Об истинном пастырстве,
или История детского приюта станицы Манычской

Как ни странно, но на сегодняшний день пристальное внимание современного общества или отдельных СМИ вызывает священник, решивший порвать с Церковью, который с искренними интонациями расскажет, как он совершал над собой невероятное насилие, пытаясь увидеть в церковной жизни хоть что-то хорошее, доброе, человеческое; но, увы, «чудо» в его жизни не произошло, а, значит, зритель, читатель или слушатель, затаив дыхание, ждет новых шокирующих откровений о том, как в Церкви всё «не так», прямо как в песне у Высоцкого…

К примеру, священник покидает Церковь, страну, отказывается от священного сана и с «безопасного» расстояния упивается рассказами о том, сколько ему пришлось претерпеть от бывших коллег, как он был преследуем коварными бывшими собратьями, при этом изливая желчь на всё, что относится к Церкви, вымещая свои комплексы и собственную нереализованность в жизни на ком только может остановиться воспалённый разум. Месть разжигает и горячит, но не приносит покоя. И как бы ни воспевали новую жизнь-без-Бога бывшие, рассказывая о светлом-настоящем, всё внимание их обращено в ту сторону, которая была оставлена. Становится понятно, что из подлинного, светлого настоящего по-настоящему счастливый человек не способен вглядываться в постылое прошлое.

Речь пойдет о тех, кто не вызывает интереса у СМИ, но кто, избрав однажды Церковь своей матерью, остается с ней до конца, несмотря ни на что

Не так давно я увидел один сюжет, в котором совсем ещё молодой священнослужитель сокрушался о зря потраченных годах служения «у них», то есть у нас, в Церкви, половина из которых были временем обучения в семинарии. Мне подумалось, что ему даже не пришло в голову, что потраченными годами он называет своё пресное, безразличное служение, при этом даже не создав в своей жизни ни церковной общины, не познав радости общения со своей церковной семьёй, никак не реализовав себя. Такие люди вызывают у меня ассоциации с говорящими аналоями или подсвечниками, что просто стоят в пространстве церкви и выполняют функции декора.

Но речь пойдёт не о них…

Те герои, о которых сказано выше, всегда найдут свою аудиторию, у которой в запасе всегда много попкорна. Вспомнить хочу о тех, что не вызывают большого интереса у СМИ. Новости о таких людях не поднимут рейтингов и просмотров, но именно эти люди, однажды избрав Церковь своей матерью, остаются с ней до конца, несмотря ни на что. Итак, всё по порядку.

***

Священник, как правило, знает в лицо людей, которые часто бывают на богослужениях. Достаточно увидеть приходящего один-два раза, чтобы запомнить. Так, в Новочеркасске на службах я однажды увидел молодого человека, он бывал с бабушкой, потом стал ходить самостоятельно. Не знаю, где был его постоянный приход, но он часто перемещался из храма в храм, и потому городские священники хорошо знали Сашу. Со временем он стал алтарником, потом исчез из поля зрения. Выяснилось, что он поступил в семинарию.

Прошло время, он вернулся с учёбы, а вскоре был рукоположен в сан священника. Мы оказались с ним в одном благочинии, что позволило узнать друг друга лучше. Указом архиерея он был направлен на настоятельское служение в станицу Манычскую.

Об этой станице есть несколько глав у Алексея Толстого в произведении «Хождение по мукам». Если спросить на Дону любого о том, что достопримечательного он знает об этой станице, то человек, думаю, ответит, не задумываясь: «Раки!» Да, донские раки имеют большую популярность. Если прийти на ростовский базар и пройти в ряды, где продают раков и рыбу, знатока можно определить безошибочно по вопросу: «У вас раки манычские?». Конечно же, цена их будет отличаться от обычных донских или привезённых откуда-либо. Но вот такая достопримечательность у вышеупомянутой станицы. Однако мало кто знает, что там есть ещё красавец-храм святой Параскевы Пятницы, который является одним из самых крупных сельских храмов на юге России. Старанием «народной власти большевиков» он был разграблен и частично разрушен. Население в посёлке не может похвастаться своим количеством, впрочем, это участь многих современных посёлков и деревень.

