Иван Недич: «Единственный идеальный переводчик – это Бог»

Церковный переводчик всегда в тени автора, а зачастую и вовсе незаметен для читателя. Тем не менее именно он становится первым, кто пропускает книгу через себя и дарит своему народу возможность черпать духовную мудрость на понятном ему языке. Иван и Елена Недич из Сербии уже 15 лет занимаются переводами. О творческом союзе серба и русской москвички, самых значимых работах, самоотверженных издателях, открытиях сербской литературы, трех неудачах перевода, неблагодарном труде, служении людям и Идеальном Переводчике – в нашей беседе.

Иван и Елена Недич

– Иван, как случилось, что вы стали переводчиком? По специальности вы – теолог. Но не филолог, не лингвист, не собственно переводчик…

– В школе, а затем в гимназии я изучал русский язык наряду с английским. У меня была очень хорошая учительница. Языки, что называется, «пошли». 50% моего знания русского – заслуга учительницы, Мары Поповски, которая преподавала мне с 5-го по 8-й класс. Увы, она была типичным представителем своего времени – атеисткой, поклонницей коммунизма. Я помню, как она показывала фотографии Москвы. И с горечью рассказывала о том, что «церковная жизнь в России возрождается, и на месте прекрасного бассейна в центре Москвы опять возник этот огромный, никому не нужный храм Христа Спасителя». К сожалению, после ухода на пенсию она покончила с собой. Но этой женщине я благодарен по сей день – за заложенные основы знания русского языка.

Так вот, переводами я начал заниматься с 1-го класса гимназии (если проводить аналог с российской системой образования – с 9-го). Незадолго до этого я начал ходить в храм. А недалеко от города Младеновац под Белградом, где я живу, находится монастырь Тресие. И в самом конце 1990-х – начале 2000-х там была развернута активная издательская деятельность. Активная – для такого небольшого монастыря. Там на тот момент подвизался архимандрит Иоанн со своей матерью (прошлым летом, уже приняв постриг в схиму, он отошел в объятия Господа). Братии у него не было, разве что прихожане из местных, 20–30 человек.

Так вот, в монастырском издательстве в основном переводились книги с русского языка: «Плоды истинного покаяния» схиигумена Саввы, «Святой Герман Аляскинский», «Русское православное женское монашество XVIII–XX веков», «Великое в малом» Сергея Нилуса. В этом же издательстве профессор-филолог Ксения Кончаревич опубликовала свой авторский труд «Пути русской монашеской духовности».

И вот, в 2003-м году я взялся по собственной инициативе переводить найденную в Интернете книгу «Православные святые и подвижники благочестия Тамбовского края». Мы с одноклассницей Драганой Цвиетич (которая тоже хорошо знала русский) эту книгу перевели. И книга была издана монастырем, став последним изданием Тресие, потому что средств больше не было. Мы получили часть тиража и раздали ее друзьям и знакомым. Один экземпляр мы хотели подарить нашей общей учительнице русского, Маре. Но сначала как-то постеснялись, а потом уже и не успели…

Позже обстоятельства сложились так, что я поступил на богословский факультет. И на первом курсе познакомился с профессором Ксенией Кончаревич, которая там преподавала русский язык. Она переводила многих известнейших русских авторов: Болотова, Афанасьева, митрополита Илариона (Алфеева) и других. Я думаю, нет необходимости рассказывать о Ксении. Вряд ли найдется человек в русско-сербских кругах, особенно церковных, который бы о ней не слышал.

– Это в русско-сербских кругах ее знают. А вы расскажите про госпожу Кончаревич.

– Она – моя «мать» в переводческом деле. Но это – далеко не самое важное ее достижение. Что сказать о человеке, размер одной библиографии которого составляет около 70 страниц?

