«У него было очень сильное чувство Бога»

Сегодня 40 дней преставления ко Господу председателя Общества православных врачей России, доктора медицинских наук, профессора кафедры факультетской терапии №1 Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова Александра Викторовича Недоступа. Об этом праведнике наших дней рассказывают близкие и коллеги.

Профессор Александр Викторович Недоступ в своем кабинете

Сердцевину его жизни составляла молитва

Михаил Петрович Московский, родственник:

– С детства я много слышал от родителей об Александре Викторовиче, старшие его называли Алик, потому что еще его мама так его всегда звала. Какая бы у кого в родне ни приключилась хворь, все мы обращались к Александру Викторовичу, и он или сам помогал, или направлял к профильному специалисту.

Когда я уже в сознательном возрасте захотел креститься, я и с этим вопросом, касающимся врачевания души, обратился к Александру Викторовичу. Он всё устроил, сам стал моим крестным, проявлял потом деятельную заботу о моем воцерковлении. Вместе с ним мы ездили в Оптину пустынь, в Псково-Печерский монастырь.

Он никогда не старался как-то поучать тебя. Но что совершенно точно можно свидетельствовать, у него было очень сильное чувство Бога. Он как-то сказал, что у евреев есть такое чувство – чувство Бога. А я тогда на него так посмотрел и отметил про себя: у него тоже есть (хотя к евреям он и не имеет никакого отношения, корни у него по отцовской линии с Украины, из-под Полтавы, оттуда и фамилия).

По материнской линии у него в роду священники – дед протоиерей Александр Раевский, прадед – отец Владимир Говоров, у которого, кстати, не исключено родство с земляком – святителем Феофаном Затворником, носившем такую же фамилию. А служил прадед в церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в имении Тургеневых, и сам, кстати, был в свое время известным писателем.

Старец Кирилл (Павлов) и Александр Недоступ Александр Викторович тоже был большим знатоком поэзии, литературы. Сам писал и замечательные стихи, и прозу. В одной из повестей описывает, как человека, изо дня в день проезжавшего в метро на работу и обратно, в определенном месте каждый раз вдруг охватывал трепет, и тот явно ощущал, что время точно распахивается и он видит старую Москву с ее православным укладом… Я у него как-то поинтересовался: «С чего это вы взяли такой сюжет?» – «Это со мной случилось», – серьезно ответил он. – «А где?» – тогда уж стал расспрашивать я. «В районе метро “Китай-город”», – говорит. Он потом уже узнал, что, оказывается, когда пробивали этот туннель метро, нашли древнее захоронение священника, а в этом месте в храме, снесенном потом при советской власти, как раз и служили его предки-священнослужители.

У него всегда была какая-то особая чувствительность к родственным связям – он точно ощущал, что кому необходимо, мог сам внезапно позвонить, когда требовалась помощь. Такой Ангел-Хранитель рода. Но в отношении него самого у меня всегда создавалось впечатление, что он очень одинок. Хотя он никогда ни на что не жаловался, не сетовал. Глядя на него, иные, не знавшие его, могли подумать, что он имеет склонность «витать в облаках». Но он на самом деле много молился. Даже при всей его многообразной деятельности, и врачебной, и общественной, сердцевину его жизни составляла молитва. У него, бывало, и гости соберутся, в основном профессора-медики, все сидят, о чем-то оживленно говорят, а Александр Викторович всегда помалкивал – сидел-молился. Глаза сощурит – смотрит, кто что говорит.

Так они друг друга и лечили – Александр Викторович как медик физически, а старец Кирилл (Павлов) как пастырь духовно

Возможно, эта тяга к молитве их и с отцом Кириллом (Павловым) сблизила или, напротив, это уже было влияние старца, который тоже постоянно пребывал в молитве. Они тесно общались в течение 20 лет. Причем в первый раз они увиделись так: батюшка поехал отдыхать в Крым, и при том, что был уже простужен, выкупался в море, уже прохладном в сентябре, и подхватил двустороннюю пневмонию. Мама Александра Викторовича и попросила: «Надо слетать, посмотреть замечательного человека из Лавры, архимандрита». А Александр Викторович и сам тогда болел «на ногах» и лететь не хотел, но за послушание маме все-таки отправился. Прилетает и застает такую картину: малюсенькая комнатка, в центре которой лежит отец Кирилл с температурой в расстегнутой рубашке и улыбается. А человек десять толпятся вокруг и переживают. Александр Викторович послушал батюшку, расспросил о том, как его лечат, и, подтвердив, что всё правильно, быстро ретировался. Он не стал настаивать: я, мол, лучше знаю, надо вот это еще попробовать и т.д. Батюшке Кириллу понравилась эта простота молодого доктора. Так что, когда отец Кирилл вернулся в Москву, он сам обратился к келейнику: «Пусть мне позвонит тот врач, который приезжал». Так они с тех пор друг друга и лечили – Александр Викторович как медик физически, а батюшка как пастырь духовно.

