Илья Пророк на огненной колеснице

Художник: Виктор Юшкевич

И теперь еще, стоит лишь завести разговор про то самое злополучное лето, как собеседники, которые в «теме», тут же оживляются и с готовностью начинают делиться конспиративными предположениями (куда же без них) и личными воспоминаниями, обильно снабжая их эпитетами «аномальное, экстремальное», даже «апокалиптическое». Да чего там собеседники-обыватели – самые что ни есть достопочтенные ученые мужи воодушевленно вещали тогда с экранов (ссылаясь при этом на загадочные «озерные отложения»), что настолько ужасного зноя не было в России тысячу лет.

– И даже можно говорить, что более 5 тысяч лет не наблюдалось у нас ничего подобного! – несколько невразумительно поправляли они сами себя.

Верить им было нетрудно, особенно взглянув при этом на комнатный термометр, где красная полоска приближалась почти к самому краю, а также в окошко: город стоял, полностью погруженный в густую дымную мглу, и при метеосводке, что «погода сегодня солнечная», солнца на небе не просматривалось вообще. После двух месяцев невиданной жары и полного бездождия (гремели лишь частые сухие грозы) город оказался в кольце бушующих лесных пожаров. Активно потянуло дымом с мещерских торфяников, и улицы быстро наполнились тяжелым смогом – дышать стало почти нечем. Из аптек исчезли маски и кислородные коктейли, не говоря уже про необходимые в таких случаях медпрепараты, и все, кто мог, спешно уезжали в более благополучные места.

Мы с моей ближайшей подругой Ольгой и ее мамой Верой Игнатьевной ездили «спасаться» в Архангельское – там «роза ветров» способствовала некоторому разгону смога. Вера Игнатьевна весь день сидела на речном берегу под ракитовым кустом, а мы время от времени окунались в прозрачную животворную прохладу и все втроем, как самого большого счастья, ожидали еще весной запланированной поездки в Санкт-Петербург.

– Уж там-то должно быть полегче! Там мы сможем переждать эту жуткую аномалию, – подбадривали мы друг друга.

День этот наконец приблизился – подхватив чемоданы и закинув за спину сумку с вентилятором (в снятой петербургской квартире кондиционер отсутствовал, да и вообще их повсеместно начали устанавливать именно после того лета), отправились на вокзал к ночному поезду. На платформе стоял ад кромешный: смог не позволял разглядеть «ни зги» даже на расстоянии вытянутой руки; расплывчатыми пятнами поочередно выплывали навстречу фонари – один за другим – и как-то по-военному тревожно звучали предупреждающие гудки на путях и громогласные вокзальные объявления.

Петербургское утро тем не менее встретило нас знакомым запахом дымка – климатическое бедствие не обошло и его. По счастью, местные пожары не могли равняться с подмосковными, да и морское побережье играло роль, что и помогло нам полностью выполнить запланированную паломническую программу – обойти и объехать почти все значимые святые места, вплоть до пригородов, а также побывать в Кронштадте. Пересечение Финского залива выглядело даже несколько сказочно – дорога, соединяющая остров с материковой частью, и сам залив из-за дыма практически не просматривались, и казалось, что автобус бежит прямо по небу, разгоняя перед собой сизые облака. Возвращались через две недели в ту же изнывающую от жары и смога Москву, и разговоры в вагоне были все те же:

– Вы слышали, что огонь подбирался даже к Саровскому ядерному центру? Помог Бог и преподобный Серафим – отстояли-таки стратегический объект!

– Пишут, что дым от наших пожаров двинулся уже в сторону других континентов… а запах гари пересек Арктику и достиг Северной Америки…

– А я вам вот что скажу: над Москвой и близлежащими областями висит купол недвижимого, раскаленного до 40 градусов воздуха, чего в наших широтах никогда не бывало. Приток холода и влаги с Атлантики каким-то образом блокируется, что и вызывает небывалый в истории этих мест зной... Вы спросите: случайно ли это? Нет, отвечу я – это рукотворное климатическое оружие, действующее сейчас совершенно целенаправленно! И не стоит улыбаться – я вам истину глаголю!