Будучи дочерью белградского педагога старой закалки, преподавательницы немецкого языка на философском факультете Белградского университета, ныне покойной Елены Кончаревич, Ксения смолоду была воспитана в самых строгих академических традициях. И, будучи студенткой русского языка (через который она, кстати, вообще познакомилась с Православием и вступила в Церковь), она в то время, в 1980-х, за неимением Интернета регулярно слушала по радио то, что можно было поймать на волнах Советского Союза, а также следила за малочисленными русскоязычными программами на белградском радио. Читала русских классиков Золотого и Серебряного веков. И когда Ксения впервые попала в Россию на олимпиаду по русскому языку, все очень восхищались ее прекрасным русским и удивлялись: «Вы говорите, словно герой произведений Достоевского, Чехова или Толстого!» Окончила она филфак Белградского университета по специальности «русский язык и литература», защищала кандидатскую и докторскую в области методики преподавания иностранного языка.

Первую часть своей карьеры Кончаревич выстроила на том же факультете, а потом, в 2000-м году, уже состоявшуюся церковную переводчицу Ксению пригласили преподавать русский язык студентам теологии. Я помню ее с первого курса. Помню, с какой любовью и умилением она рассказывала о русских храмах, русском благочестии, в том числе о старообрядцах. Рассказывала она об этом с пафосом, но пафосом не слащавым, а искренним и полным теплой любви к Православию. Вот такая она – Ксения Кончаревич.

– И именно Кончаревич ввела вас в переводческую «индустрию».

– Ксения познакомила меня с редактором епархиального издательства, с чего все и началось. Она редактировала мой первый самостоятельный перевод. Позже выступала больше как опытный наставник, давая конкретные советы. Совместных проектов у нас не было. Сербы-переводчики – одиночки. И лучше всего идут индивидуальные проекты: одна книга – один человек. Как пример: скоро должен выйти перевод Ветхого Завета с древнееврейского языка, который выполнил один (!) человек, библеист, отец Драган Милин.

Лучше всего идут индивидуальные проекты: одна книга – один человек

Так вот, на первом курсе института я решил подарить Ксении экземпляр той самой книжечки – «Православные святые и подвижники благочестия Тамбовского края». Она ее просмотрела – и на следующей лекции мне говорит: «А вы бы могли заниматься переводом!» Так Ксения познакомила меня с редактором издательства Шумадийской епархии отцом Зораном Крстичем. И первой книгой для епархии, которую я переводил, стало предложенное Ксенией «Пастырское богословие» митрополита Антония (Храповицкого). Так я стал переводчиком.

– А как познакомились с супругой Еленой, коренной москвичкой?

– Супруга обучалась на филфаке ПСТГУ. Хотя она и на 2 года младше меня, по курсам мы были «ровесниками». Она изучала русский язык и литературу со знанием сербского и македонского языков. Был такой экспериментальный курс, «проживший» несколько наборов. Сейчас его уже нет, а зря. Как-то раз подруги ей сказали (а был конец нулевых, Интернет только входил в массы): «Послушай, хочешь упражняться в сербском? Зарегистрируйся на Фейсбуке, там много сербов». Так она и сделала.

Сначала наугад добавляла людей с сербскими именами в друзья, с кем-то завязалась переписка. И как-то совершенно случайно вышла на моего знакомого из института, добавила в друзья уже нескольких его друзей, и в их числе оказался я… Это было в конце 2008-го. А потом так сложилось, что Лена на зимние каникулы приехала в гости к сербской подруге Милице, с которой до этого они познакомились в Москве. В Белграде мы с ней и встретились, пообщались, она вернулась в Россию. И пригласила меня на пасхальные праздники в Москву. А я пригласил ее на летние каникулы к себе. Вот так мы и встречались, поочередно приезжая друг к другу на каникулах. А по окончании учебы решили пожениться. Теперь занимаемся всеми переводами вместе с женой. Она неотъемлемый участник этого процесса.

Мы во всех переводах помогаем друг другу и всегда подписываемся вместе, будь то перевод с русского на сербский или с сербского на русский. Понятно, что в переводах на русский большая доля работы приходится на нее, а в переводах на сербский – на меня. Но консультируем мы друг друга часто. Поэтому иногда говорю то в единственном числе – «я переводил», то во множественном – «мы переводили», имея при этом в виду одно и то же.

