Странники Господни

В Издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет новая книга известного религиоведа, исследователя современного сектантства, историка, общественного деятеля, писателя Александра Леонидовича Дворкина «Хроники крестовых походов франкских пилигримов в Заморские земли и сопутствующих событий, в изложении Александра Дворкина». С разрешения автора и издательства публикуем главу из этой книги.

Посещение мест, связанных с выдающимися людьми и важнейшими историческими событиями, присуще человеческой природе. Увидеть место, где жил тот или иной великий человек, пройтись по земле, на которой он стоял, создает ощущение причастности к его делу и даже некоего мистического контакта с ним самим. И уж тем более люди стремятся посетить места, освященные присутствием почитаемых святых или, что несравненно больше, Самого Бога.

В язычестве с его культами «локальных» (то есть привязанных к определенному святилищу) богов стремление посетить место обитания того или иного божества воспринималось весьма естественным и логичным. В религии еврейского народа существовал лишь один храм – Иерусалимский, и хотя бы однажды увидеть его, принести жертву и помолиться в нем считалось целью жизни каждого проживавшего в рассеянии иудея. В христианстве отношение к паломничеству складывалось далеко не столь однозначно.

Среди ранних христиан паломнические поездки еще не были развиты – большинство из них даже не рассматривали такую возможность. Тем не менее палестинские христиане помнили и почитали святые места, так что разрушивший в 132 году Иерусалим император Адриан нарочно воздвиг на Голгофе храм Венеры Капитолийской, чтобы осквернить и таким образом уничтожить святость этого места. На самом же деле, по иронии Промысла, именно таким образом он четко обозначил территорию и сохранил для потомства. Блаженный Иероним ссылается на свидетельства, что в III веке место рождества Христова в Вифлеемской пещере было хорошо известно христианам, которые совершали паломничества к ней. Также они почитали Елеонскую гору, Гефсиманский сад и место Вознесения Господня.

С началом Константиновской эпохи паломничества в Святую Землю перешли в новое качество. Мать императора святая Елена – самый успешный археолог за всю историю этой дисциплины, – прибыв в Палестину, отыскала Честной Крест, орудия Страстей Господних и идентифицировала места основных новозаветных событий. Ее сын – император Константин – выстроил на Голгофе великолепный храм Воскресения Господня^[1], ставший главной святыней христианского мира.

Сразу же после поездки царицы Елены в Палестину потянулся поток паломников. Их количество нам неизвестно, так как большинство из них не оставило воспоминаний о своих поездках. Но кое-кто оставил, и часть из их заметок дошла до нас. Мы знаем о путешествии в Иерусалим безымянного паломника из Бордо в 333 году, то есть еще до окончания пребывания там святой Елены. Вскоре после него подробные записки о поездке в Святую Землю оставила неутомимая дама Этерия из далекой Аквитании. В конце IV века в Палестине поселился уроженец Далмации и житель Рима блаженный Иероним, привезший с собой целый кружок благочестивых и состоятельных дам, сидевших у его ног и помогавших ему в его неустанных переводческих трудах. Многие видные паломники, посещавшие святые места, считали своим долгом нанести визит в келью великого Иеронима в Вифлееме. Все это добавляло популярности путешествиям по святым местам, и, несмотря на очень большие сложности, все большее количество людей отправлялось в путь. Но люди есть люди, и даже цель посетить святые места не гарантировала достойного поведения всех, кто его предпринимал.

«Что вам Иерусалим – город, отвергнувший и распявший своего Спасителя? Ведь каждый из нас – Новый Иерусалим!»

Поэтому, например, величайший отец западного христианства блаженный Августин считал паломничество ненужным и даже опасным. Такие великие православные святые, как Григорий Нисский и Иоанн Златоуст, были с этим мнением полностью согласны. Святого Григория Нисского в Палестину отправил II Вселенский Собор. Император Феодосий Великий даже предоставил ему для этого казенный проезд. Григорий Нисский вынес самые отрицательные впечатления о дурных нравах толп паломников, о прямой опасности их для девственниц и заключил свой отчет словами, что перемена мест не приближает к нам Бога: «Что вам Иерусалим – город, отвергнувший и распявший своего Спасителя? Ведь каждый из нас – Новый Иерусалим!»^[2].

