Церковнославянский язык – это наш язык для беседы с Богом

Призывы к переходу как на богослужебный русский язык со стороны неообновленцев, так и на русифицированный церковнославянский со стороны сторонников «модернизации через традицию», пытаются в последнее время оправдать «миссионерской необходимостью» привести в Церковь чуть ли не все 80% русского населения РФ. И именно церковнославянский язык по мнению иных ревнителей «миссии без границ» является, якобы, основным препятствием приходу новых людей в Церковь.

Возникает закономерный вопрос: почему ради достижения миссионерской «понятности богослужения» раздаются призывы только к реформе богослужебного языка, тогда как призывы к реформам не распространяются на другие стороны богослужебного действия, как-то: иконы, богослужебную утварь и, прежде всего, богослужебные облачения?[1] Ведь современному человеку, впервые зашедшему в православный храм, очень многое непонятно, и не только в молитвах и песнопениях на церковнославянском языке.

В первую очередь бросаются в глаза непонятные и архаичные облачения церковнослужителей: ни на улице, ни в метро, ни на стадионах и рок-концертах никто ведь не появляется в этих «странных» и непонятных фелонях и саккосах с золотистой выделкой или в поручах и епитрахили, а уж тем более в митре с крестом. Но пересмотру предлагается подвергнуть почему-то только язык богослужения.

Богослужебные облачения, как и богослужебный язык, являются священными, т.е. выделенными только для храмового молитвенного употребления. Священные облачения и священный богослужебный язык отражают понятие о неотмiрной природе Церкви, свидетельствуют об иноприродности происходящего в храме – и за стенами его. Богослужебные облачения, предназначенные лишь для славы и благолепия Божественных служб, не могут быть носимы и употребляемы в быту. Господь повелел ещё ветхозаветным священникам, выходя из Храма во внешний двор к народу, совлекать с себя богослужебные одеяния и полагать их в преградах святых, облекаясь в иные одежды (Иез. 44, 19). В Православной Церкви по окончании богослужения священные облачения также снимаются и оставляются в храме.

То же самое в полной мере относится и к богослужебному церковнославянскому языку – языку Церкви и молитвы. Этот язык, непосредственно связанный с совершением церковных чинопоследований и служащий словесным облачением богослужебных действий, не может не быть языком сакральным, священным, т.е. отделённым от всего повседневного. Поэтому в силу своего священного характера богослужебный язык не должен совпадать с языком, употребляемым вне храма.

Церковнославянский язык является священным (от греч. «иерос», т.е. отделённым от обыкновенного) богослужебным языком потому, что создан был Кириллом и Мефодием для высшей цели – для богослужебного употребления, для церковного прославления Бога и общения с Ним, а также для переводов греческой церковной книжности, в частности, богослужебных книг. Кирилл и Мефодий на основе южнославянского диалекта создали новый язык, который никогда не был разговорным и грамматика и лексика которого адекватно передавали значение и строй греческого языка. Поэтому вряд ли можно говорить о том, что в Х веке церковнославянское богослужение было более понятным, чем сейчас.

Никакой современный разговорный язык, употребляемый в православном богослужении некоторых поместных Церквей, сакральным и священным не является (в Элладской Церкви служат не на разговорном греческом языке, а на древнегреческом языке «койне», употреблявшимся в период от IV века до н.э. по V столетие после Р.Х., и который отличается от современного греческого языка гораздо больше, чем церковнославянский от современного русского).

Но спросят: почему же православным американцам, японцам, французам, немцам, финнам дозволяется служить на их родном языке, а русским – нет? По той простой причине, что славянские народы, приняв Православие и обручившись с Божественным Женихом, получили в качестве «приданого» святыню – церковнославянский богослужебный язык. Русская Православная Церковь имеет своё местное церковное предание, частью которого и является церковнославянский язык, освящённый тысячелетним употреблением в богослужении.

Поэтому наш долг – бережно хранить эту драгоценную жемчужину Православной Церкви – церковнославянское богослужение, которое уже более тысячи лет просвещает русский православный мiр и души верующих.

Те же, кто пытается сейчас заниматься переводами церковнославянского богослужения на русский язык (прежде всего «переводческая группа» Свято-Филаретовского института), свидетельствуют либо о своей церковной невежественности и полнейшей утрате духа церковности, либо о совершенно определённых политических (прежде всего – антирусских) целях и заданиях, о которых сии неутомимые «труженики» до времени просто не желают сообщать непосвящённому окружению.