– Ну, что вы, никто и не собирается оспаривать – давно идут разговоры, что климатическое оружие существует, но работать с ним не совсем еще научились… Помните ураган «Катрина»? По мнению некоторых ученых, американцы хотели тогда затопить Кубу, но немного не подрассчитали и затопили свой собственный Новый Орлеан…

Между тем июль был на исходе, приближался праздник Пророка Ильи, и Святейший благословил в этот день служить по всем московским храмам молебны о ниспослании дождя. 2 августа выпадало к тому же на воскресенье, что предполагало особо многолюдную молитву. Вера Игнатьевна, которая была прихожанкой Ризоположенского храма в Леоново, уговорила идти на службу к ним:

– Храм стоит в густом парке, уже полегче будет. А по окончании молебна посидим у пруда – все-таки хоть какая-то видимость тени и прохлады…

Народу действительно собралось немало – стояли и во дворе, под березами, внимая службе через открытые настежь окна и двери. После литургии вынесли хоругви и пошли вокруг храма, останавливаясь на четырех его сторонах для чтения Евангелия. Священник не жалел святой воды, с неподражаемым усердием кропя своих прихожан, безмерно ему за то благодарных.

– Смотри, смотри, бабулька-то с зонтиком, – захихикали рядом двое мальчишек, толкая друг друга локтями и указывая глазами на худенькую старушку в просторном светлом платье и ажурном голубом беретике. В руке она держала маленькую сумочку и зонтик-трость.

– Ну, уж это юродство, – солидно сказал кому-то мужчина средних лет, наступив при этом на пятку зазевавшемуся мальчишке. И подумав, добавил:

– Это святой Иоанн Кронштадский ходил на такие молебны с зонтом, но разве наши молитвы могут равняться с его молитвой?

Сосед, кажется, разделял это мнение, и они перекинулись еще парой слов, будучи уверены, что древняя старушка их, конечно, не услышит. Но она услышала и, обернувшись, промолвила совершенно миролюбиво:

– А по мне, так зачем идти молиться о дожде, не захватив с собою зонтика? К тому же платье у меня из тонкой ткани, под дождем мгновенно промокнет, и я буду выглядеть неприлично. Нет, без зонта мне никак нельзя!

– Да ведь невозможно же думать, будто Бог подает нам Свои блага потому, что мы Ему об этом молимся! Он дает их исключительно по Своей милости, причем зная о наших нуждах еще до нашего прошения. Поэтому как можно рассчитывать, что вот помолились, произвели, так сказать, нужную работу, и тут же непременно жди результата, награды за свои «труды»! – сдерживая нотки благородного возмущения в голосе, проговорил мужчина. – Это ведь на дерзость даже смахивает, в лучшем случае на излишнюю самонадеянность. А молимся мы для того, чтобы выразить Ему свою любовь и надежду! И уверенность, что Он подаст нам все благопотребное – в свое время, когда для нас это будет наиболее полезно. Но ожидать просимое сию же минуту, немедленно – это, уж простите, не знаю, что такое!

– Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, – загадочно ответила старушка и исчезла в потеснившей ее толпе.

После молебна мы пошли к пруду и расположились у старой раскидистой березы, расстелив на давно засохшей траве легкий коврик.

– Мама, а как ты считаешь, что подразумевала старушка, когда сказала, что Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность? Что значило сие в контексте их разговора? – спросила Ольга, вынимая из рюкзака термос, пластиковые чашечки и завернутые в фольгу бутерброды с сыром.

– Ну, это ведь ты у нас постоянно читаешь богословскую литературу, вот и поделись с нами своим мнением, – ответила ей Вера Игнатьевна.