Бог не привязан к какому-то географическому месту, – напоминали отцы, – и ощущение Его присутствия может быть даровано человеку даже в самых отдаленных и самых диких местах: как можно «ограничивать тесными пределами всемогущества Божия и заключать в небольшом месте земли Того, Кого не объемлют небеса!.. Небесная храмина равно видна и из Иерусалима, и из Британии, ибо Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17: 21)»^[3]. Несомненно, достойные слова, но все же написаны были они блаженным Иеронимом в его келье в Вифлееме.

***

Жизненный пример такого авторитетного отца оказался намного заразительнее его слов, и количество паломников в Палестине только лишь возрастало. К началу следующего века в Иерусалиме и его окрестностях имелось не менее двух сотен монастырей и странноприимных домов, предназначенных для приема паломников, и почти все они поддерживались императором.

Многие христиане прибывали в Святую Землю не просто как временные посетители, но чтобы надолго или навсегда поселиться там. Блаженный Иероним видел в поликультурном и многонациональном характере жизни в Палестине исполнение обетования, данного Господом Аврааму – отцу верующих. Если Константинополь – «второй Иерусалим» – воспринимался христианами как столица мира, то Иерусалим виделся как его средоточие и центр. Пройтись по узеньким улочкам святого города значило увидеть людей со всех концов империи и даже из далеких стран за ее пределами. Как сообщает один паломник того времени, от настоятелей монастыря в далеком Синае требовалось владеть латынью, греческим, сирским, египетским и персидским языками, а в самом Иерусалиме в услугах переводчиков нуждались галлы, армяне, грузины, нубийцы, эфиопы и индийцы. Прибывшие в надежде на исцеление прокаженные сталкивались плечами с аристократами, ученые – с неграмотными крестьянами, разбойники – с монахами. Разве что сам великий Константинополь с его портом, рынками и посольствами к императору являл еще более космополитический характер, но Иерусалим был, прежде всего, религиозным центром и по преимуществу христианским.

Ранее Запад импортировал с Востока предметы роскоши – теперь настало время импорта святынь

В середине V века поток паломников и переселенцев стал еще более массовым. Около 450 года в Иерусалим переселилась вдовая императрица Евдоксия вместе со своим двором. Она собрала там значительную коллекцию мощей и впоследствии передала ее в Константинополь. Ее пример подхватили следующие поколения паломников с Запада – как из столицы, так и из куда более далеких земель. Ранее Запад импортировал с Востока предметы роскоши – теперь настало время импорта святынь. Христианство началось и сформировалось на Востоке – большинство раннехристианских мучеников и подвижников жило и прославилось там. По мере того, как в Церкви развивалось почитание святых, все большее количество людей стремилось прикоснуться к их чудотворным мощам. Христиане совершали паломничества к гробницам святых в местах их подвигов и прославления, и многие из них стремились приобрести частицу святыни, привезти ее домой и создать место поклонения в родном городе. Самая большая коллекция мощей, разумеется, находилась в Константинополе, но понемногу и западные города и монастыри начинали создавать свои собственные собрания святынь. В их честь возводились храмы, и часто процент от сборов направлялся в то место, откуда был привезен чтимый объект.

Паломническим поездкам способствовали торговые сообщения, связывавшие западную и восточную части Средиземноморья. По мере обнищания завоеванного варварами Запада они все более сокращались, а иногда и вовсе прерывались – например, во время наибольшей активности захвативших Африку вандальских пиратов. Но и VI век подарил нам некоторое количество путевых заметок западных паломников, добиравшихся до Востока на греческих и сирийских судах. Благодаря этим путешественникам, да и самим купцам, святой Григорий Турский имел весьма хорошее представление о восточных делах. Интересное свидетельство осталось в житии святого Симеона Столпника, спрашивавшего у навещавших его сирийских купцов о святой Геновефе Парижской и передававшего ей поклоны. Итак, несмотря на значительные политические сложности, отношения между Востоком и Западом оставались вполне сердечными.