* * *

Несколько лет назад в Элладской Православной Церкви ради миссионерских целей и, прежде всего, ради привлечения молодёжи в храмы был проведён эксперимент по введению современного языка богослужения, который закончился полной неудачей.

«В 2004–2005 гг. в Элладской Православной Церкви проходил девятимесячный “пилотный проект” по использованию в ряде афинских приходов современного греческого языка при чтении отрывков из Нового Завета за богослужением.

По словам архиепископа Афинского и всей Эллады Христодула, испытательный срок показал, что нововведение не вызвало заметного интереса у молодёжи. Между тем именно привлечение молодых людей к лучшему пониманию богослужения было основной целью неудавшейся программы, напоминает греческая газета “Катимерини”.

Представители старших поколений, напротив, считают, что нет смысла изменять звучание библейских текстов, которые они слышали уже столько раз в течение своей жизни» («Интерфакс». 27.06.2005).

* * *

Святогорец архимандрит Софроний (Сахаров) рассуждал о мнимой проблеме непонимания церковнославянского языка так: «Все без исключения затрачивают огромные усилия для усвоения сложных терминологий различных областей или технического знания… Для такого – овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов – дело нескольких часов».

Церковнославянский язык не представляет собой хоть сколько-нибудь трудной или тем более непреодолимой преграды к пониманию смысла богослужебных текстов. Усилия на изучение какого-нибудь иностранного языка несоизмеримо выше тех усилий, которые человек должен затратить на простое ознакомление с церковнославянским языком. И, тем не менее, по-английски у нас говорят почти все.

И в самом деле – сейчас, в век всеобщей компьютеризации и глобальных коммуникаций, когда современный русский человек ради посещения других стран легко овладевает двумя-тремя иностранными языками и не менее легко овладевает языком современного мультимедийного сообщества, такие благозвучные русские слова, как «толерантность», «памперс», «саммит», «популизм», «плюрализм», «мораторий», «гомосексуал», «супермаркет», «рейтинг», «брифинг», «шопинг», «мониторинг», «тюнинг», «маркетинг», «консалтинг», «холдинг», «пирсинг», «роуминг», «блокбастер», «спонсор», «правайдер», «бартер», «блоггер», «дилер», «киллер», «брокер», «риэлтор», «байкер», «ньюсмейкер», «спикер», «продюсер», «дистрибьютер», «префект», «омбудсмен», «мэр», «фьючерс», «секьюрити», «комьюнити», «паблисити», «брэнд», «трэнд», «референдум», «копирайт», «парадигма», «имидж», «бонус», «кворум», «рэкет», «дефолт», «камикадзе», «депозит», «мэйнстрим», «консенсунс», «бутик», «ремейк», «импичмент», «муниципалитет», «менталитет», «менеджмент», «дресс-код», «топ-менеджер», «медиа-маркет», «гей-парад», «ток-шоу», «прайм-тайм», «ноу-хау», «бартер», «квота», «сервис», «сити», «овертайм», «дивиденды», «конвергенция», «презентация», «индексация», «ратификация», «пролонгация», «корпорация», «инфляция», «стагнация», «ротация», «приватизация», «эксклюзивный», «адекватный», «инновационный», «ликвидный», «политкорректный», «эротический», «ксенофобский» (ругат.), «гомофобский» (ругат.), «миссиофобский» (ругат.), и даже такой чудесный «креатив», как «бюджетный дискомфорт», «гламурный драйв», «ангажированный промоушен» и прочая подобная бартерная транквилизация и хреновина не представляют для него, современного русского человека, никаких затруднений в понимании сей изящной словесности. Запомнить же полтора десятка малопонятных церковнославянских слов – вызывает у того же современного гражданина бурный гражданский протест: богослужение должно непременно звучать на современном и понятном русском языке! Для иных высокообразованных христиан эти полтора десятка церковнославянских слов представляют серьёзнейшее препятствие в деле их спасения: ну, просто невозможно стало спасти свою душу, когда священник на богослужении вместо слова «жизнь» произносит «живот».