Старанием «народной власти большевиков» храм был разграблен и частично разрушен. Вот туда и был назначен молодой настоятель

Вот туда и был назначен молодой настоятель, куда и переехал жить со своей семьёй. Спустя время мы встретились с ним, и отец Александр любезно пригласил меня приехать к нему в гости на лоно природы, посмотреть, как он обустроился, и просто отдохнуть. Не откладывая поездку в долгий ящик, я отправился к нему. Конечно, кроме лона природы, ничего особенно не задело из увиденного. Неотапливаемый в то время храм внутри и снаружи был немилосердно засижен голубями, которые далеко не в первом поколении блестяще упражнялись в своём мастерстве творить своеобразную лепнину. В огромном пространстве храма было неуютно и пустынно, а один из приделов был зашит фанерой. На службах температура в здании поддерживалась при помощи тепловых пушек. Вся эта печальная картина вселяла какую-то тоску, поскольку такой большой храм при отсутствии в селе спонсоров делал невозможным восстановление и реконструкцию.

Да, совсем забыл сказать, что рядом с храмом был и по сей день стоит памятник Ильичу. По иронии судьбы вождь стоит лицом к храму, указывая рукой именно на него; вторая рука вождя занята, поскольку ею он сжимает свою кепку. Владимира Ильича каждую весну освежали серебрянкой и подновляли отпадающие куски, поэтому он был в более-менее сохранном состоянии. Нужно отдать должное местным голубям, что также не забывали украшать и его по мере своих сил белыми кляксами, как будто совершая месть о несостоявшемся светлом будущем.

Жилище настоятеля не отличалось изыском, а потому гармонировало с тем комплексом разрушенного и запущенного, что досталось в его владение. Дом был поделен на две половины. В одной из них жил священник, а вторая была пустой, ведь при прежнем настоятеле там жила… свинья. До сих пор соседство это остаётся для меня загадкой. Возможно, в печальной разрухе и одиночестве животное создавало ощущение присутствия. Но ведь для этого существуют собаки, коты, морские свинки… но только не свинья. Так или иначе, но новому настоятелю пришлось въехать в жилище, где пока ещё квартировалась свинья, бывшая старейшим живым организмом, наблюдавшим за жизнью церковного подворья.

Ранним утром я прибыл к дому батюшки и с первых минут оказался пленником гостеприимного хозяина. Программа отдыха была насыщена рядом мероприятий. Для начала мы вошли в дом, и мне была показана комната, где будет обустроен ночлег. Хоть к тому времени свинья была давно выдворена из дома, её амбре всё же улавливалось.

Осмотрев храм, мы поехали к реке Маныч. Всё это время отец Александр увлечённо рассказывал о намеченных планах по реконструкции. Слушая его, мне казалось, что это в нём говорит молодость, но пройдёт время, и крылья отвалятся, поскольку печальная действительность говорит об обратном.

Вечер у реки. На костре стоит большой чан, варится настоящая донская уха. Впервые я увидел, что по местной традиции в уху вливают немного водки, а перед завершением приготовления в пахнущую булькающую жидкость погружают горящее полено. Это придаёт блюду особый вкус с дымком. В двух шагах ‒ сруб бани. Позже подали варёных раков. Вообще, вечер был незабываемым. Проживая на Дону, многие всё же лишены возможности бывать в местах, которые заставляют забывать о суете больших городов и проблемах. Потому такие редкие мгновения надолго остаются в памяти.

Насладившись гостеприимством, я вспомнил, что пора возвращаться домой. Ранним утром я уехал. Время разделило нас надолго. К тому же единая Ростовская епархия со временем была разделена на три части, и станица Манычская стала территориально относиться к соседней Шахтинской епархии.

***

Лишь спустя десятилетие я снова оказался у отца Александра при других обстоятельствах. Стало известно, что в нашей Донской митрополии организован детский приют, который и привлёк внимание нашего епархиального информационного отдела. Деятельности приюта были посвящены отдельные статьи и репортажи в наших епархиальных СМИ. Организатором и идейным вдохновителем явился отец Александр. Перед публикацией материалов о приюте мы всем нашим отделом направились в станицу, чтобы ознакомиться с их жизнью.