Арабские завоевания положили конец этой эпохе. Сирийские купцы перестали прибывать к берегам Италии и Франции, а Средиземное море вновь наполнилось пиратами – на этот раз мусульманскими. Новые правители Палестины с подозрением относились к христианам-иностранцам, да и само путешествие стало очень дорогим и очень опасным. Но любовь к святым местам и стремление поддерживать с ними контакт все же продолжали теплиться в далеких западных странах. Мы знаем нескольких западных пилигримов, достигших палестинских берегов в VII веке. Их путешествия заняли несколько лет и показали, что лишь самые выносливые и целеустремленные мужчины могли их проделать. Как показывают рассказы франкского епископа Аркульфа, добравшегося до Иерусалима в 679 году, Иерусалим продолжал привлекать большое количество народа, но более для торговли, чем для паломничества. Вот что он говорит:

«…о почете этого града во Христе…: в пятнадцатый день сентября месяца, по ежегодному обычаю, отовсюду обыкновенно собирается в Иерусалим почти бесчисленное множество различных народов для производства торга через взаимную куплю и продажу. Отсюда необходимо происходит, что в течение нескольких дней в этом гостеприимном городе находят приют толпы различных народов с огромным количеством верблюдов, лошадей, ослов, лошаков, быков, различных привезенных вещей; все это покрывает городские улицы большим количеством грязи и помета, запах от которых причиняет немалую неприятность жителям и представляет препятствие к ходьбе».

Впрочем, обилие навоза на улицах ничуть не помешало энергичному епископу восхищаться многими чудесами Иерусалима – его храмами, святынями, мощами и реликвиями.

В VIII веке количество пилигримов постепенно начало возрастать – кое-кто из них был даже из далекой Англии. К концу века Карл Великий, восстановивший некое подобие порядка и благополучия на Западе, установил дипломатические отношения с халифом Гаруном ар-Рашидом. Под его патронатом паломники начали прибывать в Святую Землю, в том числе даже женщины. Несколько монахинь из Испании обосновались в храме Гроба Господня. Но после смерти Карла и распада его империи все вернулось к прежнему состоянию, и поток пилигримов с Запада вновь сузился до тоненького ручейка.

***

Великая эпоха паломничеств начинается с Х века. Именно в этом веке западные правители выбили арабов из их пиратских гнезд в Италии и на юге Франции, а в 961 году, как мы помним, император Никифор Фока отвоевал у них Крит. Византийский военно-морской флот значительно усилился и вновь начал контролировать основные торговые пути, так что греческие и итальянские торговые суда свободно перемещались в Восточном Средиземноморье, а вскоре, с разрешения мусульманских властей, возобновили коммерцию в Сирии и Египте. Восточные товары весьма ценились на Западе, хотя сам он мало что мог предложить в обмен помимо сырьевых материалов – древесины и железа. И то и другое использовалось чаще всего для военных целей, что, разумеется, вызывало упреки и возражения, в частности у церковных властей. Но не могли же итальянские суда ходить на Восток порожняком? В этой ситуации перевозка паломников казалась находкой: денег, полученных с партии пилигримов, было достаточно, чтобы загрузить корабли предметами восточной роскоши для дальнейшей перепродажи на домашнем рынке.

Теперь желающий (и имеющий средства) человек легко мог арендовать место на судне, отбывающем из Венеции, Генуи или Бари в Триполи или Каир, хотя большинство паломников предпочитали делать первую остановку в Константинополе, чтобы ознакомиться с величайшим в мире собранием мощей и других святынь, хранящихся в столичных храмах. Оттуда путь можно было продолжать либо вновь по морю, либо по суше, благо недавние византийские военные успехи сделали этот маршрут вполне безопасным. После обращения в христианство в 975 году венгерского короля святого Стефана I сухопутный маршрут также стал гораздо более спокойным: путники из Германии шли через Венгрию, попадали в империю через дунайский рубеж и следовали в столицу. Далее, на протяжении всего долгого пути от Константинополя до Иерусалима, паломникам приходилось пересекать лишь одну границу, когда они вступали в фатимидские владения. Но и там мусульманские власти, как правило, не чинили для них никаких сложностей, хорошо понимая законы туристического бизнеса, приносящего в страну деньги.