В крайнем случае, – заявляют менее радикальные боголюбцы, – спасение возможно на русифицированном церковнославянском. Однако «последнее будет горше перваго», что продемонстрировали труды Богослужебной комиссии начала ХХ века под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), русифицировавшей Триодь Постную и Цветную: русификация эта станет той «промежуточной стадией» богослужебного языка, с которой сильно ускорится и облегчится окончательный переход на язык русский.

В результате работы этой комиссии язык основных богослужебных книг (Триодь Постная, Триодь Цветная, Октоих) был заметно русифицирован и лишен былой красоты. Приведем свидетельство Б.И.Сове: «Исправленные издания богослужебных книг, особенно Триоди Постной и Пентикостариона, распространялись довольно медленно, встречая во многих местах (например, в Валаамском монастыре) оппозицию» (Богословские труды, 1970, сб. V). Исправленные тексты ирмосов почти нигде не привились, так как певчие пользовались старыми книгами, а новоисправленные ирмоса и стихиры не воспринимались сложившейся церковно-певческой традицией, потому что это был уже новославянский (то есть слегка русифицированный) язык, отличающийся от традиционного церковнославянского. Несмотря на все по видимости успешные действия возглавляемой архиепископом Сергием синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг, новая печатная продукция вызвала определённое сопротивление в церковных кругах и, как пишет епископ Николай (Муравьев-Уральский), следующее, осуществленное ещё до революции, издание Постной и Цветной Триоди вышло в прежней, неисправленной редакции.

Протоиерей Сергий Правдолюбов пишет: «До революции был перевод Постной Триоди на модернизированный славянский язык. Этот перевод подготовила специальная комиссия, которую возглавлял митрополит Сергий (Страгородский), будущий патриарх. В 1912 году эта книга была издана. И вот в чём вопрос: почему этот перевод не прижился ни на клиросах, ни среди духовенства? Это вопрос – жгучий. Понимаете, в чём дело: ведь это колоссальный труд – подготовить такой перевод. Почти пять лет трудились люди, и не самые плохие люди делали эту работу! Но почему-то не прижилось, почему-то не понравилось. Это было страшное разочарование, такая горечь для митрополита Сергия, когда народ не принял перевод его комиссии. Больше того, профессор Литургики МДА А.И.Георгиевский как-то рассказывал нам о том – как народ не принял новую редакцию Триоди в 1912 году.

После многолетнего труда, потраченного на перевод, митрополит Сергий вышел читать Великий Канон в понедельник первой седмицы Великого поста: “С чего начну оплакивать окаянного моего жития деяний…”. А после службы народ не стал расходиться и молча стоял. И когда будущий патриарх стал выходить из храма, кто-то из народа сказал: “Ваше Высокопреосвященство, а когда будут Канон Андрея Критского читать?” Митрополит Сергий крякнул, расстроился, и на второй день, во вторник, читал уже по старому тексту – а он ведь сам пять лет переводил!

Народ не захотел слушать, и это не из-за баловства, не из протеста какого-то. Это гораздо более серьёзная загадка, которой следовало бы заняться и понять: почему? С точки зрения филологической, лингвистической, ритмической, церковно-литературной, то есть гимнографической, духовно-аскетической, – почему это не было принято? Как литургист, я занимался этим: сравнивал перевод Великого канона, который был сделан в 1912 году, с традиционным славянским текстом, с двумя другими славянскими переводами и с греческим оригиналом. Как ни парадоксально, оказалось, что традиционный славянский перевод намного ближе к греческому тексту, его ритму, его духовной и аскетической насыщенности, чем все новейшие переводы. Вот в чём беда! Видно было какое-то нечувствие, непонимание у переводчиков, не было органической близости к оригинальному греческому тексту – и народ этот перевод не принял!» (http://www.pravmir.ru/article_4229.html).

Приведём два высказывания из интернет-форумов, которые дают очень трезвую оценку такого предполагаемого нового перевода: «По специфике проблемы перевода заниматься ею будут более те, кто критично относится к церковнославянскому языку. Наряду с “разморозкой” церковнославянского языка, надо будет делать справу иконную, т.к. церковнославянский язык и язык иконы имеют общую основу. Особенностью всякого процесса передела, крупного или малого, является приход на волне “романтиков” (в нашем случае – переводчиков церковнославянского языка) бессовестных прагматиков. Вспомните все революции и наш 1991 год. С церковнославянским выйдет то же самое».