Въезжая в станицу, я увидел всё те же пейзажи, что и много лет назад. И только пространство приходской территории изменилось кардинально

Въезжая в станицу, я увидел всё те же пейзажи, что и много лет назад. Только дорога, ведущая в населённый пункт, была гладкой, без привычных сельских колдобин, которые обычно свидетельствуют автомобилистам о том, что они въехали в пределы российской глубинки. И только пространство приходской территории изменилось кардинально. Несколько современных зданий было отстроено и уже функционировали, а несколько только готовились к сдаче.

Встретил нас отец Александр с супругой. После долгой разлуки мы увидели, насколько мы изменились с тех давних пор. А изменения на территории храма были намного более значительными и радующими глаз, чем изменение нас самих, с нашими сединами, вторыми подбородками, лбами как у шарпеев и прочими лишними опциями.

Пока дети были в школе, настоятель предложил нам посмотреть помещения, где живут ребята. Впечатлила кухня, оборудованию которой мог бы позавидовать среднестатистический городской ресторан. Комнаты, где живут ребята, где они делают домашние задания, компьютерный класс и многое другое, – в исключительно ухоженном состоянии.

Но самым впечатляющим из услышанного были истории из прошлой жизни детей, что попали в этот приют. Многие из них просто были брошены своими родителями. Глубоко засела история одного мальчишки, который успел с раннего детства усвоить все те знания и «опыт», что подросток получает дозировано в период юношества и уже может давать если не нравственную оценку своим новым откровениям, то, по крайней мере, знать, что то, о чём он узнал, является сугубо личным. У этого мальчика всё было наоборот: как удар обухом по голове, всё недетское свалилось на него одномоментно, и нам, слышащим историю его жизни, казалось, что такого быть не может. Но, увы, это была правда, поэтому мальчика, прибывшего в приют, воспитатели вынуждены были отселить от остальных детей, чтобы за какой-то период времени адаптировать его, снова вернуть к детству. Пройдя реабилитацию, он со временем снова стал ребёнком. И похожих историй мы услышали немало.

Однако пришло время возвращаться детям из школы. Когда мы подошли к корпусу, где проживали дети, они уже нас встречали. Дефицит ласки, которой они были лишены, мы почувствовали сразу, поскольку большинство подбежали к нам и повисли на шее, на руках, прижимались как маленькие коты, ищущие ласки и тепла. Особое внимание было уделено нашему фотографу Сергею Грибову: мальчишки окружили его, явно проявляя интерес к технике, под его чутким руководством пытались освоить первичные навыки фотографирования.

Батюшка предложил нам посмотреть, на что способны его юные воспитанники. К своему удивлению, мы увидели, как девочки-подростки мастерски владеют искусством казачьей рубки на шашках, легко и непринуждённо. Глядя на них, мне подумалось, что именно такие девушки проживали в Донском крае, застенчиво умеющие при встрече держать глаза долу, но при этом обладающие удалью настоящих казачек.

Запомнился момент, когда, сидя на подоконнике и наблюдая за демонстрацией талантов девчонок и мальчишек во время их импровизированного выступления, глядя на смышлёные лица, чистые и искренние глаза, способные сохранять в себе детскость и непосредственность, ‒ я погрузился с этими мыслями в себя, размышляя о благородном деле священника. Очнулся от того, что мне на шею по-дружески закинул руку мальчик, о трудном детстве которого было сказано ранее: «Чё задумался?» ‒ спросил он. Я не успел ничего ему ответить, только почувствовал, как мою шею обвили детские руки. А он с детской непосредственностью начал засыпать меня вопросами. Его интересовало, есть ли у меня дети, куда мы с семьёй ездим отдыхать, когда появится материал на нашем сайте о приюте, и будут ли там размещены его фотографии. Во всё время нашего разговора он вился вокруг меня, пытался залезть на спину, садился мне на колени, внимательно рассматривал наперсный крест, а напоследок выразил сочувствие нам, священникам, поскольку мы ходим в очень неудобной одежде, в которой тяжело передвигаться и особенно подниматься по лестнице. Затем он взял меня за руку и повёл показать комнату, где он живёт.

