«Всё-таки есть тревожный крен в сторону теплохладности»

Завтра, 7 сентября, Владимиру Николаевичу Крупину исполняется 80 лет. В преддверии юбилея помощник главного редактора «Русской народной Линии» Павел Вячеславович Тихомиров побеседовал с живой легендой Русской Литературы.

П.В.Тихомиров: Дорогой Владимир Николаевич, от лица наших читателей сердечно поздравляю Вас с юбилеем, желаю многая и блага лета!

В патриотическом сообществе не принято критиковать своих, ибо ситуация, увы, такова, что и так хватает деятелей, которые готовы поглумиться над тем, что дорого всякому человеку, пытающемуся сохранить остатки недобитой Русской культуры.

Но, тем не менее.

Писатели-деревенщики сделали самое важное, что могли сделать в условиях, сложившихся в эпоху развитого социализма. В своих произведениях они показали, что основой нравственности являются не какие-то отвлечённые теории, и уж тем более не теории Марксистско-Ленинской Философии, а естественная, наполненная созиданием жизнь.

Однако сегодня, по прошествии нескольких десятилетий, и уже немного укрепившись в православном осмыслении жизни, невозможно не заметить того, что наши замечательные писатели-деревенщики противопоставили бездуховности «космополитической литературы» и «идейности» литературы пропагандистской… банальное толстовство. Даже, точнее, и не толстовство, а художественное воплощение идей Руссо. О якобы спасительности возврата к естественному образу жизни. Т о есть этот возврат уже почитается как нечто, спасающее автоматически.

Отсюда, на мой взгляд, происходит то заблуждение, с которым мы сталкиваемся на каждой православно-патриотической конференции. Где с трибун провозглашаются совершенно нереализуемые мечты о спасении деревни, о том, что нужно в эти деревни бежать из городов-мегаполисов.

Я и сам не люблю мегаполисов. 16 лет назад сбежал из одного из них. Не в деревню, конечно. В уездный город, но, тем не менее.

Деревенский уклад сам по себе не сможет спасти современного человека. Да, когда-то именно деревня была воплощением здоровой среды обитания. Человек был у всех на виду, человек вкалывал, и у него не оставалось сил на совершение всяких пакостей. Ибо мы понимаем, что причина многих зол – именно праздность.

Но это всё – просто одни из условий. Одни из костылей. Не единственные. Да и, что греха таить, не самые надёжные.

В этой связи такой вопрос: почему наши замечательные писатели-деревенщики так и не совершили перехода от нравственности к духовности?

Ведь многие из них дожили до Перестройки и Гласности, когда уже ничто не мешало всерьёз воцерковиться?

В.Н.Крупин: Не смогли или не успели, или не захотели воцерковиться, ни Абрамов, ни Астафьев, ни Личутин, ни Потанин, ни Лихоносов. Хотя Абрамов, несомненно, уловил народную тягу к Богу, собирал материалы для «Чистой книги», выводя в главные герои Махоньку, странницу. Но, может быть, не имея духовного окормительства, он не делал разницы меж Православием и старообрядчеством. Несомненно, как-то подспудно повлияло на него то, что с его Веркольского холма, родины его, виден Артемиево-Веркольский монастырь. Тянулся к церкви и Евгений Носов. Православным духом веет от его страниц. («Усвятские шлемоносцы», «Красное вино победы»). Как и от Лихоносовских («Наш маленький Париж. Ненаписанные воспоминания», «Одинокие вечера в Пересыпи»). Как и от северных рассказов Казакова. (Хотя он и горожанин, но тоже в этом ряду). Причащался ли он, не знаю. А вот Солоухин причащался. Один из первых в писательской среде. Хорошо повлиял на Распутина и Белова. Они, не сразу вместе с ним, позднее, но причащались. И если Распутин в работах своих допускал иногда языческие нотки (Хозяин острова в «Прощании с Матёрой» — зверёк), можно в чём-то и Белова упрекнуть, то в своём жизненном поведении они — христиане. Белов в своей Тимонихе сам, своими руками, возродил церковь, Распутин и свои деньги отдавал и извлекал их из предпринимателей для строительства храма в Усть-Уде. Последние работы («Видение», «В непогоду») писались, такое ощущение, около икон. Сын перестрадавшей героини рассказа «Дочь Ивана, мать Ивана» уезжает с друзьями на возрождение храма. Такие работы подавали читателям примеры для подражания. Но вот Шукшин и писавший и снимавший простых людей (а именно они двигатели истории), не был воцерковлён. Но как трогательно описан мастер, понимающий красоту церковного здания и берущийся за его возрождение. Хотя рассказ «Верую» православным вряд ли назовёшь. Пьяный поп пляшет, кричит: «Верую в электрофикацию, химизацию!» И находились критики эту сцену защищающие. Но ощущения сострадания, душевных мучений («Болит душа!»), уже на подступах к церковной ограде. И никакие его герои не чудики.

