотя бы размышлений.
Исцелитесь, души лекарей! Исцелитесь, души лекарей!
Прот. Андрей Ткачев
Исцелитесь, души лекарей! Исцелитесь, души лекарей!
Протоиерей Андрей Ткачев
Постепенный и массовый отказ от христианского мировоззрения приводит к тому, что на человека смотрят как на механизм, а на врача – как на монтера. И при этом наивно удивляются, отчего это все стали так корыстны и бездушны? А с какой радости доктору быть любвеобильным и жертвенным? Из каких метафизических глубин вы предлагаете ему пить корнями мудрость и милость, если вы сами и прочие пациенты и вообще большинство людей в мире уверены, что миром правят деньги, а вечная жизнь – сказка?
Комментарии
ТАМАРА 7 декабря 2015, 02:31
БАТЮШКА,КАКОЙ ВЫ МОЛОДЕЦ!!! ЧИТАЕШЬ И РАДУЕШЬСЯ ЖИЗНИ. КАК НАМ ХОРОШО НА СВОЕЙ РОДНОЙ ЗЕМЕЛЬКЕ ЖИВЁТСЯ РАБОТАЙ---НЕ ЛЕНИСЬ!!!
Ирина Карки12 ноября 2014, 06:48
Хороший рассказ, обличительный.
Но почему такой беспросветный?
Вот читаешь "Шинель" - маленький, жалкий человечек, а жалость к нему всю душу переворачивает. К героям рассказов Шукшина чувствуешь любовь и сопереживание.
А в этом рассказе ни одного светлого лица, ни одной доброй мысли.
Одно осуждение рождает сей рассказ-а это грех.
Валерий Иванович 9 ноября 2014, 13:14
Стране нужны не труженники-бегуны (Citius! Altius! Fortius!), не труженники-спортсмены ("бери больше-кидай дальше"), а труженники-сомолитвенники и предприниматели-сомолитвенники. Тогда экономикой будет двигать не война конкуренций, а благо-творный мир Со-Развития. Да, Иван Сергев - вор. Да, кум завистлив. Но в том-то и награда нам православие, что после покаяния, исповеди, причастия, Господь дает нам - по любви своей - возможность начать все с чистого листа. В молитвенном Со-Развитии нашем мы научаемся жить по заповедям, избавляемся от худшего и укрепляем лучшее в нас - чем мы не союзники друг другу? Иван Сергев с даром предпринимателя, экономиста и управленца ПЛЮС кум с даром труженника и необходимой для общего дела упертостью и энергией, да жена кума, "зам по здравому смыслу", - чем не ЗАО "Со-Развитие"? Вот только получится ли их дело без Церкви? Ведь только там, будучи настроен на покаяние и мролитву, можно научиться взаимному доверию, столь необходимому в каждом добром начинании.
Валерий Иванович 9 ноября 2014, 11:37
Язык-то какой! По поводу сюжета - автор "зрит в корень": предприимчивость без упования на Бога, без молитвы, "с кондачка" - зряшный труд. Герой рассказа Иван Сергев - типичный представитель совкового рабочего класса, мастерски описанный в рассказе. "Он спешил домой и всегда прихватывал с работы, как он сам говорил, непотребный сор – то пару-тройку электродов, то моток проволоки, то разводной ключ, то гайку. «В хозяйстве всё годится, нечего тут добру ржаветь» (конец цитаты - В.И.). Помню в молодости, где бы не работал, сплошь и рядом наблюдал как с завода, с участка на стройке и пр. тащили все, что плохо лежит. И звали этих людей "несунами". Вроде даже боролись с этим явлением, но безуспешно. Сам я в этом деле принципиально не участвовал из-за чего прослыл дурачком. В 90-е народ тащил со стройки кабели из цветных металлов и массово сдавал их в соответствующие конторы. А те в свою очередь возили их в Прибалтику и продавали там. Тоже своего рода предприниматели. Некоторые "несуны" так хорошо обогатились на этом деле, что за очень короткий срок смогли купить себе квартиры. Теперь смеются надо мной - бездомным. Какое там "не укради"? Успеть по-бырому, пока "иваны-сергевы не успели обогнать. По-бырому - в депутаты, в чиновники, в начальники, в баянисты, в гуру, в менеджеры! Citius! Altius! Fortius!
Турок_Православный 9 ноября 2014, 10:47
Ха-ха)) хорошо смеётся тот кто смеётся последним) Автору респект!
Станислав 8 ноября 2014, 20:50
Спасибо большое - даже Шукшин как-то вспомнился!
НН 7 ноября 2014, 17:16
Замечательный рассказ, и язык - прелесть!
Павел, Светлана - не грустите, нормально всё! "Не было бы счастья - да несчастье помогло". Люди как люди: грешные, немного смешные, немного завистливые, немного прижимистые... Простодушные - всё на виду! А у нас нет ничего похожего? У меня - есть, рассказ помог глубоко спрятанный грешок обнаружить.
Спасибо большое за прекрасный рассказ!
р.Божия Ирина 7 ноября 2014, 16:49
:))) Все правда!
Мне тут из соседнего села ходят мужички дрова колоть.
Так местные обиделись и злобу затаили.
Говорят, что негоже "нашей" женщине приглашать на работу мужчин из соседней деревни!
Маразм крепчает!
А ведь когда они были трезвыми,их приглашали дрова колоть дважды! Но они "были очень заняты!"
Павел 7 ноября 2014, 14:59
Грустно...
Светлана 7 ноября 2014, 14:14
Да что за народ там в селе такой живет? Или такие люди друг к другу лепяться?
Мария 7 ноября 2014, 12:42
Повеселили!Спасибо! Очень художественно)
Елена 7 ноября 2014, 12:27
Спасибо
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBook ВКонтакте Яндекс Mail.Ru Google или введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×