«Другого оружия не знаю, кроме креста»

Священномученик Иоанн Стеблин-Каменский «Слабый человек, несущий высокое служение», – так определял себя протоиерей Иоанн Стеблин-Каменский (1887–1930), прославленный ныне в сонме новомучеников и исповедников Русской Церкви.

Какое служение он имел в виду – собственно священническое, пастырское? Вернее будет сказать, что он имел в виду всю свою жизнь в целом, поскольку не разделял ее на пастырскую и «остальную». Когда читаешь его письма, создается впечатление удивительной целостности, нераздробляемого единства личности, и именно в этом единстве, во всецелой подчиненности одной высшей задаче – сила священномученика Иоанна. В единстве, да, а еще – в той мудрой трезвости, с которой он не полагался на собственные силы и качества, но, определяя себя как человека слабого и уязвимого, вверялся действию Божией благодати.

Иван Георгиевич Стеблин-Каменский принял священный сан в страшное для России время

Иван Георгиевич Стеблин-Каменский принял священный сан в страшное для России время. Но, надо сказать, и прежнее, до-пастырское его служение требовало незаурядного мужества: он был потомственный военный моряк. В 1908 году окончил Морской кадетский корпус, за отличные успехи в нем был удостоен медали адмирала Нахимова. Начинал службу на бронепалубном крейсере «Богатырь»; этот военный корабль одним из первых пришел на помощь жертвам страшного Мессинского землетрясения (декабрь 1908 г.). В числе других русских моряков-спасателей Иван Стеблин-Каменский был удостоен итальянской награды. В 1909 году он был переведен в Первый Балтийский флотский экипаж, в дивизион испытуемых миноносцев. Затем служил офицером на крейсере «Адмирал Макаров». В 1914 и в 1915 годах за участие в Первой мировой войне был награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом. В отставку вышел «по состоянию здоровья» летом 1917 года – возможно, просто не видел для себя моральной возможности продолжать службу.

Памятник русским морякам в Мессине В 1919–1921 годах Иван Георгиевич, мобилизованный уже новой властью, служил помощником директора маяков Балтийского флота и одновременно – псаломщиком, а затем, по рукоположении (1920 г.), – диаконом в Свято-Троицком храме на Стремянной, в Петрограде (впоследствии он напишет, что храм этот стал для него Овчей купелью (см. Ин. 5: 2) – местом духовного исцеления). В 1921 году диакон Иоанн переживает свой первый арест, а в 1923 году становится священником храма на Стремянной.

Он был счастлив, очень любил свою паству, но непосредственно общаться с нею ему пришлось недолго: 1924 год – второй арест; по делу проходят 35 человек, священники и активные миряне, главное обвинение – незаконные религиозные собрания на квартирах… Приговор – три года на Соловках. Вот здесь мы и начинаем читать письма отца Иоанна.

«Любимые мои, что это я все чувствую скорбную нотку в ваших письмах? Правда, много скорбей у всех нас, живущих во зле и суете мира, но не поглощаются ли скорби наши верою во всё обновляющую, просвещающую и оживляющую благодать Божию? Скорбите ли вы от сознания своего недостоинства? Радуйтесь же тогда и о милости Божией, только недостойными и познаваемой. Огорчает ли вас неправда жизни? Но ведь это свидетельствует, что вы любите людей, в ней погрязших, и жалеете их. А если вы любите и жалеете их, очевидно интуитивно чувствуя присутствие крупицы добра в каждом человеке, – то знаете ли вы, что Господь, всезнающий и всевидящий, не оставит погибнуть и малой доли этих крупиц, но так или иначе всё доброе соединит воедино. Наша радость – возможность служить этому соединению; наша скорбь – сознание своей немощи в этом служении. Но скорбь эта исцеляется верою в подающего помощь всем ищущим ее Господа, а радость не может омрачиться нашим недостоинством, потому что служение Господу не чуждо и бессловесным животным, и самой неодушевленной природе. Каждому же человеку всегда открыта возможность сознательного служения…»