– Я так понимаю, прекрасное знание вами русского – заслуга и супруги?

– Да, Лена сильно помогла мне в освоении языка. Мы развивались вместе: она училась у меня сербскому, я у нее – русскому. Уже потом мы вместе решили освоить польский. Нам довелось знать самые распространенные языки восточнославянской и южнославянской группы – русский и сербский, а еще церковнославянский и македонский. И вот, почему бы не выучить самый распространенный западнославянский язык – польский? Переводить пока с польского ничего не доводилось, хотя какие-то книги есть на примете…

– Но ваш творческий союз состоялся в Сербии, а не в России.

– Именно. Повезло, что профессор Кончаревич, ввиду своей перегруженности, просила руководство богословского факультета об открытии вакансии еще для одного преподавателя русского языка. Года через два нашей супружеской жизни Ксения неожиданно поинтересовалась, не хочет ли Лена подать документы на конкурс для преподавателя русского языка на богословский факультет. К этому времени они уже были знакомы. И вот, богословско-филологическое образование Лены оказалось идеальным сочетанием для этой работы, особенно с учетом того, что здесь таких специалистов не готовят. Потом так сложилось, что Ксения через некоторое время вернулась на филфак, на котором преподавала раньше. А Лена осталась на богословском. Преподает русский язык студентам теологии, то есть богословия (у нас нет такого разделения этих понятий, как в России; факультет называется богословский, а специальность в дипломе – теолог, у нас это одно и то же).

– Интересная история! Но давайте о России, которую вы посещали, и не раз. Самое яркое впечатление серба, впервые оказавшегося в Москве?

– Была Пасха 2009 года. Шел снег. Для меня это был шок! Как это так: на Пасху идет снег? Это даже для москвичей было необычно. Шел снег, а мы с будущей супругой на улице ели мороженое.

Еще. Храм, в который ходила супруга в Москве с самого детства – церковь Малого Вознесения на Большой Никитской. Священник, сейчас уже покойный, Василий Строганов, который был преподавателем Нового Завета в Московской духовной академии, оставил неизгладимое впечатление своими непосредственностью и жизнерадостностью. Мы дружили, потому что мама Лены близко общалась с отцом Василием. Однажды в семье священника случилось несчастье: матушка впала в кому после ДТП под Владимиром. Она до сих пор жива и находится в коме – пережила батюшку, почившего уже почти 7 лет назад. Так вот, то, что отец Василий даже после этой трагедии сохранял в себе какой-то неземной свет и эту христианскую жизнерадостность, меня поразило.

Еще одно воспоминание о московском холоде – день памяти Серафима Саровского, престольный праздник храма в Медведково, который строили мама Лены и ее крестный, московские церковные архитекторы Плетнева и Мамонов. Сначала литургия, потом нескончаемый крестный ход вокруг храма, на улице – снег и обычный московский «минус». Потом трапеза, за которой отец-настоятель дает слово уважаемому молодому гостю из братской Сербии – ну, то есть мне.

Я засмущался и решил просто спеть тропарь святому Серафиму сербским распевом. А хотел я, на самом деле, сделать некоторое сравнение, но не осмелился, будучи неуверенным в своем понимании русского чувства юмора. Хотел сказать, но не сказал, примерно следующее: «Пока мы ходили крестным ходом по снегу, мне вспомнился рассказ о Мотовилове и святом Серафиме, как они стояли на коленях в снегу, не чувствуя холода. Но я – не Мотовилов и уж точно не святой Серафим, и вообще я – не русский, и поэтому, дорогие отцы и братия, ласковые хозяева, мне было очень холодно!»

– Зря – чувства юмора вам не занимать! Но о переводах. У вас солидная такая библиография. Вы уже рассказали про труд митрополита Антония (Храповицкого). И это – проба пера. А с чем еще довелось поработать?

