Это произошло зимою 1390 г. Во время монастырской трапезы Преподобный Сергий Радонежский вдруг встал из-за стола и, сотворив молитву на глазах у изумленной братии, низко поклонился и произнес: «Радуйся и ты, пастуше стада Христова, и мир Божий да пребывает с тобою». Затем он снова уселся за стол, продолжая обед.
Когда после трапезы братия приступила к нему, прося объяснить, что означает его странное приветствие, Сергий ответил:
– Это Стефан-епископ, спешащий в Москву, остановился на своем пути и поклонился Святой Троице, и нас грешных благословил…
Действительно, в тот час святитель Стефан, епископ Пермский, подъезжая к Москве, вдруг вспомнил, что в стороне от его дороги остается Троице-Сергиев монастырь… Он приказал остановиться и, сойдя с повозки, сотворил молитву, а потом благоговейно поклонился в сторону обители.
– Мир тебе, духовный брате! – сказал он.
Как говорит Епифаний Премудрый, поведавший эту историю в «Житии Сергия Радонежского», Преподобный «назнамена и место», где останавливался Стефан, чтобы благословить обитель, и «неции же от ученик его гнаша в нареченное место, хотящее известно уведати. Достигше же их же с епископом, вопрошаху: «Аще истина есть?»
Этот, достаточно часто цитируемый эпизод, обыкновенно трактуется исследователями только как свидетельство необыкновенной прозорливости Преподобного Сергия, тем более что это подтверждается и словами самого Епифания: «И известно уведаша истину бывшую, реченную святым, и тако дивишася о прозорливем даре, его же сподобися святый…»
Однако, как нам представляется, Епифаний не ограничивал одним только этим свидетельством значение приведенного эпизода. Неслучайно ведь автор «Жития Сергия Радонежского» и «Повести о Стефане, епископе Пермском» предваряет этот эпизод словами, что просветитель зырян имел «любовь о Христе духом премного к блаженному отцу нашему святому Сергию».
Опять же, епископ Стефан находился во время своего благословения на расстоянии «поприщ десять или вящее», и поскольку большинство исследователей склонны приравнивать здешнее поприще к версте, то расстояние получается значительное. Оно еще более возрастет, если учесть, что епископ Стефан все это время не стоял на месте, а продолжал свой путь. Дорога, таким образом, ученикам Сергия предстояла неблизкая, и едва ли Преподобный благословил бы их на такой путь, чтобы они просто еще раз удостоверились в его прозорливости. Напомним, что Преподобный подходил тогда к своему земному рубежу…
Можно, конечно, считать фигурой речи подробности о
гнавшихся «в нареченное место» учениках, но,
учитывая, что подобные «художественные» приемы
не характерны для житийной литературы вообще и для трудов
Епифания Премудрого в частности, предпочтительнее поискать
иное объяснение указанному несоответствию.
Впрочем, вначале вспомним, кто был епископ Стефан и что,
помимо общего биографа, связывало его с Преподобным
Сергием.
Начало жизни святителя Стефана, епископа Пермского, голос
которого через десятки и сотни километров ясно различал
Преподобный Сергий Радонежский, приходится на 40-е гг. XIV
в.
Прекрасный, наполненный грозным светом мир православия с
первых дней жизни окружал Стефана. В храме, где служил его
отец Симеон Храп, хранилась чудотворная икона Благовещения
Божией Матери, молясь перед которой юродивый Прокопий
Устюжский отвел каменную тучу от города. Тяжелый метеорит,
вызвавший смерч, упал тогда в нескольких верстах от
Великого Устюга.
Существует предание, что юродивый Прокопий Устюжский великую будущность крестителя Перми предсказал матери Стефана, когда той было всего три года. Он поклонился девочке в ноги и произнес:
– Сие девица Мария грядет – матерь великого Стефана – епископа, учителя Пермского!
Ну а Преподобный Сергий Радонежский поднимал в детские годы Стефана на холме Маковец «церквицу малую», которая была посвящена Пресвятой Троице, дабы, как сказано в его житии, «взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира».
Мы знаем, что, хотя Троицкие храмы возводились и раньше, они возникали, как смутные предчувствия того целостного явления Троичной идеи, которое раскрылось во всей своей глубине лишь молитвенному сознанию Сергия Радонежского.