Свято-Троицкий храм на Стремянной улице в Петрограде Для чего нам сегодня нужен опыт страдальцев, подвижников, исповедников безбожной эпохи? Для того, чтобы мы не перестали понимать, что такое христианство и что значит быть христианином. Утратить это понимание мы можем незаметно, не отдавая себе в том отчета. Ведь внешне-то с нами будет всё в порядке: мы по-прежнему будем ходить в храм, крестить младенцев и отпевать покойников, соблюдать посты и вычитывать ежедневное правило. Мы даже будем стараться поменьше грешить… Что еще нужно? А еще нужно – на самом деле жить со Христом и во Христе. Отвергнуться себя, взять крест свой и следовать за Ним (см.: Ин. 15: 24).

Только не думайте, что я сама к этому готова, что сама уже прямо-таки взяла крест… Я было взяла, да тут же наземь положила, в том-то и беда моя; потому и ищу я для себя духовной помощи у русских мучеников, потому и пытаюсь как-то усваивать их уроки. Надо сказать, это уроки простые… и одновременно трудные. Они требуют решимости. Священномученику Иоанну именно лагерные условия – вкупе с грозной неизвестностью будущего – помогли осознать, «насколько неправилен обычный полуутилитарный подход к вере в Бога». Ведь, чтобы быть истинным другом Господа (см.: Ин. 15: 15), нужно участвовать в Его делании. А в чем оно состоит? «В препобеждении злобы любовью, в безропотном принятии Крестной смерти от облагодетельствованного им народа…». Для того, чтобы следовать Христу, нужно «убить в себе эгоизм, или, по меньшей мере, отрешиться от него». Нужно по-настоящему довериться, наконец, чтобы скорби

«…потонули в благоговейном поклонении Божией Премудрости, в совершенной уверенности в Его Всемогущей Силе». Ведь «…всем людям предлежит, пока еще в уничижении, в скотских яслях, Великая Радость. Она проведет вас через все земные скорби и печали, через самую смерть и выведет вас в бесконечную долину света и радости, в долину чистой любви и вечной жизни», – так писал отец Иоанн своим духовным чадам, поздравляя их с Рождеством.

Это очень для него характерно: не о гневе Божием говорить ропщущему человеку, но о счастье, которое приготовил для него Господь

Это очень для него характерно: не о каре, не о гневе Божием говорить приунывшему и ропщущему человеку, но – о счастье, которое приготовил для него Господь. Христианство отца Иоанна – это воистину христианство радости:

«Радость благополучия усугубляется для нас радостным чувством благодарности за полученную от Господа милость, а скорбь тяжелых переживаний по силе веры умеряется или даже с избытком покрывается радостию Воскресения Христова из мертвых».

Напомню на всякий случай, что это написано в лагере. Хотя – на дворе только первая половина 1920-х годов, эпоха, по большевистским меркам, гуманная – на Соловках даже разрешают совершать богослужения, благо кому их совершать – есть, и даже с избытком:

«Службу Святых Страстей совершали одиннадцать, а светлую утреню двенадцать омофоров^[1]. Служба кончилась в шестом часу. На Страстной мне пришлось много читать, читал и последнюю полунощницу с каноном».

Пасха на тогдашних Соловках – это была, конечно, особая Пасха. Так понятно, так близко было узникам отчаяние учеников, увидевших смерть Учителя… И их духовное воскресенье от этой скорби – когда они вновь увидели Учителя живым и поняли, что Он оказался не по зубам смерти:

«Знаем, что алчущие правды и верные любви получают укрепление в самые тяжелые моменты своей деятельности, – пишет отец Иоанн, – когда и правда, и любовь кажутся нам лежащими во гробе. “Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе… восстану бо и прославлюся...”, – слышит в своем сердце каждый из нас в такие минуты, и радостный трепет твердой веры в Воскресение Христово вливает в нас новые силы для дальнейшей жизни».

Я обратила внимание на «неудачное» (как показалось мне поначалу) словосочетание: «трепет твердой веры». Но на самом деле здесь – точная характеристика веры священномученика Иоанна: твердая, как алмаз, и живая, трепетная, как листок на ветке.