Конечно, писателям могли бы помочь критики. И наш мощный отряд критиков русских и по рождению, и по убеждению: Палиевский, Михайлов, Ланщиков, Семанов, Селезнёв, Петелин, Бондаренко, никто ведь из них в церкви почти и не бывал. Помню, когда отпевали Кожинова в церкви Симеона-столпника, батюшка над гробом горько сказал: «Я всегда знал, что в моём приходе живёт замечательный человек, прекрасный историк, критик и литературовед. Но как жаль, что он не сам пришёл в храм, а его принесли». Им в пример можно поставить слабый женский пол, например, Лидию Сычёву с её чёткими ориентациями в духовной жизни. А у них было на первом месте нравственное чувство и сведение счетов с критиками-либералами. Так и протестанты обеими руками за нравственность. А душа? А душа — дело во многом земное. Разве не душевно посидеть с друзьями на берегу, пивца попить. Тут и гитара забрякала. Тут и жидомасонов заклеймили, и «Боже, царя храни» спели. Спасли, словом, Россию. Встали и пошли. Как хорошо.

Вот и ответ, почему мы, так любившие Россию, так бездарно отдали Россию демократам. А вроде святаго Иоанна Кронштадтского читали и Леонтьева цитировали. Но прошли мимо слов святого и праведного Иоанна, не вразумились его определением общественного строя, вновь вошедшего в Россию в горбоельцынскую пору: «Демократия в аду». Почему не святые были для них авторитетами, а Бахтин, например. И он хорош, и Лосев, но святители Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Тихон Задонский лучше. Нужнее, спасительнее.

Знакомый со всеми из перечисленных критиков, свидетельствую, что все понимали значение религии в жизни человека, роль Православия в истории России. Но понимали умозрительно. В этом всё дело. Не отстояли хотя бы двадцать-тридцать Литургий. Не испытали главного счастья жизни — причащения Святых Христовых тайн.

Юрий Кузнецов, как чуткий поэт, более других понимал, что без Бога ни до порога. И свершил переложение «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона на современный русский. Это и неплохо. Он вообще шёл на свою Золотую гору, имея дело только с классиками. И подражая Крылову, Дмитриеву, Державину, Тредиаковскому, Сумарокову, Пушкину, другим, взялся за труд для него непосильный — за духовную поэзию. Поэмы о Спасителе написал. Не знаю, как кому, мне кажется (конечно, знаю выражение: кажется, так перекрестись, перекрестился и всё равно кажется), что поэмы эти ничего не добавили к образу Христа. Не привели ни читателей, ни автора в храм Божий.

Помню, меня поразили на первом курсе слова профессора: «Человечество живёт в предыстории». Как? А прожитые человечеством века и тысячелетия куда делись? Но вот прошла моя жизнь, понимаю: да, друзья, мы ещё и не жили. Только то и делают народы, что системы госустройства изобретают, да границы делят, да воюют, да природу уничтожают. А власть над душами захватили хохмачи. С помощью заползшего в каждый дом одноглазого бельма сатаны — телевизора. Но надо же сопротивляться. Для начала его выключив. Вспомним Гоголя: «Бросьте мою книгу, возьмите в руки Евангелие».

По сути, предыстория — жизнь наша земная. Кончина наша — день рождения в жизнь вечную, в которую войдут те, кто наиболее за время земной жизни проявил в себе человека, созданного «по образу и подобию».

Единственное дело, важнейшее для писателей последнего времени — и самим идти ко Христу и вести за собой, вопреки стихиям бушующего житейского моря, своих читателей. Это получится только у воцерковлённых писателей. И не надо обольщаться своими трудами, все они несовершенны. Когда «солнце померкнет и луна не даст своего света и звёзды спадут с неба», где тогда явятся наши тексты?

Мы же в России, в самой счастливой и самой многострадальной стране. У нас нет запасной страны, нет двойного гражданства, мы просто обязаны спасти своё Отечество (это мужское начало) и свою Родину (это материнское). Данное нам умение писать — не награда, а обязанность.

Слава Богу, в общественном сознании перевешивает мнение о возникновении жизни не от какого-то первичного бульона, не от какого-то взрыва, не от бактерий или неведомой живой клетки, не от инфузории-туфельки, не от спрыгнувшей с дерева обезьяны, а от Слова Божия. Уже хорошо. «Да будет Свет! И стал свет». И Малое стадо Христово есть и крепнет. Молодёжь идёт в храмы, ведёт деточек.

Но всё же какое-то отхождение от Церкви есть. Вспомним, как рвались люди на воскресники по возрождению храмов в конце 80-х — начале 90-х. Полнились монастыри, конкурсы в семинариях.

А теперь всё-таки есть тревожный крен в сторону теплохладности. Почему? Всё стало доступным, храмы открыты, Богослужебная, духовная литература издаётся. О новомучениках начитались, знакомого батюшку завели, причаститься всегда успеем. А чем возгревать православное чувство? Паломничать по Святым местам? И это уже прошли. Чётки с собой, иконочка в кармане.

Но тут я себя оборву. Сам-то ты сильно православный? Вчера на службу опоздал. А когда не опаздывал, о чём на службе думал? А на исповеди в чём не покаялся?

Не буду никого осуждать.