Прежние Троицкие храмы, даже если они изначально были воздвигнуты во имя Святой Троицы, должны быть рассматриваемы, как справедливо заметил Павел Флоренский, либо как исторические случайности, не входящие в планомерное течение истории, либо как смутные предчувствия того целостного явления, которое раскрывается лишь с XIV в. По творческому замыслу основателя, Троичный храм, гениально им, можно сказать, открытый, становится прототипом собирания Руси в духовном единстве, в братской любви, центром культурного объединения Руси, в котором находят себе точку опоры и высшее оправдание все стороны русской жизни.
Этот молитвенный призыв Преподобного Сергия к единству земли Русской, во имя высшей реальности, оказался услышан. Вокруг деревянного храма Пресвятой Троицы на холме Маковец начинают собираться ученики Сергия Радонежского.
Некоторые события православного мира только спустя годы и десятилетия обретали свою значимость, но как символично, что начало подвижнической духовной и государственной деятельности Преподобного Сергия совпадает с годами младенчества будущего святителя Стефана!
Когда у князя Ивана II Красного родился сын Дмитрий (1350), Стефан уже научился читать церковные книги и начал участвовать в церковных службах.
Мы мало знаем о частной жизни русских людей XIV в. Мало сохранилось подробностей и о юности Стефана. Как свидетельствует Епифаний Премудрый, еще на заре своей юности будущий святитель осознал, что, «аки речная быстрина, или аки травный цвет», коротка и быстротечна земная жизнь…
Вероятно, произошло это, когда началась в русской земле жестокая эпидемия моровой язвы. «И опусте вся земля и порасте лесом!» – записал тогда летописец.
Захватила эпидемия и Великий Устюг, не пощадив клирошанина Симеона Храпа и его семью. А вот самого Стефана Господь уберег для предстоящего ему служения.
Нет никаких свидетельств, что решение уйти в монастырь возникло в нем сразу после смерти родителей. Более правильно, наверное, говорить, что тогда перед Стефаном встал вопрос о дальнейшем жизнеустройстве. Отец его служил в церкви, и естественно предположить, что молодой человек, научившийся, как говорит Епифаний, «в городе Устюге всей грамматической премудрости и книжной силе» и превосходно знающий церковную службу, вполне мог рассчитывать на поставление в диаконы или даже в иереи, учитывая тот страшный мор, что выкашивал тогда города. Возможно, с этой просьбой и отправился Стефан к высокопреосвященному Парфению, епископу Ростовскому, который управлял устюжскими церквами…
Напомним, что это было время, когда Сергий Радонежский и его ученики начали – не побоимся этого слова! – застраивать Русь монастырями, соединяя в единое духовное пространство самые удаленные местности нашей страны.
Поскольку пострижение Стефана, которое проводил игумен Максим прозвищем Калина, состоялось в 1365 г., можно предположить, что прибыл Стефан в Ростов на год–два раньше. И тогда получается, что появление его в Ростове Великом совпадает с приездом сюда в 1363 г. Преподобного Сергия и основанием Борисоглебского монастыря.
Хотя свидетельства, что Преподобный Сергий Радонежский и будущий святитель Стефан встречались в 1363 г., отсутствуют, но нелепо было бы утверждать, что святые, которые слышали друг друга за десятки верст, могли разойтись в Ростове Великом, никак не повлияв друг на друга.
Приезд в Ростов Преподобного Сергия Радонежского, основание Борисо-Глебского монастыря, явление святых мучеников Бориса и Глеба одновременны с появлением в Ростове осиротевшего, размышляющего над выбором жизненного пути Стефана.
Трудами и молитвами Сергия Радонежского и его учеников укреплялось тогда единство Русской земли, воссоединялось пространство ее истории, и эта духовная энергия не могла не коснуться пришельца из Великого Устюга.
Оказавшись в Ростовском монастыре святого Григория Богослова, Стефан понимает, что это и есть то место, которое уже давно искал он, и решительно оставляет поиски подходящей церковной должности.
Монастырь этот называли «Братским затвором». Находился он в центре Ростова и от города отделялся не только стенами, но и строгостью устава. Известно, что обитель славилась богатой библиотекой. С ревностью взялся Стефан за изучение священных книг. Многие из них были на греческом языке, но благодаря двуязычным архиерейским службам, уже скоро инок Стефан научился читать и греческие тексты.
«Стефан был словно дерево плодовитое, посаженное у исходящих вод и часто напояемое разумом Божественных Писаний, – пишет Епифаний, – и оттуда прорастала гроздь добродетелей, процветало благолепие, которое и плод свой дало в свое время…»
Скоро он был поставлен в диаконы епископом Арсением, затем, после кончины святителя Алексия, повелением наместника его Михаила (Митяя) – посвящен в сан иеромонаха.