Как же помогали его письма духовным детям, переживающим страшную эпоху! Помогали выйти из состояния того крайнего недоумения – «Почему это всё происходит, как Господь попускает?» – которое мы, сегодняшние, называем иногда «обвалом сознания»:

«Если Господь попускает совершаться на земле всевозможной неправде, то не потому ли, что Он дал человеку свободную волю, и не для того ли, чтобы примером более заметного внешнего непорядка побудить человека к деятельности по восстановлению расстроенного правопорядка в его внутреннем мире? Итак, при виде несправедливости человеческой не злобствовать подобает, не осуждать следует без того подлежащих осуждению, не ведающих, что творят, людей; надлежит ужаснуться, до какого безрассудства доводит грех, частью и в нас имеющий себе приют, надлежит помолиться Господу о благодатном, не по заслугам, просвещении нашего сознания».

Уроки отца Иоанна необходимы каждому из нас – в нашей обычной, кажется, но столь напряженной, столь богатой скорбями и неустройствами жизни. К кому из нас не приходит порой отчаяние: кажется, что все усилия воли, направленные к добру, бесполезны, что всё, некогда нами построенное, рухнуло… И вот, мы слышим голос священномученика:

«Нет, дорогие, если мы с вами знаем, что в материальном мире, подверженном тлению, ничто не пропадает бесследно, то, несомненно, еще более полноценным в смысле последствий бывает всякое усилие воли, всякое движимое исканием правды напряжение мысли, всякое проявление любви. Ничто не пропадает бесследно, хотя часто след и не бывает нам заметен».

Оказавшись в неблагоприятных, тяжелых для нас обстоятельствах, мы, как правило, торопим время – «Скорей бы это закончилось!» – и не помним о том, что всякая минута нашей жизни, во-первых, невозвратима, а во-вторых, дана нам не просто так, а для чего-то. Время не надо торопить, время нужно правильно использовать. Вот что пишет о своих собственных переживаниях в заключении отец Иоанн:

«Иногда хочется, чтобы время шло скорее, чтобы поскорее наступил момент моего свидания с вами всеми; но когда вдумываешься в смысл жизни и неповторяемость каждого момента времени, то, наоборот, становится даже страшно за те дни, часы и минуты, которые мы легкомысленно упускаем без пользы. Близится время, когда я, может быть, вновь возвращусь к активной пастырской деятельности. Готов ли я к ней? Использовал ли я все возможности, чтобы к ней подготовиться должным образом? Увы, нет! А остающиеся месяцы, боюсь, пролетят так же бесплодно, как и прошедшие…»

В отце Иоанне благочестивые воронежцы увидели подлинного духовного преемника святителя Петра (Зверева)

При всем этом узник очень устал (последние письма с Соловков делают это очевидным), стосковался по близким людям, по духовным детям и хочет на свободу, как тот самый елень на источники водные (см.: Пс. 41). И одновременно понимает: конец отмеренного срока – это еще не гарантия освобождения. Пастырь хочет, чтобы его духовные дети были готовы к любому повороту событий, чтобы они любую неожиданность приняли как истинные христиане:

«Меня заботит теперь только желание, чтобы Господь укрепил всех вас в совершенной покорности Его святой воле и твердой вере в благость Его Промысла о нас, дабы, если Ему угодно будет послать мне вместо возвращения к вам – новое испытание, никто из вас из-за меня ни словом, ни мыслью не нарушил бы верности Господу и не омрачил бы своего сознания предположением, будто с нами может случиться и нечто такое, чего не помыслил и не пожелал Всеблагий Промыслитель, любящий нас Отец Небесный…»

И из другого письма:

«…если Ему угодно будет послать меня на край света, то и тогда ни я, ни, хочу думать, и вы не усумнитесь в том, что и в этом случае Его всегда благая воля направлена нам на пользу».

Как тут не вспомнить слова Христа, обращенные к Пилату: «ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин. 19: 11).

