«Люби – и делай, что хочешь» – в этом коротком изречении блаженного Августина содержится формула истинной любви – любви неотмiрной, безгрешной, святой. Если бы можно было одновременно услышать голоса всего мира, то в этом разноязычном потоке слов, наверное, чаще всего звучало бы слово «любовь». О ней мечтают и в ней разочаровываются. Ее жаждут и ее боятся. Ее ищут и отвергают. Ее покупают и продают, воспевают и проклинают. Над ней смеются и по ней плачут. За нее отдают жизнь и продают душу. От нее безумствуют и блаженствуют. Ею пресыщаются и не могут насытиться. В нее играют, и она мстит. Над ней глумятся, и она обманывает. Ей поклоняются и в нее не верят. Ей изменяют, и она предает. Ее терпят, и она прощает. Она жжет и леденит, убивает и воскрешает, губит и спасает. В ней отблески рая и предчувствие адских мук. Но о ней ли говорил блаженный Августин, этой ли любви служил святой апостол и евангелист Иоанн Богослов, ее ли воспевал первоверховный апостол Павел?
Древний историк Иосиф Флавий рассказывает нам в своей книге «Иудейские древности» историю одной любви. Замужняя женщина и женатый мужчина полюбили друг друга. Их страсть оказалась настолько сильной, что ни строгий иудейский Закон, ни чувство долга, ни порицание народа – ничто не могло остановить ее. Всё было брошено в горнило этой любви, пламень которой разгорался еще сильнее от сознания того, что любовь эта запретная. И, может быть, никто не узнал бы о ней, если бы влюбленные не были царского рода. И хотя они управляли всего одной частью небольшого Иудейского государства, столь явным нарушением Закона они соблазняли не только своих подданных, но и всех правоверных иудеев. С обличением этой запретной любви выступил живший в тех местах великий подвижник, с младенчества привыкший к суровой жизни в пустыне, не знавший не то что брачного ложа, но и обычной человеческой пищи, муж праведный, полностью отдавший себя на служение Богу.
Он непоколебим в своей правде, но и она непреклонна в своей любви. Да, она будет бороться за свое счастье до конца – до смерти
И вот царица, борясь за свое украденное счастье, требует от мужа голову праведника. Как ненавистен ей этот человек, которого все называют святым, как он далек от всего земного, сам вид его изможденного тела и грубых одежд вызывает у нее отвращение. Что он знает о муках любви, о том неукротимом пламени, которое рождает любовь в раненном ею сердце? Он непоколебим в своей правде, но и она непреклонна в своей любви. Да, она будет бороться за свое счастье до конца, до смерти – своей или его. Его называют гласом Божиим – так пусть он замолчит, если Бог не дает ей право на любовь.
Наконец ей удается лишить жизни праведника, она получает его усеченную главу, которая – о великое и страшное чудо! – продолжает ее обличать. Но она не боится ни этого ненавистного для нее гласа, ни Бога, сотворившего это чудо, ни наказания, которое ей грозит за преступление. Она, великая жрица любви, приносит ей в жертву всё: и страх, и укоры совести, и царское достоинство, и богатство, ибо вскоре она со своим послушным мужем была лишена всего – и власти, и состояния. Произошло это по вине ее непомерного властолюбия и зависти. Римский император, которому подчинялось их маленькое царство, поставил у них полновластным царем не ее мужа, а их бедного родственника, которого они не раз спасали от кредиторов. Такое унижение трудно было перенести той, которая мечтала о власти так же страстно, как о любви. Заставив своего послушного мужа вступить в политическую борьбу, царица просчиталась – они проиграли и попали в опалу. Однако на предложение императора вернуть ей деньги и положение в обществе, если она откажется следовать в ссылку за своим провинившимся супругом, бывшая царица гордо ответила: «Государь! Ты великодушно и милостиво предложил мне исход, но мне мешает воспользоваться милостью твоею моя преданность мужу: я, разделявшая с ним всё, когда он был счастлив, теперь не считаю себя вправе бросить его при перемене судьбы»[1].
Сколько романтических и восторженных натур могло бы восхититься таким ответом царицы, и сколько поэтов готово было бы воспеть столь преданную и самоотверженную любовь, если бы главные действующие лица этой истории были бы просто героями исторической хроники, а не персонажами евангельского повествования! Насколько беспощадным и мучительным для них оказался свет Христовой истины, в котором их краденое счастье предстало обагренным кровью пророка – самого великого из рожденных женами (Мф. 11: 11), святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Они не вынесли гласа Божиего, вопиющего в пустыне их окаменевших сердец, брошенных в водоворот животных страстей.
