Православный календарьПравославный календарь
«Когда мир тебя отвергает, Бог принимает»
Иером. Серафим (Алдя)
Кто встретил Бога, тот уже не может ни ненавидеть ближнего, ни осуждать его, ни оставить его на верную смерть.
«Хватит спать! Пошли кутить!»
Людмила Панич
Наш любимый старец Гавриил в свой день рождения подарил жизнь моей дочери во второй раз.
Как русский святой явился пасынку Наполеона
Мария Тоболова
Посмотрев на принца, монах сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь. Если исполнишь мою просьбу, Бог тебя помилует. И знай, что твои потомки будут служить России».
Отец Дометий Рымецкий – духовник, сердцем горящий
Кристиан Курте
Он был батюшкой, который по грудь в ледяной воде зимой переходил горные реки, преграждавшие ему путь к храму.
Купец. Благотворитель. Мученик. Николай Григорьевич Григорьев
Алина Сергейчук
Он отличался неподдельно добрым отношением к человеку и видел в нем равного себе, а не инструмент для зарабатывания денег.
«Дай Бог стяжать титул сельского батюшки» (+ВИДЕО)
Прот. Геннадий Беловолов
Здесь, на сельском поприще, ты за все в ответе. Ты здесь отец. Здесь я понял, что слово «отец» происходит от слова «отвечать».
«Работай над собой – сделаешь благо для ребенка»
Беседа с замдиректора крупнейшей в России православной гимназии
Важно, чтобы сам процесс обучения уже воспитывал, чтобы воспитание было не частью работы, а охватывало все пространство образования.
Божественная латрия, православное вероучение и наша церковная жизнь
Иеромон. Лука Григориатский
Мы можем с уверенностью сказать, что подлинная христианская жизнь, жизнь, ведущая к обожению, истинная латрия, не исчезли в наше время.
Огород – дело духовное
Прот. Александр Авдюгин
Увидев же картофельное поле с многочисленными рядами уже выкопанного картофеля, батюшка вспомнил голливудские фильмы с плантаторами и неграми-невольниками.
Крест любви
Схим. Нектария (княгиня Наталья Долгорукова; 1714–1771)
16-летняя Наталья добровольно последовала вслед за мужем в ссылку, показав всему миру пример беспредельной любви и преданности супружескому долгу.

Светлые бабушки Покровского храма

Евгения Ивановна(в центре) Евгения Ивановна(в центре)     

Странная штука – память. Что-то теряется, уплывает из нее. Другое, которое забыть бы навсегда, помнится крепко, железно.

А есть иное. То, что в детстве впечаталось и живет, дышит одним с тобой дыханием. То, что всегда внутри, в сердце, словно бы и нет его. А оно здесь, неразделимо с тобой, да так, что и не замечаешь.

Для меня это… помянник. Да, помянник, перечень имен, которые произносишь на утренних молитвах. Эти имена лет с пяти со мной. Только вот сегодня почти все они перекочевали из молитв «о здравии» в другие. В те, что об упокоении.

Это имена деревенских бабушек – прихожанок старинного Покровского храма, что стоит в пяти километрах от города Кириллова. Там я росла – бегала по лесным тропинкам, купалась в озере, сочиняла удивительные игры в тихом деревенском одиночестве. А когда, набегавшись, входила в прохладный церковный полумрак, который пах ладаном, влажным деревом и старыми книгами, я встречала их.

Разные они были – бабушки, которые в любую погоду шли на службу в Покров. Сейчас, будучи взрослой, понимаю, что и судьбы их, и характеры были различны. Но тогда мне казалось: они все словно бы слеплены из одного теста. Сухонькие и крепкие, остроумные и смешливые, все в однотонных платьях, в кофтах на пуговицах, в цветастых платочках, поблескивавших тонкой ниточкой люрекса. И все – все до единой – полные особой тихой любви.

Эту любовь я ощутила сразу же, впервые войдя в храм. Была ранняя весна, везде лежал снег, нетронутый и чистый, крепкий и спекшийся под солнцем, с восхитительной корочкой наста, по которой можно было бегать. Мы шли с автовокзала пешком – папа, мама, брат и я. И вот он – храм, прохладный, таинственный, сумеречный, поблескивающий окладами икон и лампадами. И мы – немного усталые и слегка растерянные, горожане и чужаки.

Анна

Маленькая и кругленькая, со светлыми, чуть навыкате, глазами, она встретила нас у храма. Староста Анна Ивановна. Очень живая, деятельная, везде провела, всё показала и повела в сторожку угощать.