Паломник знал: в святом месте он получит от Бога прощение за все сотворенное прежде зло

Улучшение условий паломничества оказало влияние на западную религиозную мысль. Маловероятно, что изначально паломничества назначались в качестве епитимий: их часто рекомендовали, но пока еще без формулировки точной цели. Однако постепенно у людей возрастало убеждение, что определенные святые места обладают особой духовной атмосферой, которая оказывает воздействие на тех, кто это место посещает, и которая может даже освободить их от прошлых грехов. Паломник знал, что он сможет не только поклониться телесным останкам святых или побывать в местах их подвига (не говоря уже о земле, по которой ходил Сам Бог) и таким образом соприкоснуться с ними на мистическом уровне, но и получить от Бога прощение за все зло, которое он творил в жизни.

Места паломничества имелись повсюду: от локальных – с могилой почитаемого подвижника или мученика либо со святыней, привезенной местным правителем из далеких мест, – до повсеместно прославленных центров. Х век характеризовался массовым появлением новых святынь, причем в самых неожиданных местах. Мощи святой Марии Магдалины и Лазаря Четверодневного, вдруг «обнаруженные» на юге Франции, или мощи святого Иакова Зеведеева, после девятивекового странствия по морям и океанам приплывшие на север Испании, стали, наверное, самыми известными среди множества других «открытий». В честь подобных находок строились храмы, к которым вскоре прокладывал пути жаждущий чудес и духовного очищения народ. Зачастую монахи жаловались на грубые нравы крестьян, вместо своей повседневной работы предпочитавших ходить от монастыря к монастырю, а там ночевать в храмах, развлекая друг друга сальными историями^[4], но все же выгоды от появления локального центра паломничества намного превосходили все временные неудобства.

К XI веку помимо Рима с его многочисленными святынями главными местами паломничества на Западе стали храм святого Иакова в Компостеле на севере Испании и храм святого Михаила Архангела на горе Гаргано на юге Италии. Но Иерусалим, конечно, превосходил их все. Теперь, благодаря военным успехам Византии и доброй воле мусульман, он стал доступнее, чем когда-либо, причем по пути в Палестину можно было посетить не только Константинополь, но множество прославленных святых мест на Востоке, таких как Фессалоники, Никея, Смирна, Эфес, Эдесса, Антиохия и т.д.

Тем не менее, сам путь оставался достаточно длительным^[5], достаточно сложным и достаточно затратным, чтобы соответствовать и здравому смыслу, и религиозному чувству средневекового человека, жаждущего приложить усилия для искупления своих грехов и нравственного очищения. Вполне разумно было удалить человека как минимум на год, а то и намного дольше, с места совершенного им преступления. Лишения долгого пути и расходы на него послужат для грешника наказанием, а само достижение цели и эмоциональная атмосфера святого места дадут ему возможность почувствовать очищение от совершенного беззакония и придадут силы для новой жизни. Иногда это срабатывало, и паломник возвращался домой лучшим человеком, чем был раньше.

***

Даже обитатели края земли скандинавы зачастили в Святую Землю. В Константинополе, богатство и чудеса которого привлекали их чрезвычайно, эти пришельцы отдаленных северных широт давно уже никого не удивляли. В их утлых, покрытых снегом хижинах матери рассказывали детям о сказочном Миклегарде (так они называли великий город), который они часто путали с Асгардом – обиталищем их языческих богов. Уже в 930 году первые викинги записались в имперскую армию. К началу XI века их количество возросло до такой степени, что император Василий II сформировал из них особый полк – знаменитую Варяжскую дружину. Вскоре среди них сложилась традиция: в отпуск совершать поездку в Святую Землю. Харальд Хардрада – наверное, самый знаменитый из всех варягов и будущий король Норвегии – побывал в Иерусалиме в 1034 году, еще перед тем, как он женился на дочери Ярослава Мудрого. Множество норвежцев, исландцев и датчан в XI веке, прослужив империи пять или более лет и собрав немалое богатство, совершали паломничество, а затем возвращались в свои дома на севере. Наслушавшись их рассказов, другие скандинавы отправлялись на юг в паломничество. Апостол Исландии Торвальд Кодранссон (он же – основатель монастыря святого Иоанна Предтечи в Полоцке) побывал в Иерусалиме в 990 году. Некоторые северные паломники утверждали, что видели в Святой Земле первого христианского короля Норвегии Олафа Трюггвасона уже после его таинственного исчезновения в 1000 году. Олаф II хотел последовать его примеру, но его путешествие так и не состоялось. Все эти норвежские князья часто прибегали к насилию, заканчивавшемуся убийствами, и стремились делами покаяния искупить свою вину.