– Я говорил, что делал перевод для местного монастыря вместе с одноклассницей – «Православные святые и подвижники благочестия Тамбовского края». Во время учебы на богословском факультете в Белграде, после того, как издали труд митрополита Антония (Храповицкого), я продолжил заниматься переводами, и вот, до сих пор остаюсь в переводческом деле.

Мне довелось перевести две книги по библеистике с английского – Ярослава Пеликана и Уильяма Шнидевинда. Эти книги составили своеобразный комплект. Потому что у Пеликана есть книга «Кому принадлежит Библия?», а у Шнидевинда – «Как Библия стала книгой». И у Шнидевинда – это предыстория становления Библии, у Пеликана – анализ восприятия уже сформировавшейся Библии.

Затем был сербский перевод «Миссиологии» Миссионерского отделения Русской Православной Церкви и книга «Социальное служение РПЦ». Потом – «Православная педагогика» архимандрита Георгия (Шестуна). По литургике – сборник статей Дмитриевского, труд Татьяны Афанасьевой о литургиях Иоанна Златоуста и Василия Великого в славянских рукописных книгах, а также не изданный по печальному стечению обстоятельств сборник статей Пентковского.

Да, еще две книги по педагогике мы издали: «Возрастную педагогику» Татьяны Скляровой, которая преподавала Лене в ПСТГУ, а вторую – сборник статей «Русская современная православная педагогическая мысль», который подготовила супруга, куда вошли тексты ряда известных в России церковных публицистов. Эти книги опубликованы богословским факультетом в Белграде.

Обязательно надо упомянуть про серию художественных произведений, выпущенных в нашем епархиальном издательстве. Автором этой замечательной идеи является отец Никола Милович, редактор епархиального журнала (и, кстати, одна из ключевых фигур «почившего» издательства монастыря Тресие, о котором я упоминал в начале разговора). Отец Никола уже много лет страдает болезнью, которая его физически привязала к дому. Высокому, статному, энергичному человеку, приходскому священнику, в один момент пришлось смириться с сидячим образом жизни.

– Серьезное испытание. Но он ведь продолжил свои труды, несмотря на болезнь?

– Да. Будучи философом по первому образованию, да и по мировоззренческой установке, он нашел в себе силы «не утонуть». Человек энциклопедических познаний, вместе со своей супругой Еленой, дочерью не очень известного (что крайне незаслуженно) сербского писателя, покойного Мирослава Йосича-Вишнича, выступает редактором большинства наших епархиальных изданий. В то же время отец Никола сам написал несколько романов. Написал про свое служение на местном сельском приходе, где ему пришлось столкнуться с чем-то, что, возможно, является пережитком средневековой ереси богумилов, а именно с той частью пресловутых сербских «богомольцев», которую владыке Николаю (Велимировичу) не удалось вернуть к чистоте Православия. Отец Никола стал одним из редких священников, который отважился на борьбу с этим явлением. В другом романе отец Никола пишет про свою болезнь, облекая ее в рассказ о малоизвестном персонаже средневековой сербской поэзии, воеводе Дойчине. Третий роман – христианская апокалиптическая антиутопия, действие которой происходит в нашем городке. Еще у него есть сборник рассказов. Автор, достойный внимания!

Мы также внесли свою, переводческую лепту в эту серию. Это – исторический роман «Каллиста» британского богослова XIX века Джона Генри Ньюмена, затем «Богомолье» Ивана Шмелева и роман «Поп» современного русского писателя Александра Сегеня.

Еще хочется упомянуть сербский перевод мемуаров новоявленного святого, святителя Мардария (Ускоковича), первого епископа Сербской Церкви в Американских землях. Он обучался в России, в Кишиневе, затем работал преподавателем в нескольких русских семинариях, был знаком с Императором Николаем II, даже успел затеять конфликт с Распутиным. Став свидетелем Февральской революции, он, однако, вовремя покинул страну и отправился в Америку. Умер молодым, до начала Второй мировой, но оставил мемуары на английском языке, сербский перевод которых опубликован монастырем Святого Саввы Сербского в Либертивилле (США, штат Коннектикут).