13 лет провел Стефан в монастыре святого Григория Богослова…
Младшим товарищем Стефана в «затворе» оказался будущий создатель его жития – Епифаний Премудрый. От Епифания и известно нам, сколь упорным и сосредоточенным был будущий святитель при «поглощении» книг в стремлении понять и прочесть как можно больше.
В Ростовском монастыре святого Григория Богослова, подобно славянским просветителям Кириллу и Мефодию, совершает будущий святитель Стефан свой первый подвиг – создает азбуку пермского языка.
Как создать алфавит для безписьменного народа? Чтобы стать неотторжимой частью его, алфавит должен рождаться из самого языка. Поэтому Стефан хотел, чтобы само начертание Слова Божия было родным для пермяков. Но зыряне знали тогда лишь одну письменность – зарубки на деревьях, которые оставляли охотники, обозначая свои участки.
На эти знаки и стали похожи Стефановы буквы. Как зарубками на деревьях, дорогу в нехоженой тайге, записал Стефан этими буквами переводы святого Евангелия и других церковных книг, которые понадобятся ему в святительском служении.
Гигантский труд создания пермской письменности Стефан завершил в 1377 г., когда перевел на язык коми Евангелие и основные богослужебные книги.
В 1378 г. епископ коломенский Герасим, который и поставлял Стефана в иеромонахи, благословил его на предстоящий подвиг.
Легендами и преданиями окутан путь Стефана по Пермской земле…
Легенда утверждает, что, пытаясь остановить продвижение Стефана по Пермской земле, зырянские кудесники сожгли лодку святителя. Но и это не остановило его. Встав на прибрежный валун, поплыл он по Вычегде, держа икону в руках. Этот Стефанов валун и сейчас еще покажут вам в деревне Эжолты.
И сейчас еще проведут вас в Усть-Выми на холм, где срубил Стефан «прокудливую» березу – главную святыню зырян. Предание рассказывает, что после каждого удара топора святителя струилась из дерева смрадная кровь.
– Стефан, Стефан, зачем ты нас гонишь отсюда, здесь наше древнее пребывание! – мужскими и женскими, старческими и младенческими голосами плакала «прокудливая» береза.
Падая, она коснулась верхушкой речной воды и, как утверждает легенда, Вымь отошла от холма, изменив свое русло.
Это предание…
Но смотришь на срезанный современной дорогой устьвымский холм, разглядываешь характерную для аллювиальных отложений слоистость – и кружится голова, словно наклоняешься над пропастью времени…
Когда-то река действительно текла здесь, и если во времена Стефана Великопермского верхушка срубленной березы коснулась речной воды, то за эти 600 лет река отошла от украшенного церквами высокого холма точно на 600 с небольшим метров. Как раз по метру в год…
Разрушая языческие капища и строя новые церкви, Стефан поднимался вверх по Вычегде, и с его появлением изменялось само течение времени на зырянской земле.
До Стефана сознание здешних жителей, поддерживающих культ предков, замыкалось на недавнем прошлом, в котором жили деды и прадеды. «И только приняв водное Крещение, – пишет современный исследователь, – они обрели будущий день, а также библейское прошлое. Погрузившись в реку христианской истории, они увидели тут же, рядом с собой, и пророков, и апостолов, и первых мучеников христианских, и Авеля, и Каина, и первого человека Адама…»
Здешние события уже не смешивались в скопище случайностей,
а превращались в Историю, наполненную смыслом и
сокровенной красотой. Это преображение зырянского народа
совершал своей проповедью святитель Стефан…
Однако проповедь его не приводила к разрушению зырянского
этноса, напротив, она способствовала еще более полному
развитию в православии и в русскости национальной
самобытности зырян.
И вот пройдут столетия, и так же, как святитель Стефан, уйдут из Великого Устюга землепроходцы Семен Дежнев и Василий Поярков, Ярофей Хабаров и Владимир Атласов, которые станут городами и краями, проливами и горными хребтами на карте нашей необъятной Родины. И хотя, отправляясь в походы, они ставили перед собою сугубо материальные цели, но все они шли по пути, намеченному святителем Стефаном, и поэтому столь великими, несравнимыми ни с какими материальными приобретениями, становились их свершения, поэтому столь успешным и значимым становился их труд в соединении в духовном единстве и братской любви разрозненных народов в единое и нерушимое Российское государство.