Как дерзко во все времена бесстрашные иродиады уводят из семей послушных иродов и как заклинание твердят: люблю!
Но в чем никогда не было и не будет недостатка, так это в жрецах и жрицах самого древнего культа – культа земной любви. Сколько разбитых семей положено на ее алтарь! Как дерзко во все времена бесстрашные иродиады уводят из семей послушных иродов и как заклинание твердят украденное слово: люблю! А самое высокое и святое чувство в душе, смердящей пороками, превращается в свою противоположность: из тихого, светлого и ясного оно становится бурным, омрачающим ум и волнующим кровь. И разумное создание – человек – жаждет безумия и ненавидит покой. Безудержная стихия страсти манит его своей беспредельной свободой. И кажется, что именно в этой свободе и есть счастье. Полетом называют паденье.
Эта свободная любовь слепа и необузданна. Тогда как истинная любовь всегда послушна воле Творца и, подчиняясь Ему, обретает свободу; будучи ограничена Божественной Любовью, становится в Ней безгранична. Она, воспетая святым апостолом Павлом, долготерпит, милосердствует… не завидует… не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит (1 Кор. 13: 4–7). В ней и от нее только радость и свет, мир и покой, неизреченная сладость и вечное блаженство. Это любовь, облаченная в правду, поэтому всем, кто взыскует ее, она говорит: «Люби – и делай, что хочешь».
Согласна с тем, что нужно подождать и поискать чего-то другого, в том случае, где Вы советуете, но тогда вряд ли это чувство будет таким, как его назвали – тихим, чистым и ясным. Ведь как говорит пословица «От овса кони не рыщут — от добра добра не ищут...». Если вы характеризуете нечто, как вполне хорошее, то не имеет смысла искать лучшего. А получается, что – имеет смысл искать. Поэтому, скорее всего, в Вашем примере надо подразумевать просто некое тихое чувство в рамках приличия, но вот то, что оно ясное и чистое - недостаточно неизвестно. Больше похоже на «кота в мешке», который еще и грозит превратиться в ношу… Конечно, здесь нужно и подождать и поискать!
Я замужем уже почти 20 лет и скажу, что даже тот брак, который был заключён двумя церковными людьми по большой взаимной любви, подвергается ОГРОМНЫМ ИСКУШЕНИЯМ.
Ульяна, хотя вопрос обращён не ко мне, позвольте и мне высказаться. Тихое и ясное чувство - это ПЛОД ЗРЕЛЫЙ, который супруги, если потрудятся многие годы и даже десятилетия, смогут принести Богу. К сожалению, большинство браков распадается гораздо раньше, не дождавшись времени сбора плодов. Но вначале обязательно должно быть, как вы пишете, волнующее, бурное и действительно, в определённой мере, омрачающее ум чувство. Это как "приданое", которое любящий Господь даёт молодым супругам и которое помогает им устоять в браке потом, когда их семейную лодку начнут тормошить и расшатывать житейские шторма.
Не могу толковать молитву, но думается, что "единомыслие телес" - это не то же, что "сольемся в экстазе". Скорей эти слова отсылают к: "не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию..." (1Кор.7:5).
«Православная Церковь признает девство естественным человечеству, признавая собственно естеством человеческим то естество, в котором он был сотворен. Состояние падения, в котором ныне находится все человечество, есть состояние неестественное, нижеестественное, проитвоестественное. Но так как все человечество объято недугом падения, то состояние общего недуга можно назвать естественным падшему человечеству… Господь наш Иисус Христос, восставив падшее человеческое естество, восстановил и девство.»(3)
Не могу найти, где у свт. Игнатия написано, что в способе размножения мы не только не отличаемся от животных, но и горее их.
Действительно: «Посмотрите на животных: не объедаются, лишнего не спят, удовлетворив плотскую потребность в свое время, затем целый год остаются спокойны.»(4)
Однако, не все так плохо. В сегодняшнем обзоре СМИ статья протоиерея Сергия Филимонова «Болезнь: кара или милосердие Божие?» Там замечательные слова о том, что грех приводит в состояние смирения, а смирение бывает важнее и выше греха.
(3) Свт. Игнатий (Брянчанинов). Из «Аскетической проповеди». Изложение учения Православной Церкви о Божией Матери.
