«Тут и поклонился»

«...Разве можно сомневаться, что этот камень святой? Разве пролитые на нем слезы и миллион поцелуев с искреннею верою и любовию не освящают его? Разве горячие молитвы над ними в продолжение веков не делают его святым для веков последующих?»

И. Ювачев, 1909 г.

«Походи там, где ходил Господь Иисус Христос».

Епископ Калист Диоклийский

1

Так игумен Даниил в XI, дьякон Зосима, игумен Варсонофий в XV веке приговаривали после описания какого-нибудь святого угла в Палестине. Теперь и я, дитя советского тления, могу сказать то же. Спасибо Господу, что он допустил меня на долины и горы свои. Но не каменистой тропой и не от зари до зари влеклось наше стадо: легким туристским маршрутом и в одночасье пристали мы к Иерусалиму.

Душе моей не досталось того чувства тихого приближения, которое испытали все древние странники. Туризм укоротил преклонение. Нет больше на свете терпеливых паломников.

Я с обольщением думал на Святой Земле о путниках «времен старых». Думаю и сейчас дома, на берегу Азовского моря. «Хожение» игумена Даниила развернуто на моем столе. Под заголовком написаны моей рукой даты, когда читал. Вот читал 29 апреля 1985 года в Пересыпи. Потом тут же 8 декабря 1987 года, после Греции, и 20 ноября 1993 года уже на пароходе в Средиземном море. Шли в Хайфу из Александрии. Было такое мгновение на моем веку! Хочется побыть в том ожидании еще. Но уже первого раза больше не будет. «И видел все своими очами грешными...» Подойду к столу, положу росяную иорданскую каплю на губы. Потрогаю камешки и земельку из Гефсиманского сада. На столе елей из Вифлеема. В книге засохшие листики из Капернаума, из Табхи. На шкафу открытка с ликом великой княгини Елизаветы Федоровны.

Выйду за ворота, ветер дует в сторону Тамани; и даже во тьме, когда в просторах звезд и в земных верстах смыкается время, трудно не удивиться, что в Тамани, изрядно уже безбожной, ступала нога святого Андрея Первозванного и жил как-то преподобный Никон.

За стеной звездной ночи все так же, как раньше, таятся в Иерусалиме и в Тивериаде святыни. Опять все далеко, за морем. Тысячу лет обрекали себя русские на дожди и зной, на опасность гибели в пучине моря, шли и плыли туда. И у Гроба Божьего поминали всех Русской земли князей и бояр и всех православных христиан, писали имена и клали у Гроба Господня с шепотом: «Да помянет Господь в царстве своем...»

А нынче что?!

Группа русских паломников после прибытия на железнодорожную станцию в Иерусалиме

2

Тень русских богомольцев, бабушки моей, учившей меня молитве «Отче наш», водила меня по камням и ступенькам; и, как они (Даниил и Варсонофий) причитали на следах Божьих, я причитал по их косточкам: «Вспоминаю вас и хожу с вами». Может, за то, что я душою живу во всех временах, ангел выбрал меня на сочувствие праведникам и созерцание начальной обители. Из колодца старины прибывает целебная вода. Может, и решилось все в те часы, когда читал я древнее и что-то выписывал. Не летом ли это было?

В июле, 12го числа (день апостолов Петра и Павла), проснулся я в Пересыпи в пятом часу утра, умылся водой из бочки, нащипал укропу и в маленькой хатке, похожей на келью (узкое окно, низкий потолок), раскрыл «Словарь книжников и книжной древности», прочитал несколько страниц о монархах и епископах и пошел к морю. Какое множество книг забыто навсегда! Песком засыпаны «Книги святых мужей», «Лествица Иоанна Синайского», даже «Слово о погибели Земли Русской»; умираем с газетами в руках, обморочили себя свежими сплетнями и лживыми обещаниями политиков; святые жили давно, и правда их далеко от нас. Шел и думал об этом.

Блаженны утренние часы. Никого нет. Земля, небо, цветы и деревья. Скелетом кажется голый базарный ряд с навесом на столбиках. Магазин по-амбарному закрыт на висячий замок, окна в хатах прикрыты, дворы пусты и сиротливы. В конце проулка, тоже дремного и позабытого на ночь, дальним краем обнажалось с каждым шагом море. Чайки еще не летали и не падали камнем за рыбкой. Вода как тысячу лет назад. Рачки (мормышки) в мокром песке. Все такая же, как при Никоне (если он тут бывал), столом срезанная гора за гирлом (старым устьем Кубани); и косой высокий берег под Голубицкой так же, как при Никоне и при турках, гнется к Темрюку. Нигде нет людей. Знают ли чайки, в каком веке они живут, в каком году? Время в их собственной жизни. А мое еще и в тоске памяти. Когда смотришь в небо и на воду, то чувствуешь, что времени нет. В этом немом просторе так ли уж я далеко от епископа Ефрема из XI века, о котором читал спросонок, или игумена Даниила, автора хожений во Святую Землю? Заметно ли берегу, что только через тысячу лет явился сюда я? И разве давно молился преподобный Никон? Ефрем, Даниил, Никон только череда рождений и смертей, буквы на бумаге, смолкшие голоса, но для звезд они те же мормышки, божьи коровки или муравьи, умирающие и вечно ползающие без имени.