После все вместе мы пошли в храм. Несколько ребят залезли на звонницу, желая продемонстрировать умение звонить в колокола. В храме нам показали большую икону, которую пожертвовал некий столичный чиновник. По всей видимости, он узнал о деятельности манычского приюта и решил внести свой вклад. Глядя на большую дорогую икону, мне подумалось, что этот дар был достаточно неискренним. Ведь все мы знаем, что есть подарки, которые переходят из рук в руки, так называемый «подарочный фонд». И чиновник, вероятно, решил таковым воспользоваться. Для храма, безусловно, этот дар ценен и важен, но вот что странно: человек, от которого немало зависит и который может оказать реальную помощь приюту, решить сложные задачи, встающие перед настоятелем, несильно обременяет себя этим. Ведь подарить икону куда проще… К сожалению, сегодня осталось очень мало настоящих меценатов, которые могли бы не просто светиться своими «добрыми делами», а реально приходить на помощь там, где это необходимо.

Удивительно было узнать, что с первых дней нахождения в приюте детям говорят об их родителях как о важных людях в их жизни

Батюшка рассказал, что они приглашают не только преподавателей, но и психологов для работы с детьми. Ведь иначе нельзя: много детей, много историй, много искалеченных судеб. Мы узнали, что приют уже выпустил в большую жизнь многих ребят, все они стали полезными людьми в жизни, создали свои семьи и теперь уже вместе со своими парами и детьми приезжают в свой приходской дом погостить к отцу Александру с матушкой.

Удивительно было узнать, что с первых дней нахождения в приюте детям говорят об их родителях как о важных людях в их жизни. И какими бы ни были эти родители, в приюте приветствуется посещение детей их непутёвыми мамами и папами. Каждый день во время краткой молитвы дети молятся поимённо за своих родителей. Таким образом им не дают взращивать в себе обиду и неприязнь к тем, кто когда-то отказался от них.

День, проведенный у отца Александра, подошёл к концу. Прощаясь с ним, я задал ему вопрос, занимается ли он своим здоровьем, поскольку его внешний вид свидетельствовал о наличии ряда недугов, которыми надо заниматься безотлагательно. Услышал отрицательный ответ от человека, который за всё это время ни разу не воспользовался отпуском: «Когда заниматься здоровьем?! Всё время куда-то надо ехать, бесконечные проверки, встречи, поставка продуктов, договорённости с преподавателями…». Список дел был бесконечен.

Меня не отпускала мысль: «Почему о таких проектах почти не пишут? Почему им не оказывается серьёзная поддержка на регулярной основе?»

На обратном пути меня не отпускала мысль: «Почему о таких проектах почти не пишут? Почему им не оказывается серьёзная поддержка на регулярной основе?» Получается, что данный проект держится только на энтузиазме конкретного священника, и это значит, что жизнь приюта напрямую зависит от жизни и здоровья отца Александра.

Такова история одного священника из сельской глубинки и его каждодневных дел.

***

Так к чему всё это? А к тому, что пастырство – это дар. В начале рассказа я упомянул людей, которые в силу разных причин оставили священный сан. Они зачастую разочарованы, обделены, с массой комплексов и обид. Покинув Церковь, некоторые ведут непримиримую борьбу за «чистоту рядов». На самом деле это не что иное, как сведение счётов за то, что они были не вполне признаны или не отмечены особым образом. В их атеистических и антиклерикальных воплях чувствуется трагедия потери. Ведь человек, разорвавший свою жизнь с Церковью, покинувший её пределы и громко крикнувший всему миру: «Я свободен, и теперь я счастлив!» ‒ не будет из своего приобретённого светлого настоящего вглядываться в прошлое и искать в словах иерархов и пастырей двойные смыслы и несоответствия. Вся эта жизнь «после Церкви» ‒ и есть трагедия. А пример отца Александра – героя рассказа – и многих других достойных священников, о которых я не упомянул здесь, свидетельствует о том, что жизнь может быть наполненной содержанием, если к пастырству относиться не как к ремеслу, а как к единственному и главному смыслу своей жизни.