Священномученик Петр (Зверев) Осенью 1927 года Стеблин-Каменского отпустили с Соловков, но не позволили жить в Ленинграде – отправили в административную ссылку в Воронеж, где он стал настоятелем церкви Покровского Девичьего монастыря, основанного еще в 1623 году. Монастырь как таковой уже разогнали, монастырские постройки отдали под заселение семьям рабочих, но Преображенский храм еще действовал: и миряне, и монахини собирались на службы. Православный Воронеж жил памятью об архиепископе Петре (Звереве), осужденном и отправленном на те же Соловки; духовный и нравственный авторитет владыки Петра^[2] был огромным, обновленцы не могли бороться с его влиянием: благодаря архиепископу Петру большинство храмов, ранее захваченных обновленцами, вернулось в лоно Церкви. В отце Иоанне благочестивые воронежцы увидели подлинного духовного преемника святителя Петра.

«Священник Иван Георгиевич Стеблин-Каменский, проживая в рабочем поселке, среди верующих пользовался громадным авторитетом, поэтому у него всегда на квартире и вообще, где он бывал, собиралось много верующих. Все бывшие “зверевцы” группировались около священника Каменского», – покажет чуть позже одна свидетельница по уголовному делу Ивана Георгиевича Стеблин-Каменского.

Преображенский собор Покровского Девичьего монастыря в Воронеже Конечно, влияние отца Иоанна не устраивало «власть рабочих и крестьян». Начавшаяся травля даже на тогдашнем фоне выделяется градусом остервенения. Поводом служит то обстоятельство, что в «рабочем поселке», в который власть хотела бы превратить территорию «Девички» – Покровского Смоленского Девичьего монастыря, – вперемешку живут и новоселы-рабочие, и не выселенные еще монахини, и «поп Каменский», к которому «монашки учат детей рабочих подходить за благословением» и которого «посещают жены арестованных контрреволюционеров». Агитаторы на собраниях говорят о «зверевщине, которая опять подняла голову», о том, что эту самую зверевщину надо «уничтожить через ГПУ». По мнению ораторов и корреспондентов местной партийной печати, территория монастыря должна полностью принадлежать рабочим, а не контрреволюционным монашкам, которые «мешают культурному развитию подрастающего поколения и завоевывают сочувствие жителей не только в стенах монастыря, но и далеко за его стенами». Отца Иоанна называют «верховодом контрреволюционных элементов» и «ставленником архиерея Зверева».

Май 1929 года – новый арест отца Иоанна. Те слова, которые я вынесла в заголовок, он произнес на первом же допросе:

«Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то как в прошлое время, так и в настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяюще. <…> Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление <…>, считаю себя одним из верных пастырей Христовой Церкви, обязанных словом, житием, духом, верою и чистотою быть образцом для верных и ограждать их от тьмы неверия, и исповедую, что по вере моей не только материализм, но и сами “врата адовы” не одолеют Церкви Христовой».

Из воронежской тюрьмы отец Иоанн отправил своей пастве – покровским монахиням и мирянам – письмо, которое начинается с евангельской цитаты: «Отче Святый! Соблюди их во имя Твое» (Ин. 17: 11), – так молится Христос Отцу за оставляемых на земле учеников:

«Ведает “Седяй одесную Отца” скорбь разлуки пастыря со своей любимой паствой. Ведает “Пастырь Добрый”, с какой скорбной силой вырывается в минуту разлуки молитвенное воззвание: “Отче Святый, соблюди их во имя Твое”. Ведает Сердцеведец, что делается и в моем сердце при разлуке с вами, возлюбленные во Христе сироты – сестры Покровской обители и все верные Господу прихожане Преображенского храма. Неужели я забуду тех, с которыми утешался общей молитвой и общим по мере сил служением Христу Господу? <…> Надо ли мне каждого из вас называть по имени, чтобы вы знали, что всех вас и каждого в отдельности я ношу в своем сердце, вместе с вами скорблю, вместе с вами радуюсь? Или буквы и слова вам могут сказать больше, чем говорили и говорят вам ваши собственные сердца? <…>

Помните, что терпеливым перенесением скорбей мы как бы идем навстречу Сошедшему к нам с небес и крест нас ради Претерпевшему