– Читать – еще не значит все понимать, но порассуждать я могу. Видимо, она имела в виду, что оправдываемся мы не делами и заслугами, которых у нас действительно нет, а верой. Вера же, то есть доверие Богу, не постыжает – как и апостол говорит. Но ведь и мужчина был прав, когда утверждал, что «вытребовать» что-либо молитвой и своими «делами» невозможно, и что нужно просто довериться Его Промыслу. Получается, оба были правы – о чем же тогда спорили?

– Да разве они спорили? Может быть, и не спорили вовсе, а просто старались верить в чудо, в милость Божию – каждый по-своему.

Над головами загремело. На это не стоило обращать внимания, поскольку все уже давно привыкли к обманчивости подобных громовых раскатов. Порой сверкали и молнии, весьма даже устрашающие, однако на том все и заканчивалось. Но вдруг на фольгу шлепнулась большая тяжелая капля. Все замолчали и посмотрели на это место. Вторая капля упала Ольге прямо на макушку, и она даже прикоснулась к ней для убедительности. Третья, четвертая, пятая ударились о поверхность пруда, очень украсив маленькими расходящимися дисками его застоявшуюся скучную гладь. Снова громыхнуло, теперь уж совсем близко, и затем прокатилось многократным отдаляющимся эхом, будто по небу на самом деле пронеслась огромная невидимая колесница... Капли на глазах умножались и ускоряли свое движение.

Дождь, словно освободившись из плена, лавиной обрушился на пруд, на парк, на золотые церковные купола

– Сворачивайте скатерку – кофейку мы здесь, кажется, уже не попьем! – дрожащим голосом воскликнула Вера Игнатьевна и стала засовывать термос обратно в рюкзак. Ольга ей помогала, взволнованно запихивая туда же бутерброды с чашками.

Загремело еще ближе и раскатистее, а затем треснуло так, что утки, только что вяло возившиеся у берега, возбужденно закрякали и поспешно куда-то поплыли, энергично работая лапками и взмахивая крыльями. Дождь, словно освободившись из длительного плена, лавиной обрушился на пруд, на парк, на блестевшие поодаль золотые церковные купола.

– Бежим к остановке – я не хочу, чтобы наши платья промокли до нитки, мы ведь будем при этом выглядеть неприлично!! – радостно вопила Ольга. – А нам еще в общественном транспорте ехать!

Поспешили к остановке – спешили, в общем-то, ради приличия, потому что нельзя же взрослым женщинам веселиться и приплясывать под дождем, даже если его и пришлось ждать почти два безмерно тяжелых месяца. Под стеклянным колпаком остановки собралась уже немалая стайка счастливого народа; детишки бегали вокруг, визжа и прыгая по лужам, и никто их не останавливал и не зазывал под крышу. Дождь лил как из ведра, по асфальту текли прозрачные реки, женщины стояли с босоножками в руках. Все оживленно переговаривались. Приплыл автобус – с запотевшим лобовым стеклом и раздвинутыми окнами, из которых сияли блаженные улыбки, протягивались навстречу ливню руки.

Небо стало заметно проясняться, мелькнуло солнышко – нежное, ласковое, безмерно желанное. В воздухе висел мокрый запах дыма, словно на потушенном пожарище, но дышать стало заметно легче, и зарождалась робкая надежда: это перелом. Ливень то затихал, то опять прорывался; шел он и ночью. Спать не хотелось, а хотелось только прислушиваться к перестуку дождевых капель за окном, и до слез трогательно было слышать, как на каком-то из соседних балконов мужской бас без стеснения, громко и счастливо, приговаривает:

– Дождик! Дождик! Дождик!!

Следующие двое суток опять выдались душными и сухими, но на третий день дождь пошел снова. Температура заметно падала, дымный смог понемногу рассеивался – упорное сражение столичных «огнеборцев» с подмосковными пожарами тоже приносило свои плоды. Через неделю климатический режим вернулся к норме, и установилась обычная августовская погода.