Отдельные статьи Мейендорфа, Флоровского, Аверинцева также красуются в наших переводческих библиографиях. Из «светского» недавно довелось перевести на сербский книгу снайпера Василия Зайцева «За Волгой земли для нас не было», ждем ее выхода.

– Остановимся, я уже начинаю «тонуть» в вашей библиографии. Поэтому задам другой вопрос: какой переводческий проект вы считаете для себя самым грандиозным и значимым?

– Отца Александра Шмемана. Основные работы Шмемана у нас, на самом деле, переведены достаточно давно. И в Сербии его как богослова уважают. Мы здесь особо не включены в эти дискуссии между сторонниками тех или иных богословов. У нас любят всех русских богословов и стараются найти в их трудах что-то полезное для себя! Что и видно из приведенного мною списка авторов, которых мы с женой переводили на сербский.

У нас любят всех русских богословов и стараются найти в их трудах что-то полезное для себя

В 2014-м году попалась в руки книга «Литургия смерти. Современная культура». Книга – запись лекций Шмемана, сделанная его студентом в Америке, которую по рукописям перевела на русский язык Елена Дорман. И мы как-то связались с ней через издательство, затем имели честь и радость познакомиться… Интересно получилось, что книга (хотя и лекции были записаны студентом на английском) сначала появилась на русском, затем на сербском, и уже только потом – на английском. Затем я обратил внимание на сборник бесед отца Александра Шмемана и занялся им, что потребовало уже нескольких лет. В России есть такое издание в одном или двух томах, на сербском получилось целых 5. Потом появилась книга «Основы русской культуры» Шмемана. Это те же беседы, но – на конкретную тему. Мы выпустили ее фактически как шестой том, в дополнение к предыдущим пяти.

Затем мы издали мемуары супруги отца Александра, Ульяны Шмеман. Потом выпустили новое издание «Великого поста» Шмемана в старом переводе (еще 1980-х годов) давно уже покойного Йована Олбины, известного сербского церковного переводчика, который я основательно отредактировал, сравнив его с английским подлинником. А сейчас я уже длительное время занимаюсь переводом дневников Шмемана. Как раз наношу последние штрихи. На сербском этот перевод уже есть, но это «перевод с перевода» (английского), и это подборка, всего треть материала. А полные дневники написаны на русском, и мы сейчас заканчиваем работу над их сербской версией.

– А что на русский доводилось переводить?

– Из интересного – «Ризница монастыря Студеница», «Монастырь Святого Прохора Пчиньского», гид по монастырю Жича в виде приложения для смартфонов.

Но самое красивое – это сборник сербских народных сказок, которые опубликовал филологический факультет Белградского университета. К сожалению, крайне небольшим тиражом.

– Над чем работаете в данный момент?

– Кроме Шмемана, с которым надеемся «распрощаться» (сербская поговорка гласит: «поиграл, поиграл, да и за пояс дудочку вернул», а русская – «хорошего понемножку»), я начинаю перевод одновременно двух книг, надеясь разнообразием преодолеть «творческий застой» и «выгорание», которое уже некоторое время чувствую. Есть некоторые наметки, но не хочу раньше времени выдавать тайну. Скажу только, что это интересные книги двух современных священников Русской Церкви.

Также занимаюсь языковой редактурой ветхозаветных рассказов нового открытия в мире сербской литературы – Йована Благоевича. Первая книга, «Летописи Вавилонии и Персии», охватывающая собой период Вавилонского плена, вышла несколько лет назад, сейчас должна выйти вторая книга «Через пустыню и море» – про Моисея, причем автор в эту историю очень умело вплетает еще несколько библейских рассказов, в том числе про Иова. Книги адресованы в первую очередь читателям подросткового возраста и ничем не уступают популярным приключенческим романам. Я, конечно, не просто так упоминаю отдельных сербских авторов, а с намеком к русскоязычным издательствам – обратить на них внимание.