По сути именно святителем Стефаном, епископом Пермским,
закладывались и
Щедро и разнообразно одарил Господь святителя Стефана.
Создание азбуки свидетельствует о его блестящих
способностях ученого-лингвиста, а ведь кроме этого он был
еще и одаренным иконописцем, писателем, проповедником,
строителем, организатором.
Как бесценный дар, как высшее воплощение святительской любви, как свидетельство произошедшего преображения стала написанная самим Стефаном икона, называемая сейчас «Зырянской Троицей»…
Запечатлевая ветхозаветную встречу, произошедшую в тени Мамврийского дуба, святитель Стефан вел своих прихожан на самую великую встречу – со Святой Троицей. Чтобы подчеркнуть спасительный характер проповедуемого христианства, святитель поместил на престоле перед Ангелами вместо трех чаш лишь одну Чашу Причастия, а в центре иконы изобразил Мамврийский дуб с тремя ветвями, наглядно и просто иллюстрируя непостижимую сущность Бога Единого в Трех Лицах.
В иконе «Зырянская Троица», как и во всей святительской деятельности Стефана, зримо отразилась и новая выдвинутая Сергием Радонежским объединительная идея, которая одна только и могла соединить разрозненные народы в единую Святую Русь.
Разумеется, некорректно сравнивать созданную святителем Стефаном Великопермским икону с гениальным произведением Андрея Рублева, наполненным поразительной гармонией золотистых, васильковых и нежно-зеленых красок, но вместе с тем стоит отметить, что в композиционном плане – Чаша Причастия вместо обыкновенно изображаемой еды, сами фигуры Ангелов, то, как они соприкасаются крыльями, составляя единую завесу, – почти на четверть века предваряет видение Святой Троицы, открывшееся преподобному Андрею Рублеву в 1410–1420 гг.
Как писал П.А. Флоренский, Преподобного Сергия Радонежского интересовали паламитские дискуссии, касающиеся абсолютности Пресвятой Троицы, для осведомленности в них он даже посылал в Константинополь своего доверенного представителя.
Чем-то подобным этому «доверенному представителю» представляются нам и «неции же от ученик» святого, гнавшиеся за епископом Стефаном «в нареченное место», чтобы, догнав его, задать вопрос: «Аще истина есть?»
На миниатюрах, помещенных в составленном Епифанием житии Сергия Радонежского, икона Троицы возникает в келье Преподобного не сразу. Как отмечали многие исследователи, это можно считать свидетельством того факта, что икона Святой Троицы, а вернее ее образ, который и был в дальнейшем воспринят Андреем Рублевым, возник именно в ходе земной жизни Преподобного.
«Если первоявленная Софийная икона, неизвестная Византии, впервые создается в Киевской Руси, с самым ее возникновением, восходя к видению младенца Кирилла, рыцаря Софии, – пишет П.А. Флоренский, – то икона Троичная, дотоле неизвестная миру, появляется впервые в Московский период Руси, опять-таки в самом его начале, и художественно воплощает духовное созерцание служителя Пресвятой Троицы – Сергия».
Добавив тут, что Троичная икона воплощает также и духовное
созерцание современника и сподвижника Преподобного Сергия,
святителя Стефана Великопермского, можно было бы и
завершить наш рассказ, но параллель между двумя
иконами-«воплощениями» протянулась и в наши
дни, и об этом тоже нужно сказать.
Рублевская «Троица» находится сейчас, как
известно, в Третьяковской галерее, и даже разговоры о том,
чтобы хотя бы на праздник привезти ее в Троицкий собор
Лавры, для которого она и была написана, вызывают у
музейных работников оторопь.
Ну а иконе, написанной святителем Стефаном Великопермским для Троицкой церкви погоста Вожема, и которая находится сейчас в экспозиции древнерусского искусства художественного отдела Вологодского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, тоже был нанесен серьезный ущерб, разрушивший ее защитный слой. По причине непрочности основания «Зырянскую Троицу» лишь однажды экспонировали вне музея, после очередной реставрации…
Вопрос о том, почему иконы, перед которыми столетиями изо дня в день возжигались лампады и свечи, иконы, которые прошли пожары, наводнения и разрухи, иконы, которые выносили навстречу летящим в них стрелам и пулям, сделались вдруг рассыпающимися от малейшего колебания температуры всего за несколько десятилетий музейного хранения и изучения, безусловно, нуждается в осмыслении.