Точно так же Александр Викторович ездил как-то консультировать отца Адриана (Кирсанова) в Псково-Печерский монастырь. Приехал, узнал, как лечат, какие лекарства, какие методики; посмотрел его, послушал: «Ну да, всё правильно делают». Не было в нем этого захлестывающего желания что-то оспаривать, настаивать на своем видении.

На отпевании многие говорили, что их не покидает радостное пасхальное чувство. Я пришел в тот день пораньше, встал в изголовье у гроба, достал Псалтирь, прочел до шестой кафизмы на одном дыхании – нисколечко не отвлекался, не сбивался. Такой светлый легкий дух царил всюду и при отпевании этого, без преувеличения, праведника наших дней.

Он как камертон настраивал на правильное восприятие
этой быстротекущей жизни

​Наталья Анатольевна Геппе Наталья Анатольевна Геппе, директор Университетской детской клинической больницы, заведующая кафедрой детских болезней Первого московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова, член Общества православных врачей:

– Александр Викторович был настоящим интеллектуалом. Это потрясающий профессор – не только специалист в своей области кардиологии, он вообще, казалось, всё знал о человеческом организме, как в нем что было задумано, как функционирует, понимал все взаимосвязи: вот причины, а вот следствия. Не покидало ощущение, что ему просто свыше дано так точно ставить диагнозы, назначать лечение. И он воспринимал всегда всего человека в целом: разбирался в том, как его образ жизни влияет на самочувствие. Мог дать и житейский практический совет или, допустим, посоветовать человеку исповедоваться – знал, что, сняв груз с души, пациенты и физически себя лучше ощущать начинают.

Действовал, однако, в этой сфере всегда очень осторожно. Просто при осмотре мог, к примеру, заметить крестик. Спрашивал: «Вы – верующий, у вас крестик – украшение или нет?» Оказывается, нет. Тогда мог уточнить: «Исповедовались?» Обычно в ответ: «Редко, доктор, не помню, когда». – «Но ведь все-таки надо, облегчите совесть, получите благословение, вам легче будет. Да и причаститься надо. Давно причащались?» – «Ой, доктор, не помню когда». Когда разговор заходил так далеко, – комментировал, – и чтобы не было впечатления, что «странный профессор лезет в душу», советовал пациенту встретиться со священником (у них при клинике открыто два храма, а третий – еще в хирургическом центре). Александр Викторович был очень внимателен и к сродникам тех, кого лечил.

У него было очень трепетное отношение в принципе к любому человеку

А еще он очень глубоко и досконально знал Священное Писание, всегда подсказывал, где что написано: в какой книге Библии или у кого в толкованиях на нее из святых отцов. Он был прямо справочником подлинной православной традиции. И безусловно, применял эти знания и в своей профессиональной деятельности. Как и жизнь свою выстраивал в соответствии. Он никогда ни на кого, например, не повышал голоса. Мы могли иногда даже в разговоре видеть, что ему что-то не нравится из того, как кто себя ведет, что говорит, но у него было очень трепетное отношение в принципе к любому человеку. От своих позиций не отступал, был тверд, но никого и не пытался подстроить под свое видение. Мог быть с чем-то не согласен, но уважение к человеку как таковому проявлять не переставал. Говорят же, что во всяком человеке совершается тайна его спасения, – может быть, и какие-то ошибки ему попущены для того, чтобы он глубже что-то в своей жизни и душе переосмыслил, покаялся в итоге.

Когда мы собирались на заседаниях Общества православных врачей, у истоков создания которого и стоял Александр Викторович, он как председатель Московского отделения задавал тон наших встреч. Порою и какой-то свой только что написанный стих прочитает. Что-нибудь из такого – совсем простого, светлого:

– Ночью выпал снег – А утром стает.
Радости без горя не бывает!