Лена на данный момент переводит на русский язык роман о святом Савве Сербском популярного беллетриста Лиляны Хабьянович-Джурович, по заказу издательства Сретенского монастыря. И принимает экзамен по русскому языку у своих белградских студентов. Человек 80 (устно!) в июньской сессии, потом будут июльская, августовская, сентябрьская…

– Нереальная нагрузка.

– Еще из «экзотического» – периодически мы занимаемся расшифровкой исторических документов, связанных с Черногорией XVIII–XIX веков, для нужд одного профессора-историка. Это очень интересно, эти письма написаны особой, уже давно вытесненной западнобалканской формой кириллицы, на языке, который иногда сугубо разговорный, а иногда прямо наоборот, но всегда с вкраплениями то русского, то итальянского, то латинского, то немецкого… А потом, это же письма крупных исторических личностей: черногорских правителей Степана Малого, святого Петра Цетиньского, Петра II Петровича Негоша, и даже русских Императоров к ним.

Иногда мы любим себя «побаловать» переводами с церковнославянского на сербский богослужебной гимнографии и тому подобного. Или русских поэтов на сербский. Но все это так, попутно и крайне несистематично…

Любим себя «побаловать» переводами с церковнославянского на сербский богослужебной гимнографии

– А если говорить о любимых книгах? Назовите топ самых интересных, полезных и любимых книг, которые приходилось переводить.

– Кажется, я уже перечислил все самые главные переводы, поэтому я, наверное, хитро увернусь от вашего вопроса. А расскажу вот что. Когда сербские друзья у меня спрашивают: «Ты же человек книги, порекомендуй-ка нам, чего бы такого почитать», я всегда не без юмора отвечаю: «По-честному, я могу порекомендовать только что-то из того, что мы с Леной переводили. Во-первых, это полезно, во-вторых, я это точно прочитал от корки до корки, и не один раз, и, в-третьих, перевод ну прямо очень хороший!»

– Ловко увернулись, но и без ответа вопрос не оставили. Топ книг от переводческой мастерской Недичей ищите в нашей беседе. С какими именитыми издательствами в Сербии и России приходилось сотрудничать?

– Так вышло, что почти все заказчики из Сербии. Во-первых, издательство Православного богословского факультета в Белграде. Во-вторых, издательство Шумадийской епархии «Каленич», в рамках сотрудничества с которым мы переводим большую часть книг. На данный момент – это одно из самых активных издательств в Сербской Церкви, около 10–15 книг в год выходит. Есть отдельные проекты с теми или иными издательствами, например, с монастырями Студеница и Жича или с частным богословским издательством «Отачник».

Что касается России, наша переводческая деятельность пришлась на период резкого спада в церковном издательском деле, о котором недавно в своем интервью порталу Милосердие.Ру говорил Егор Агафонов. Поэтому нам как-то пока что не повезло довести хоть одно дело до конца, хотя начинания и были.

Егора я упомянул не просто так. Мы с ним имели счастье познакомиться несколько лет назад, сначала в соцсетях, потом уже и в Москве. Светлый человек, «истинный книжник, в котором нет лукавства» (ср. Ин 1, 47), самоотверженный служитель Церкви Русской в деле книгопечатания. Он предлагал нам несколько проектов, но каждый раз что-то срывалось, несмотря на обоюдно достигнутые договоренности. Очень жалеем, например, о пока не изданной подборке свидетельств о святом Иустине (Поповиче), подготовленной нами и переведенной на русский. Однако сотрудничество у нас получается на другом уровне – человеческом. И это очень ценно. В конце концов, нельзя же все в жизни сводить к прагматизму, даже если с виду он принимает форму христианского делания…

Да, важно сказать: сейчас мы также думаем с ним о возможности издания русского перевода последней книги приснопамятного владыки Афанасия (Евтича) о Достоевском. Это к вопросу о тайне, которую я могу раскрыть.