Помните, что терпеливым перенесением скорбей мы как бы идем навстречу Сошедшему к нам с небес и крест нас ради Претерпевшему: откройте Ему ваши сердца, чтобы Он вошел в них, чтобы Он вечерял с вами и вы с Ним. Терпите до конца. В ваших немощных сосудах вы сумели пронести драгоценную и спасительную православную веру длинным путем и преодолеть большие препятствия; не разбейте эти сосуды напоследок, чтобы не разлилась Вода жизни, чтобы не напрасными стали все труды ваши. Помните, что, посылая скорби, Господь приближает верных Своих к Себе, к Своему Кресту. Не впускайте не только злобы, но и досады в сердца ваши; для этого прежде всего старайтесь жить в любви и мире друг с другом, взаимно прощая все обиды <…> Ищите Господа всем сердцем, и Он откроется вам радостно и светло. Ищите Господа, ведь Он недалеко от каждого из нас. Ищите Господа, – вы узнаете радость Его обретения. Сами познаете радость и меня сделаете участником этой радости. Не оставьте этих моих слов пустыми словами, дайте им место в ваших сердцах; ведь эти слова – часть моей души, пусть хоть эта частица моей души останется жить в Воронеже, дайте ей жить в ваших сердцах, жить, а не умирать, братья и сестры. Если вы скорбите о разлуке со мной, если вам больно думать, что, может быть, со временем мы станем чужими друг другу, то будьте особенно внимательны к своей духовной жизни, будьте верны Христу Распятому, и у подножия Его Креста вы, хочу верить, всегда найдете меня, недостойного…»

Мать нашего героя, Ольга Александровна, урожденная Жандр, дочь героя обороны Севастополя (1854 г.) вице-адмирала Александра Павловича Жандра, умерла, когда ее сыну Ивану не было пятнадцати лет; но он всю жизнь следовал ее нравственным заветам, стараясь быть достойным вложенной в него любви. На могиле мамы вчерашний флотский офицер искал благословения на священство – и всем существом ощутил это пришедшее благословение; и, конечно, мать не оставляла сына во всех его хождениях по земным мукам… Символично, что прожил он на земле ровно столько же, сколько она: сорок два года.

Тогда, в 1929-м, отца Иоанна отправили на уже знакомые ему Соловки, однако очень скоро – в апреле 1930 года – вернули в Воронежскую тюрьму. Здесь ему предъявили обвинение в том, что

он «…распространял и разного рода антисоветские провокационные слухи и вел агитацию против всех мероприятий советской власти в области коллективизации, индустриализации СССР, имея конечной целью подготовить верующую массу к выступлению против советской власти, свержению ее и восстановление монархии. В результате вышеизложенного во многих районах Центральной Черноземной области были массовые выступления населения против советской власти и ее мероприятий».

Так и хочется объяснить обвинителям, что причина этих выступлений вовсе не в отце Иоанне; и даже посоветовать им, коль уж скоро они у власти, просто научиться слушать народ…

2 августа – день мученической кончины пресвитера Иоанна Стеблин-Каменского. По данным, которые приводит архимандрит Дамаскин (Орловский), вместе с ним были расстреляны архимандрит Алексеевского монастыря Тихон (Кречков), иеромонахи Георгий (Пожаров) и Косма (Вязников), священники Сергий Гортинский, Феодор Яковлев, Александр Архангельский, Георгий Никитин, миряне Евфимий Гребенщиков и Петр Вязников.

В письме священномученика Иоанна из второй уже соловецкой «серии» есть такие слова:

Меня страшит не крестный путь, а, наоборот, когда мне живется слишком хорошо

«…Меня страшит не крестный путь, а, наоборот, когда мне живется слишком хорошо; я все боюсь, уж не свернул ли я с тесного пути, ведущего к Жизни, и не попал ли на широкую дорогу, заманчивую лишь до времени…».

Это чувство в человеке, который видел уже столько тяжелого, страшного, который не может быть уверен просто в том, что завтра еще жив будет… оно кажется непостижимым. Но оно – реальность, оно воистину исповедано святым мучеником христианства. Христианства, о котором мы, христиане, всегда должны – просто знать, что оно такое.