Сколько было святых! Если бы люди не научились писать, не знал бы их позже никто никогда. И тысячу лет назад кто-то утром ходил по берегу, отсчитывал мутные века и дивился: сколько было! Где они?! Кто нынче прочтет «Словарь» или «Хожения», на мгновение приблизит их, для всех прочих они покрыты плитой небытия. Их нет, в молчании исчезли вместе с мириадами паучков и божьих коровок, которых никто не жалел и не вспоминал никогда. Но зачем же немыми звуками вопрошает наша душа и будто скучает без тех, кто назад не вернется?!

А еще за три года до этого написал я немного о своих грезах побывать на Святой Земле. Написал, взял с собой в Америку, привез назад и в кабинете своем... потерял. Перерыл все нету! Наверное, Господь не хочет, чтобы я во грехах жаждал благости. Рано мне. Так думал.

И уцелели черновые листочки, выписки из путешествий русских людей.

Они писали и рассказывали так, как мы уже не сможем. Мы подпорченные люди. Они писали, кажется, одной душой. Я читал и шел за ними по пустыне, по долинам и горам мимо развалин Капернаума к Генисаретскому озеру, в Тивериаду, к селению Магдала (где родилась Мария Магдалина), но не чаял сказать, подобно им: «Здесь и меня, грешного, сподобил Бог походить и осмотреть землю Галилейскую...» Назарет «цветок Галилеи», но мне из колодца, к которому ступала Дева Мария, воды не испить; я не буду там стоять. С хоругвями шли русские люди к реке Иордан, и в их руках сверкали ризы икон, они пели, одеты были в белые саваны, в них лягут они когда-то в гроб. Нога моя не потрогает святую воду. Шли они раньше пешком, малое число ехало на ослах; отдыхали, пили воду из колодцев, ночевали на камнях, коекто вставал затемно, спешил к Иерусалиму, блуждал. Бог осенял их своим перстом каждый миг. С великой скорбью целовали они святые камни, все дни и часы жили под знаком преданий, скорбели под слова Иоанна Дамаскина: «...все мы из земли, и в персть разрешится наше тело до того времени, когда придет Господь...»

Не мне, не мне удивляться и тихо восклицать: «Спаситель так же ступал на эту почву, как и мы; пред Ним открывались те же виды, что и пред нами. Он пил из тех же ключей, солнце так же согревало в Его время, и Он искал прохлады в тени смоковницы. Мы знаем, сколь долгое время Спаситель прожил в Назарете, в городе не осталось ни малейшего видимого следа его пребывания. Но не та ли маслина и смоковница упоминаются в Евангелии? А эти горы и вся окрестность! Сколько раз взор Спасителя останавливался на них». Д. Скалон это писал после путешествия с великим князем Николаем Николаевичем-старшим в 1872 году.

Русская женщина из Нью-Йорка молилась у святынь в Иерусалиме на Пасху, в год смерти Сталина. Чтобы причаститься у Гроба Господня, целую ночь провела она в храме. Исповедь взяла за вечерней в Елеонской обители, у греков. Две только лампады горели ночью на Голгофе и в часовне Гроба. В безмолвии дожидались с игуменьей утра, молились, разложив иконки, записочки, крестики, за Россию, гонимую церковь, а в Великую субботу зажигали свечки от благодатного огня, который дается с гробовой плиты только православным. Один раз в год свершается чудо самовоспламенение ваты на Гробе. Мы выросли без рассказов об этом. И не принесем мы со всенощной огонь Святаго Духа. И не будем в ту ночь там никогда.

Вокруг места распятия вся история. Сколько ни читай, не восприять кровно того, что предстает живому. Надо побыть там подольше и все исходить ногами. До конца дней пребудут с тобой и темница Христа, и место, где императрица Елена обрела честной крест, и к востоку дом Пилата, Овчая купель, и «на расстоянии брошенного камня дом Иоакима и Анны», а еще чуть поодаль ворота в Гефсиманский сад.