– Тот сегмент литературы, с которым вы работаете, пользуется спросом среди читающего населения Сербии? Умышленно задал вопрос именно так, чтобы зацепить еще и тему о популярности чтения среди граждан…

– Между революцией в России 1917 года и приходом к власти в Югославии коммунистов, под конец Второй мировой войны, у нас в Сербии было много русских белоэмигрантов. Сохранилась вырезка из газеты с фото мужчины в белградском трамвае, читающего книгу. И комментарий: «Если вы видите человека, читающего в общественном транспорте, скорее всего, это русский». Увы, не могу сказать, что сербы – читающий народ.

Наверное, среди церковной аудитории наши книги пользуются спросом. В сербских странах нет такой четкой грани между церковными и нецерковными людьми, как в России. Но это не меняет дело с читательской аудиторией, потому что, повторюсь, сербы мало читают. Наши с женой переводы – с богословским уклоном. И их читает в основном мыслящая церковная интеллигенция.

– Каков главный вывод за годы трудов в переводческой «индустрии»?

– Переводческое дело – часть миссионерского дела Церкви. Прозвучит странно, но это очень неблагодарное занятие. Как и вообще миссия. Ведь Христос – это про земную неудачу. И так и должно быть. Если ты перевел книгу, которую выпустили тысячей экземпляров, и ее основательно прочитало человек 30, и двоим-троим она существенно изменила жизнь, то это огромный и совершенно не заслуженный тобою успех. Ну, а тебе-то, переводчику, это повлияло на жизнь, тебя-то приблизило к чему-то более возвышенному? И далеко не всегда ответ положительный, к сожалению.

В каком-то смысле, перевод – одно разочарование. Передача смыслов невозможна в полной мере, если книга не какая-то начетническая или розово-слащавая. Перевести – значит выбросить те части смыслов, с которыми меньше всего жалко расстаться. Идеального перевода все равно не существует. Это как память – способность выбора самого необходимого и отсеивания того, что можно не запоминать, ибо всего все равно не запомнить. Единственный идеальный переводчик – это Бог.

– Сильное замечание.

– История перевода – это история о трех неудачах. Первая – невозможность передать смысл до конца, каким бы качественным твой перевод ни был. Вторая – книгу большинство будет читать так, как будто ее не читают. И третья, опять-таки, – а ты-то сам что-то почерпнул из этой работы для своей души?.. И вот, из этой бездны отчаяния трех переводческих неудач надо возопить к Богу. Может быть, эта история специально так устроена, что по-другому нельзя. Чтобы понять свою ничтожность и напрасность всех своих усилий.

Ведь человек в своей жизни, по сути, все равно ничего не достигает. И нет конца написанию (в нашем случае – переводу) бесчисленных книг (Еккл. 12, 12).

– А что дает вам энергию для продолжения трудов на переводческой ниве?

– Энергию дает надежда на то, что Тот Самый Идеальный Переводчик «восполняет то, что оскудевает», и что смысл в твоем переводе – есть. Ибо перевод – это в первую очередь про смысл.

Впрочем, перевод – это все-таки не одно только разочарование. Это еще и наслаждение! Удачные переводческие решения, да и просто красиво выполненные переводы, которые иногда зачем-то перечитываешь некоторое время спустя, настолько радуют дух, что понимаешь: это того стоило. Перевод – это удовольствие от работы с текстом, иногда и с автором, а еще и удовольствие, которое получаешь от самого творческого процесса. А потом, мы на самом деле не только переводим эти книги. В сербских церковных издательствах переводчикам очень часто доверяют также задачу поиска книг, которые стоит перевести. Так что этот островок свободы и спонтанности надо ценить и уметь этому радоваться. Иногда настолько зажигаешься какой-то книгой, что начинаешь над ней работать еще до того, как будешь уверен, что какое-то издательство ее примет.

Так что в конечном итоге перевод иногда бывает подобен евангельскому купцу, который, найдя одну драгоценную жемчужину, идет и продает все, что имеет, чтобы ее купить (ср. Мф. 13, 46). В такие моменты хоть на миг, но кажется, что уже нет сроков, а награда – просто не нужна. Может быть, это и есть предвкушение Вечности…