«Требующие перевода на русский не только не понимают сложности задачи, но и службу понимают отнюдь не традиционно, а как лекцию, которую надо понять прямо немедленно, иначе не поймёшь, что будет дальше, и безнадёжно отстанешь. Этот “метод усвоения материала” им понятен с институтской скамьи, а церковный, понятный простой бабульке, им не преподан. Служба – не лекция, обращённая к нам, а наше обращение к Богу, которому мы учимся годами».

«Избави Бог, – говорил как своё предсмертное завещание святитель Филарет (Амфитеатров), митрополит Киевский (†1857), – если от перевода Библии дойдут и до перевода богослужебных книг…, содержание которых между тем на славянском языке по преимуществу и является преисполненным и наставления, и благодатного одушевления».

А вот слова Обер-прокурора Святейшего Синода Российской Православной Церкви К.П. Победоносцева, сказанные в 1906 году: «Наш церковнославянский язык – великое сокровище нашего духа, драгоценный источник и вдохновитель нашей народной речи… Ведь он – искони родной, свой нашему народу, на нём образовался нормальный, классический строй русского языка, и чем дальше отступает от этого корня язык литературы, тем более он портится, теряет определенность и ясность и тем менее становится родным и понятным народу… Ведь такого сокровища, какое есть у нас, не имеет ни одна Церковь, кроме Православной».

Приведём ещё ряд высказываний о церковнославянском языке.

Святитель Японский Николай (Касаткин): «Я полагаю, что не перевод Евангелия и богослужения должен спускаться до уровня народной массы, а, наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов».

Протоиерей Валентин Свенцицкий († 1931) в одной из своих проповедей сказал замечательные слова о церковнославянском языке: «Вопрос, кажущийся столь простым и ясным для многих, думающих, что славянский язык это есть какая-то старина и пережиток и что просто не хватает смелости признать очевидную истину, что лучше молиться на всем понятном языке. Этот вопрос не так прост. И такое его решение совсем не истина, а глубочайшее заблуждение. Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мiрских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мiрские разговоры, перенесённый в богослужение, влечёт за собой мiрские воспоминания и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мiрскими делами, от этого мiрского языка при богослужении ещё более уносится в сферу мiрских забот.

Этот духовный опыт показал далее, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний.

В вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важен вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы языковой, вмещающей целокупное содержание».

По мнению настоятеля храма св. апостолов Петра и Павла в Шувалово протоиерея Николая Головкина «нужно прихожан поднимать до уровня знания церковнославянского языка, но изменять язык богослужения ни в коем случае нельзя; он был тысячу лет, и сейчас должен оставаться. Сейчас очень многие изучают иностранные языки, и не по одному, а по два, изучают совершенно чуждые слова. Так неужели нельзя запомнить десяток непонятных слов на церковнославянском языке? В основном же славянский язык понятен. Если начинаешь постоянно его читать, – в псалтири, в домашней молитве, – то постепенно, даже специально его не изучая, можно понять большую часть богослужебного текста. Например, многие, читая “Выну хвала моя ко Господу”, понимают, что “выну” – значит “всегда”. Это слово не надо менять в богослужении. Просто малопонятные слова нужно выучить. По сравнению с иностранными языками славянский язык нам куда более доступен. Богослужебный язык нельзя менять, церковнославянский язык должен оставаться. Ведь перевод всегда утрачивает глубину раскрытия того или иного понятия. Некоторые священнослужители начинают произвольно переводить во время службы, например, слово “живот”, заменяя словом “жизнь”, видимо, принимая прихожан за дураков. Но этого не надо делать! Человек, даже впервые вошедший в храм, если он мыслящая личность, то, отстояв службу, попривыкнув к богослужению, постепенно начнёт понимать его язык. Переводить богослужебный язык, приближая его к современному русскому языку, нельзя».

А вот что о мистической красоте церковнославянского языка пишет архимандрит Рафаил (Карелин): «Сторонники языковой реформы богослужения утверждают, что на новом, современном языке литургия будет более понятной. Но литургия, сама по себе, тайна. Она не может стать понятной на вербально-семантическом уровне, иначе можно было бы понять и усвоить литургику с книгой в руках за письменным столом.

Здесь мистика и обаяние языка: древний священный язык трогает человеческое сердце, заставляет звучать сокровенные струны души. Модернисты не знают и не чувствуют этого; они хотят древний язык заменить новыми языками для того, чтобы была понятнее семантика слова, которая не делает понятнее тайну богослужения.