(4) Свт. Феофан Затворник. Мысли на каждый день …, день 37, на Гал.5:24.
Не имею права делать каких-либо выводов, просто хочу напомнить, что благословление плодиться и размножаться (Быт.1:28) и повеление быть одной плотью (Быт. 2:24) было до грехопадения человека.
За грехопадение жене было определено рожать в болезни (Быт. 3:16). «И у зверей полевых самки в болезни рождают потомство, и у них в этом проявляется подвластность смерти, а не кара за грех. Значит, и у людей, возможно, женщины претерпевают все это по причине телесной смертности; но великая скорбь заключена в том, что к этой телесной смертности они перешли от прежнего бессмертия.»(1) «А если так, почему же нам не думать, что первые люди до греха могли … [почему же может казаться невероятным]… [зачинать] плод силою … мановения … и [засеменялся] без страстного жара, и [рождался] без болезни?»(2)
(1) Блж. Августин. О Книге Бытия против манихеев.
(2) Блаж. Августин. О книге Бытия буквально. Книга IX. Глава X, 18.
Спасибо автору за труд. МИЛОСЕРДНЫЙ ГОСПОДИ, помогай нам!
Ещё напомню вам, что в таинстве венчания Церковь молится о даровании супругам "единомыслия душ и ТЕЛЕС", вот так прямо, не стесняясь.
А до бесстрастной, тихой любви ещё надо дорасти...
Что Вы подразумеваете под "страстью на семейном ложе" и почему это - грех?
Спасибо Владыке Питириму за то, что отозвался на наши просьбы и написал статью-проповедь о Любви в День усекновения главы Иоанна Предтечи.
Хотя читая из раза в раз этот сюжет Евангелия я никогда не думала, что он о Любви. Скорее о безграничной человеческой подлости.
А с Любовью вопрос так и остается открытым. Как ни рассуждай, а все равно мы все упростим до понятия: нравственная и безнравственная. Видимо наш богатый русский язык беден для такого понятия, как Любовь. Без прилагательных: Божественная Любовь и человеческая (читай -плотская) любовь, мы не сумеем разобраться что есть что.
Или может быть наш русский язык настолько мудр (целомудренен), что он не предполагает этого разделения. Инстинкт продолжения рода - это ведь тоже от Бога.
Слава Богу за все.
прихожанка Екатерининского собора г.Краснодара
Предлагаю поговорить о страсти.
Это в древности, задолго до пенсионной реформы, деторождение имело сугубое практическое значение, как гарантия благополучия родителей в старости. Сейчас же одна лишь страсть бросает в объятия друг к другу супругов и не супругов. Каждый читатель Православие.ru знает, что страсть - это грех. Страсть остается страстью всегда, и её уродующая роль на семейном ложе такова же, как и в блудном закутке. Разрешите напомнить эпизод из отечественной классики: жена Карамазова-старшего (отца) на другой день после мужниной страсти кликушей выкликала - болезнь у ней начиналась (часть первая, книга третья, VIII "За коньячком").
Понятно, что последствия блуда - страдания неопределенно широкого круга зависимых лиц - горше самогО блуда. Поэтому, конечно, пусть уж лучше все живут в семьях.
Твоею мудростью они насыщены и ведут нас
православных ко спасению!
Низкий поклон Епископу отцу Питириму .
Плотские страсти очень сильны и без Божией помощи непреодолимы. Исцеление от них приносит очистительный опыт страданий, болезней. Особенно эффективны в борьбе с телесными страстями телесные же болезни. А медицина, помогая телу, душу не спасает.
Известное высказывание блаженного Августина встречалось в таком виде: "Люби Бога - и делай все, что хочешь".
Анна Каренина не Иродиада - Вронский не был женат, Онегин, впрочем, тоже. Однако во времена Татьяны Лариной "женский вопрос" в обществе еще не вызрел, и Татьяне было проще, чем Анне, хотя решающее значение безусловно имеет личный фактор, а не "мода".
Вообще, мне хочется заступиться за Анну, как символ усложняющегося мира. Толстой говорил, что в "Войне и мире" он любил мысль народную, а в "Анне Карениной" - семейную. Впервые художник такого масштаба сказал о честности в семье, и Анна была как раз честным человеком.
Господи, помилуй нас, грешных.
Владыко Питирим убедительно воспел любовь Иродиады, а потом попытался ее же обличить.