Сторожкой называлась маленькая комнатка, в притворе. Там была жарко натоплена печь, в узкое окошечко лился яркий весенний свет. Анна Ивановна налила нам суп с «сушшиком» – маленькой озерной рыбкой. Суп этот был странный, непривычный, огненно-горячий, но очень вкусный. На блюдечке горкой – кирилловский хлеб с черной-пречерной горьковатой коркой – такого, к сожалению, там не пекут больше…

Анна Ивановна большую часть жизни отдала Покровскому храму. Была прихожанкой, потом старостой. Я ее побаивалась. Сосредоточенная и строгая, вечно спешащая, вечно в хлопотах, она могла одернуть меня, если я баловалась, сделать замечание. Над нами, городскими, посмеивалась: искренне не понимала, как можно собирать и есть сыроежки или моховики – местные признавали только белые грибы, на худой конец – подосиновики и подберезовики, грузди на засолку да нежную россыпь молодых маслят…

Храм Покрова Пресвятой Богородицы (д. Аксёново Кирилловского р-на Вологодской обл.) Храм Покрова Пресвятой Богородицы (д. Аксёново Кирилловского р-на Вологодской обл.)     

А потом моего отца перевели в городской храм, и мы долго не виделись с Анной Ивановной. Через несколько лет она попала в больницу, мы пришли навещать ее. Я представляла ее себе такой же, как и раньше, – крепенькой и деятельной, строгой и требовательной. А увидела маленькую, сухонькую старушку. Она сидела на кровати, свесив маленькие ножки, тихо беседовала с моими родителями о чем-то. А ее узловатые руки двигались и двигались, перебирая небольшие черные четки.

Ее узловатые руки двигались и двигались, перебирая небольшие черные четки

Я стояла в сторонке и понимала, что сейчас вижу ту, привычную, из детства – и совсем другую Анну Ивановну. «Молитвенница» – всплыло неожиданно в памяти слово. Оно не выходило из головы целый день, оно вертелось на языке, постоянно маячило рядом. А через несколько дней Анна Ивановна умерла.

Слово это очень хотелось произнести вслух почему-то. Я спросила у папы. «Да, она была молитвенницей, – внимательно посмотрев на меня, произнес он, – такой, что нам всем до нее далеко».

Он знал что-то, мой папа, чего не знали мы. Он исповедовал ее и понимал, конечно, больше. Но и мне что-то открылось: долго еще перед глазами всплывали эти маленькие натруженные руки, тихонько перебирающие четки.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Анны!

Надежда

Родители много мне читали. И не только Чуковского и Маршака: Эдварда Лира, Спайка Миллигана, Юнну Мориц. Но всё это отступало куда-то, будто и не существовало, когда видела я сгорбленную фигуру просфорницы Надежды Арсентьевны. Как будто бы пришла она к нам из былинных времен, из сказочных лесов, где в болоте под корягой запрятан меч-кладенец, где стоит избушка на курьих ножках.

Поразила она меня как-то. «Возьми, – говорит, – порожнюю миску да коту воды налей». А я, городское дитя, и не ведала такого слова – «порожняя». Мама пояснила. А я сидела, смотрела на темные, словно из старого дерева, руки Надежды Арсентьевны, ловко отправляющие просфоры в печь, и думала. О том, что она похожа на ту самую Бабу из сказки. И не похожа. Потому что не могло быть у той Бабы, что в избушке на курьих ножках, таких ярких, словно самоцветы, голубых глаз. Таких, которые в книжках называются «лучистые».

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Надежды!

Анастасия

Если бы существовала машина времени! Первое, что сделала бы я, вернувшись туда, в детство, – записала бы всё, что могли рассказать покровские бабушки. Но время вспять, как известно, не повернешь.

Анастасия Григорьевна помнила Ленинградскую блокаду. Высокая и худая, с серьезным острым взглядом, со строгой складочкой на лбу – она любила меня, пятилетнюю, нежно, как может любить только родная бабушка.

Моя мама пела на клиросе, а я на службах не отходила от Анастасии Григорьевны. Поверх платья она надевала неизменный темный халатик – помогала священнику, подавала кадило, выносила свечу, готовила запивку для причастников за неимением мужчин-алтарников. Была она девой, мужа и детей не имела.

А я не отходила от нее. Садилась рядом, прижималась, шепталась, секретничала. Естественно, мешала молиться. А она только иногда прикладывала к губам палец, призывая к молчанию, – но в глазах ее плясали веселые огоньки.

    

Помню длинные великопостные службы, коленопреклоненные молитвы. Помню, как стояла я на коленях, уперевшись лбом в пол, и посматривала на нее – играла. А она… она принимала эту игру. Она понимала, что мне, пятилетней, тяжело, что не выстоять мне службу, как взрослой, но что девать меня некуда: папа служит, мама на клиросе. И, как очередное послушание, с любовью и терпением она принимала меня и возилась со мной.