Священный церковнославянский язык как бы свидетельствует, что в храме мы общаемся с другим мiром, с другой, необычной для нас реалией.

Проповедь в храме произносится на современном языке. Но молитву нельзя смешать с проповедью или богословием. Проповедь рассказывает о духовном мiре, а молитва включает нас в этот мiр; богословие указывает путь, а молитва ведет по этому пути.

Прочитаем вслух внимательно псалмы на новом и древнем языках, какую разницу увидим мы в своём внутреннем состоянии? Новый язык подобен воде, которая может утолить жажду, но оставит душу холодной, а древний язык – вино, которое веселит и радует сердце человека».

Игумен Сергий (Троицкий): «Совершенно справедливо сегодня говорить, что тенденция к переходу на русский язык в богослужении – это не только ошибка, но серьёзный удар по церковной культуре, своего рода акт антицерковного вандализма и варварства. И эта тенденция вполне однозначно должна квалифицироваться как обновленчество. Церковь Христова ещё во времена расцвета Византии, когда Константинополь был духовным центром Православия, приобщала к своему богатому культурному наследию варварские народы, а не спускалась до собственной варваризации. Более того, в наше время, когда народ переживает духовный и серьёзный экономический кризис, реформы богослужебные неизбежно вызовут большое смущение в народе Божием, и у монашествующих и клириков. И именно в это время Святейший Патриарх Кирилл обязан как зеницу ока хранить единство в народе Божием, пресекая нездоровые тенденции необдуманных и смущаемых народ Божий реформ. И именно об этой своей обязанности Его Святейшество напоминал в своей речи после интронизации. Дай Бог, чтобы сказанные с амвона слова были подтверждены и на деле».

* * *

Нас особенно обрадовало, что крайне трезвые слова по поводу надуманной проблемы русификации церковнославянского языка неожиданно прозвучали из уст человека, с мнением которого журнал «Благодатный Огонь» вёл весьма жёсткую полемику: игумен Петр (Мещеринов) высказал мнение, которое полностью совпадает с позицией редакции нашего журнала.

«Изменение богослужебного языка повлечёт за собой изменение структуры богослужения, а это крайне нежелательно. Если мы сейчас тронем богослужение, то лучшего мы не сделаем, а вред будет нанесён», – сказал о. Петр в Москве на презентации «Словаря трудных слов из богослужения» Ольги Седаковой.

Как рассказал игумен, у него был небольшой опыт участия в богослужении, где многое читалось на русском языке. «Я побыл в этой среде и понял, что изменение языка неизбежно влечёт за собой изменение структуры богослужения», – признался отец Петр. «Переделать структуру богослужения сейчас никто не готов, и я считаю изменение структуры богослужения крайне нежелательным в нашем постмодернистском культурном пространстве. Сейчас чуть что тронь – и посыплется вообще всё», – считает он. По мнению игумена, в отношении православного богослужения в наше время «единственным остаётся действительно разумное охранительство».

Кроме того, как подчеркнул священник, «богослужение – очень важная вещь, но самые большие проблемы у нас в жизни вне храма: мы православные в храме, но у нас не очень хорошо получается ими быть в каком-то общественном пространстве. Именно этим объясняется “повышенная чувствительность” к вопросам богослужебного языка, перевода» ( http://www.interfax-religion.ru/?act=news&div=29583 ).

Редакция журнала «Благодатный Огонь» полностью разделяет точку зрения игумена Петра по этому вопросу. Наверное, и среди наших глубокоуважаемых оппонентов должны быть разномыслия, дабы и среди них, по слову Апостола, выявились искуснейшие.

* * *

И, наконец, напомним распоряжение Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) от 14 сентября 1925 года всем верным чадам Русской Православной Церкви, которое сохраняет свою силу и до сего дня и в котором говорится о «введении различных, часто смущающих совесть верующих новшеств при совершении богослужения…», в частности, «п. 13) Введение в богослужебную практику русского языка… Я решительно заявляю — писал митрополит Петр — о недопустимости… подобных явлений в церковно-богослужебной практике… и предупреждаю, что упорствующие новаторы будут подвергнуты мною взысканиям» .

Будем помнить это указание священномученика Петра и, руководствуясь его распоряжением, бережно хранить Предание Церкви.