Свейн Годвинсон, желая пострадать за грехи, отправился в долгий путь босиком

В 1051 году полудатчанин из Англии Свейн Годвинсон с группой своих сограждан отправился в иерусалимское паломничество, чтобы искупить вину за убийство. Желая пострадать за грехи, он отправился в долгий путь босиком. Дойти до конца ему не довелось – он скончался от лишений на Анатолийском плато. Лагман Гудрёссон – норвежский король острова Мэн, убивший своего брата, – тоже пытался искупить свое преступление, отправившись в Святой Город. Большинство скандинавских пилигримов предпочитало круговой путь: туда они плыли морским путем через Гибралтар, а назад возвращались по рекам через русские княжества.

Еще больший паломнический поток шел в Святую Землю из Центральной и Западной Европы. Он состоял из самых разных людей – от представителей самых скромных сословий до членов знатнейших домов Европы. Например, гроза всего северо-востока Франции, неукротимый граф Анжуйский Фульк Нерра (987–1040), совесть которого отягощало множество невинных жертв^[6], совершил целых три (а, возможно, четыре) поездки в Иерусалим. Самая короткая из них заняла восемь с лишним месяцев, но обычно они продолжались более года. Цель была очевидна: в одном из своих писем Фульк признавался, что он является «виновником пролития множества крови в разных битвах» и поэтому «охвачен ужасом при мысли об аде». Второе его паломничество, совершенное в 1009 году, совпало с разрушением храма халифом Хакимом, что позволило графу Фульку привезти домой целый фрагмент мраморного саркофага Христа и выстроить в честь него храм. Похоже, лично его эти поездки не слишком улучшили (ибо по возвращении он с новой силой брался за старые дела), хотя акты покаяния он проводил весьма театрально. В последнем своем паломничестве, совершенном им в 1038–1040 годах, Фульк, уже весьма немолодой, заставил слугу тащить себя совершенно голого по полу на веревке в восстанавливаемый храм Гроба Господня, в то время как двое других слуг секли его спину плетьми, а он кричал: «Не отвергни, Господи, гнусного Фулька! Я нарушал свои клятвы пред Тобою и бежал от Твоего лица. Прими, о Христе, мою недостойную душу!»

Еще более зрелищное паломничество было организовано Ричардом III, герцогом Нормандским, в 1026 году. Он отправил в Святую Землю целых 700 человек – самую крупную к тому времени группу. Через девять лет, в 1035 году, его брат и наследник Роберт сам отправился в Иерусалим. Даже привыкшие к роскоши византийцы надолго запомнили широту его размаха и прозвали его «Великолепным». Говорили, что даже его мулы были подкованы золотом, а походные костры он топил фисташковыми орехами. Но еще большее впечатление на современников Роберт произвел своей смертью. На обратном пути он заболел и скончался в древнем, наполненном святынями городе Никее. Как написал один монах, возможно, Роберт был слишком хорош для этого мира, и Сам Господь его забрал к Себе таким образом в таком святом месте. Однако при жизни Роберт «прославился» гонениями на своих епископов, жестокими расправами с оппонентами, весьма «вольной» личной жизнью^[7] и, наконец, восстанием против своего старшего брата, которого он, возможно, в конце концов отравил. Но такова была вера в искупительную силу паломничества, что даже эти преступления поблекли после совершения им святого пути.

Многие норманны последовали к святыням Востока вслед за своими правителями. Но паломничество стоило весьма дорого, и некоторые из них не могли удержаться от искушения, если встречали по пути богатого купца или, скажем, караван с нужными им товарами. Да и никакое крестьянское хозяйство не могло быть застраховано от того, что случившаяся рядом группа благочестивых путников не захочет избавить их от «продуктовых излишков». Местные жители начали предпринимать меры предосторожности, и сбившаяся с пути группа пилигримов могла навсегда остаться в ближайшем лесу с перерезанными глотками или пробитыми черепами. Так что все чаще паломники отправлялись в путь большими и хорошо вооруженными группами. Различие между такой группой и разбойничьей шайкой зачастую не было очевидным.