Мне очень не хватало ее, когда она умерла. До сих пор помню ощущение пустоты в храме без ее привычной сухопарой, чуть сутулой фигуры.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Анастасии!

Елизавета

Сдержанная и немногословная. Правда, в глазах ее всё время плавали насмешливые искорки. Да и пошутить она любила. Всегда делала это с серьезным лицом. Пела она на клиросе, а после Причастия частенько манила меня к себе, давала в руки маленький холщовый мешочек: «Иди-ко, просвирок мне возьми, семь штук», – шептала она. И уж не забывала угостить и меня, присовокупив к душистой просфоре несколько конфет. Специально для меня она носила их в сумочке.

Удивительные были это люди. Очень-очень скромные, прямо-таки незаметные. Не рассказывали о себе, зато расспрашивали других, интересовались их жизнью и участвовали в ней.

Я почти ничего не знаю о Елизавете Павловне. Тогда, да и позже, в подростковом возрасте, казалось, что твои проблемы – самые значимые. А вот она всегда интересовалась моей жизнью: спрашивала меня об учебе, о том, какие книжки читаю и во что играю.

А потом, когда она лежала, худенькая и слабая, на смертном одре, протянула моей маме подарок. С Днем Ангела. Вспомнила, вернее – и не забывала вовсе.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Елисаветы!

Евгения

Она была такой маленькой, что я, будучи в средней школе, уже переросла ее на полголовы. И всё у нее было маленькое: и домик, и даже собачка, которая, как говорили, прожила ужасно долго – больше 25 лет. А еще у нее была гармошка.

Как драгоценность, берегу я воспоминание об одном солнечном весеннем дне. Пасха, солнце, крашеные яйца на столе. За окном неприютное озеро – хоть и апрель, оно еще во льду, еще дышит холодом. Но в комнате тепло. Уютно пестреют половики на полу, и герани свесили с подоконника свои красные головки. А Евгения Ивановна играет.

Молчунья она была, хотя и улыбалась часто. Но весь свой кроткий веселый нрав, всю свою душу солнечную вкладывала она в эти незамысловатые мелодии. Словно бы говорила с нами.

Всю свою душу солнечную вкладывала она в эти незамысловатые мелодии

В храме она была свечницей. Руки ее, совавшие мне конфеты, пахли лампадным маслом. Тихо двигалась она между подсвечниками, убирала огарки, чистила. Когда я здоровалась с ней, светлела лицом, молча в пояс мне кланялась. Мне – и всем другим тоже.

Умерла она, как и жила, тихо. Я узнала об этом уже после, уже совсем взрослой. Но ничего не значила в тот момент моя далекая от нее жизнь в областном центре, моя учеба, книжки, мои наивные юношеские стихи. Скорбно было – и светло.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Евгении!

Антонина

У Антонины Александровны не было руки. Но не каждый и не сразу замечал это. Такое удивительное, аристократическое качество было у всех покровских бабушек, и у нее тоже: никогда не привлекать к себе внимания, а наоборот, уделять его другим. Ласковая, сдержанная, приветливая и интеллигентная, Антонина Александровна улыбалась мне и шла на клирос. Читала, пела. Молилась.

Молилась она везде и всегда. В свое время была близка к монахиням закрытого Ферапонтова монастыря

Молилась она везде и всегда. В свое время она была близка к монахиням закрытого советской властью Ферапонтова монастыря – они жили в Кириллове. Я их не застала – но всегда чувствовала что-то особенное в Антонине Александровне. Она не возилась со мной, не болтала – совала иногда просфору или конфетку, улыбалась тепло. А я замирала, забывала свои шалости под ее взглядом. Что-то в нем такое было. Замирала и даже сама пыталась молиться – как умела, как могла в пять-шесть лет.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Антонины!

Людмила

С Людмилой Степановной у меня была особая связь. И не только у меня, как я подозреваю. К ней, как к солнышку, постоянно тянулись люди. На столе у нее всё время стоял горячий самовар, и пироги поспевали в печке. А люди сидели за столом в ее светлой комнате и рассказывали ей свои беды и радости. Все шли к ней, все ехали – старые и молодые. И мы ехали. И как особую радость предвкушала я пару дней у Людмилы Степановны, разговоры с ней, ее шутки, ее рассказы.