– Стихла буря. Задремало море.
Не бывает радости без горя.

– Выплакала слезы. Замолчала.
Жизнь придется начинать сначала.

– Только помни: в мире есть Спасенье.
За Крестом настанет Воскресенье!

– Душный мрак сменится вечным Светом.
Никогда не забывай об этом!

Профессор Александр Викторович Недоступ Александр Викторович – замечательный поэт. Его строки пронизаны любовью к человеку, раскрывают суть нашего существования на земле, – он как камертон настраивал на правильное восприятие этой быстротекущей жизни. Отчасти его творчество было проповедью, отчасти тоже врачеванием.

Напоминая современникам о скоротечности жизни, он сам деятельно заботился о продлении памяти о наших выдающихся предшественниках. Он – инициатор и активный участник воссоздания могил С.Г. Зыбелина на Лазаревском кладбище Москвы, Ф.Г. Политковского в подмосковном селе Славково, места захоронения М.Я. Мудрова в Санкт-Петербурге, установления памятной доски в честь В.П. Демихова на храме Димитрия Прилуцкого.

Его стараниями Общество православных врачей России посвятили имени святителя Луки (Войно-Ясенецкого). А всем нам подарок он устроил такой – мы услышали живой голос святого. Александр Викторович еще и написал предисловие к изданию, дополняющему выпуск аудиозаписи проповедей святителя Луки. Меня всегда поражало, насколько жизненно было каждое слово Александра Викторовича: там не только глубокие мысли, но и ощущение какой-то непередаваемой свежести бытия – он умел как-то взволнованно схватить этот миг изумления, радости от причастности к дару жизни, – что в публицистике, что в прозе, что в стихах.

…А в вальсах Штрауса милей всего начало:
Медлительные, сладостные звуки
Таят в себе предощущенье счастья –
Как будто утро, сон уже не сон,
Истома, нега, сладкая дремота,
В зажмуренных глазах плывут лучи
Рассветного ликующего Солнца,
Всё впереди, весь необъятный день,
Цветы и небо, птицы и деревья.

Но и тут же четкая – точно тиканье часов – дробь ответственности существования:

Это звучит так просто,
Просто, как звон с погоста:
Всякого было вдосталь,
Будет – только одно.

Ладно, чего там. Точка.
Пусть ещё раз отсрочка.
Жизнь – не бездонная бочка.
Стукнет черпак о дно.

Вечная память Александру Викторовичу!

«Спешите делать добро» – не надейтесь на чудо…

Нина Балаевна Холодова Нина Балаевна Холодова, врач-невролог, член Общества православных врачей:

– Знакомы мы с Александром Викторовичем с 1990-х годов, когда он стал хлопотать об организации Общества православных врачей. Мы тогда готовили сообщения о разных святых, и начали с рассказа об апостоле и евангелисте Луке как покровителе медиков. Доклад о нем читал как раз Александр Викторович. И это было столь проникновенное слово, что у меня до сих пор остались необыкновенно теплые воспоминания. Сам он был невероятно многогранной личностью и всех нас он обогащал не только своими обширнейшими знаниями, но и какой-то мудростью, поэтической чуткостью, вкусом к жизни, умением радоваться. А еще – опытом молитвы.

Помню, когда у меня возникли препятствия перед защитой докторской диссертации, он меня заверил, что всё будет хорошо, и я реально чувствовала его молитву. Молились, конечно, и такие молитвенники как схиархимандрит Илий (Ноздрин), к которому я приехала с вопросом: а может, не полезно мне эту степень получать? На что батюшка ответил: «Нет, нужно, нам надо, чтобы были православные профессора, православные прокуроры» и т.д. Всё действительно устроилось. Это те люди, которые всегда думают об общей пользе.

Александр Викторович, например, всегда был в курсе всех значимых общественных событий, умел дать им взвешенную оценку. Никогда не оставался в стороне. Ратовал за правду, за здравый смысл. Например, когда в 1990-е годы решили было официально протолкнуть создание при поликлиниках кабинета экстрасенсов (их обтекаемо называли «народными целителями»), он активно противодействовал этому безумию. Мы писали письма, давали экспертные оценки, собирали подписи – удалось всё это остановить. Это всё, конечно, требовало времени и сил, но пострадало бы гораздо больше людей, чем то количество, которое даже такой труженик как Александр Викторович успел бы за это потраченное на противодействие время вылечить.