***

Впрочем, на Востоке начали происходить перемены, которые вновь повысили опасность подобных путешествий. С ними столкнулась, например, самая большая на тот момент паломническая группа, отправившаяся в путь в 1064 году. Она состояла из германцев в количестве (так говорили потрясенные современники) от 7 до 12 тысяч человек. Скорее всего, это было преувеличение, но не чрезмерное: по всей видимости, 2–3 тысячи человек там набиралось. Они представляли все классы тогдашнего общества: простолюдины, аристократы, воины, клирики и даже несколько епископов. Возглавляли эту армию Зигфрид, епископ Майнцский, и Гюнтер, епископ Бамбергский. Многие из паломников ожидали конца света на Пасху грядущего года и желали встретить его в Иерусалиме. Конечно, основные эсхатологические ожидания приходились на 1000 год, потом на 1033, и 1065 год проигрывал по сравнению с теми – более «круглыми» – датами, но в него Благовещение приходилось на Страстную пятницу, что привело некоторых людей к мысли о неслучайности такого совпадения в телеологической перспективе.

В Страстной четверг 1065 года эта перспектива стала весьма реальной для паломников: они были уже в непосредственной близости от Иерусалима, когда откуда ни возьмись появилась конная турецкая армия и вмиг окружила их. Турки, внезапно возникающие из клубов пыли, быстро перемещались на своих скакунах, осыпали паломников стрелами и издавали жуткие демонические крики, от которых кровь стыла в жилах. Несчастные немцы оказались совершенно не подготовленными к такому повороту событий. Многие их них были безоружными, да и воины, приблизившись к Иерусалиму за три дня до возможного конца света, отложили свое оружие подальше.

Теперь пришлось быстро его доставать, в то время как рядовые паломники стали оказывать сопротивление при помощи подручных средств, в основном камней. По счастью рядом оказались руины заброшенного поселения, и большей части немцев удалось добежать до него и кое-как укрыться за его стенами.

Турки окружили развалины и приступили к осаде, рассчитывая, что без пищи и воды их добыча никуда от них не уйдет. Для того чтобы сломить волю осажденных, они подтащили к стенам захваченную ими ранее «благороднейшую игумению» и многократно ее изнасиловали, а затем убили. Но немцы держались. Наступило 27 марта – Пасхальное воскресенье, но конец света не произошел. Тогда несколько священников предложили новую линию поведения – откупиться от агарян деньгами.

Епископ Бамберга оскорбления не потерпел и метким ударом сшиб с ног хвастливого сарацина

Паломники предложили вступить в переговоры, и «арабский герцог» вместе с семнадцатью своими главными «рыцарями» согласился на встречу и вошел в город. Восемь турок поднялись по лестнице на второй этаж полуразрушенного здания, где их ждали епископы Майнца и Бамберга, а десять остались внизу. Но турки не собирались выдвигать свои условия. Вместо этого их лидер заявил, что он уже захватил все имущество франков, а теперь сожрет их плоть и выпьет их кровь. Чтобы продемонстрировать сказанное, он размотал свой тюрбан и обвил им, имитируя цепь, шею Гюнтера, епископа Бамбергского. Хотя тот и считался весьма сдержанным человеком, но этого оскорбления не потерпел и одним метким ударом отправил хвастливого сарацина в нокаут. Прежде чем турки опомнились, немцы накинулись на них, повалили на пол и связали так туго, что веревки врезались в запястья до крови, а затем провели их по стенам, демонстрируя своих пленников всему вражескому войску.

Скорее всего, пилигримам пришлось бы плохо, но тут на горизонте появилась египетская армия, атаковавшая турок и вызволившая христиан. Паломники, не имевшие представления о конфессиональных разделениях мусульман, были ошеломлены таким поворотом событий: «сатана изгоняет сатану» (Мф. 12: 26).

Итак, турки, тревожившие восточные границы Византии, разбойничали уже и на Ближнем Востоке. А в самой христианской империи дела шли все хуже…