А она болела, конечно, как многие люди в ее возрасте, как и другие, кто пережил войны, голод, разорение и репрессии ХХ века. Она говорила, что позвоночник у нее искривлен английской буквой «S»: это она, работая в колхозе в молодости, таскала бревна. Она знала, что такое хлеб, лебеды в котором больше, чем муки. Много горя пережила Людмила Степановна – я не вправе о нем говорить, – но всегда, до самого конца оставалась веселой, бодрой и участливой. Бегала ухаживать за больными одинокими старушками. Помогала детям и внукам. Бывала на всех службах. Принимала нас. А мы тянулись к ней, словно к родной, и именно там, на окраине Кириллова, в маленьком домике у Сиверского озера чувствовали себя особенно счастливыми.

Мы пригласили ее на свадьбу. И она собиралась приехать и радовалась за нас. А за месяц до нашей свадьбы умерла.

Мы вспоминаем ее очень часто. Маленькую и совсем не седую старушку с черными волосами и бойкими живыми глазами. Шутницу. И молитвенницу, сквозь дождь, снег и холодный ветер идущую на службу в Покров. Человека, близкого к Создателю, – а как иначе объяснить, почему на ее натруженные ладони садились пугливые синички и клевали из них зерна? И взмывали ввысь, как только мы приближались.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Людмилы!

* * *

Странная штука – память. Она сохраняет мимолетное, кажется, такое незначительное. А потом, перебирая эти воспоминания, понимаешь: это самое важное. Наверное, если бы мне тогда было не 5, а 15 лет, я бы запомнила более существенное и важное о покровских бабушках и связными, упорядоченными, информативными были бы эти заметки. Но памяти, наверное, виднее.

И Господу виднее. Он очень щедр к нам. Он подарил мне такое богатство – знакомство с людьми, чьи имена живут в моем помяннике уже много лет. И в сердце моем живут. И жить всегда будут.

Мария Минаева

15 августа 2019 г.

Рейтинг: 10 Голосов: 856 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!
Смотри также
«Не, я от Бога всим довольна!» «Не, я от Бога всим довольна!»
Ольга Назарова
«Не, я от Бога всим довольна!» «Не, я от Бога всим довольна!»
Наши деревенские ангелы-хранительницы. Баба Катя
Ольга Назарова
Баба Катя родилась еще до революции и про себя говорила: «Я – баба старинная, царская!» Семья была бедная, детство было таким коротким, что и не вспомнить, было ли оно. Всю жизнь – труд и труд. Тяжелый, деревенский.
На берегу глинистого озера На берегу глинистого озера
Наталья Прокофьева
На берегу глинистого озера На берегу глинистого озера
Наталья Прокофьева
Эта история о том, как пироги и парное молоко помогают жителям деревни Сейты, что в глубинке Коми, восстанавливать часовню-храм святителя Модеста, патриарха Иерусалимского.
Баба Марфа Баба Марфа
Протоиерей Александр Авдюгин
Баба Марфа Баба Марфа
Протоиерей Александр Авдюгин
Марфа в селе была персонажем известным, потому что всю жизнь тут жила, всех знала и пару дюжин младенцев, как крестная мать, во времена советские смогла окрестить у единственного на всю округу священника.
Комментарии
Катерина 19 августа 2019, 21:23
Спасибо Вам, автор, и вам, дорогие редакторы, за этот чудесный рассказ-воспоминание.
Маргарита18 августа 2019, 22:18
Спаси Господи, Мария, за такой прекрасный рассказ! Его хочется перечитывать и перечитывать. Об этих бабушках — прихожанках Покровского храма — есть еще книжечка, не так давно продававшаяся в Кирилло-Белозерском монастыре. Называется она "Воспоминания о погребенных на кладбище Покровского храма близ города Кириллова". В ней и про Ваших бабушек написано, и о многих других, которые упокоились уже и лежат на этом старинном кладбище. Там много их фотографий. Еще раз благодарю Вас за рассказ.
Светлана 15 августа 2019, 18:21
Но почему же они такие, а вокруг все больше нервных, злых бабушек? Как быть такими, как они? И не стать той, злой?
Тамара15 августа 2019, 17:46
Царствие Небесное всем этим бабушкам,о которых речь идёт в этом рассказе,таком душевном, светлом,добром.Вечная память всем нашим бабушкам,молитвеницам нашим..Спаси Господи ,Мария за такие воспоминания и память..
Алексей15 августа 2019, 13:28
Упокой, Господи, души всех этих женщин в райских селениях, и их молитвами, спаси и помилуй нас! Многие из нас (я в первую очередь) нуждаются в молитвах куда больше, чем эти благочестивые женщины.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBookВКонтактеЯндексMail.RuGoogleили введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.

Новинки издательства
«Вольный Странник»

Новые материалы

Выбор читателей

×