Он постоянно за кого-то заступался

А еще он постоянно за кого-то заступался. Когда, например, кощунники в начале 2000-х годов устроили выставку «Осторожно, религия», а ребята-алтарники ее разгромили, за что на них подали в суд и грозили крупными штрафами, он не остался в стороне. Мы вновь писали письма, собирали подписи, дело имело общественный резонанс. Нашелся православный юрист, который помог грамотно составить и подать встречный иск по статье «Разжигание религиозной розни», так что тем пришлось забрать свое заявление… И так он никому из «махровых» шарлатанов-провокаторов спуску не давал.

Однажды одна знахарка хотела издать книгу под грифом известного монастыря, даже называла себя последовательницей священномученика Серафима (Чичагова). Нам эту книгу принесли на рецензию. Александр Викторович был в шоке: «Я ее прочитал, – говорит, – там мракобесие. Я не могу это подписать». И он все эти псевдопрактики последовательно изобличал как грамотный врач. Не боялся идти на открытое противостояние. Не оглядывался на всякие протекции. Говорил то, что считал нужным; действовал открыто. Не замыкался на своей узкопрофессиональной деятельности, а всегда думал об общей пользе, в целом о здоровье общества – и физическом, и психическом, и нравственном, и духовном.

Одним из главных условий такового считал почитание старших (это minimum minimorum – уровень, ниже которого нельзя опускаться). Сам он беззаветно чтил своих предков, учителей. Искал свои родовые корни (хотя из скромности, поняв в какой-то момент, насколько высокое духовное родство может у него быть, остановился). А вот материалы к биографиям своих педагогов собирал и изучал всю жизнь. Одного из его преподавателей в свое время обвинили в якобы намеренном убийстве кого-то из партноменклатуры. Александр Викторович уже в наши дни поднял из архива его дело и был потрясен, поняв, что обвиненный, а позже и расстрелянный врач сделал всё, чтобы помочь своему пациенту, даже пошел ради этого на врачебный риск… О всех своих учителях он заказывал поминовения в храмах, монастырях, приезжал со знакомыми батюшками на их могилы служить панихиды.

Профессор Александр Викторович Недоступ в своем кабинете

Бывал он и у могилы доктора Гааза. Его тоже считал своим наставником. Был таким же, как и тот, бессребреником. Всех всегда принимал, никому не отказывал в консультации, помогал с лечением. Взял себе на вооружение девиз Гааза: «Спешите делать добро». Изумлялся его сострадательности: как он мог с заключенными идти пешком часть этапа, как ходатайствовал за них перед властями об облегчении участи, снятии с них кандалов и прочих ужасающих репрессивных приспособлений в виде ошейников с огромными шипами и т.д. Просил он как-то за бедолаг и у митрополита Московского Филарета (Дроздова) и так его допек, что святитель возмутился, что, в конце концов, они не просто так страдают, есть за что – нет невинно осужденных! Гааз, и сам горячий по темпераменту, аж с места, вспоминали потом, вскочил: «Да вы о Христе позабыли, владыка!» Вот такие моменты Александра Викторовича до глубины души пробирали.

Он ненавидел слово «услуги», внедряемое в область врачебного дела, – говорил, что всегда это была «помощь»

Для него служение врача есть служение любви и сострадания. Если нет этого, не может человек быть врачом. Как и ненавидел слово «услуги», внедряемое в область врачебного дела, – говорил, что всегда это была «помощь»: скорая помощь, медицинская помощь. А коммерциализация медицины, стремление заменить служение обслуживанием – пагубно, ведет к вырождению как самой профессии врача, так и отрицательно сказывается на мироощущении общества, из самых священных сфер которого (а к таким относятся также церковнослужение, учительство) изгоняется идеал, а тогда всё начинает чахнуть. Вот не помогли человеку в самый страшный для него момент боли, выписали непосильный прейскурант и всё: душа ожесточается, замыкается, – и так в целом в народе растет напряжение, разделение на богатых и бедных.

Как-то, рассказывал, с друзьями-медиками они расхорохорились: «Мы православный народ, может быть, нас спасет какое-нибудь чудо?» А архимандрит Кирилл (Павлов), которого он лечил, не разделив их энтузиазма, так вздохнул и говорил: «Да, будет вам чудо – как в 17-м году!..» Предупреждал о наступлении последних времен: «Я, пожалуй, уже не доживу, а вы доживете».