Опять о музеях и Церкви

Отец Владимир Вигилянский

I. Исторический аспект

В устах работников музеев есть один важный довод, который кочует из одной статьи в другую: это то, что до революции всё церковное имущество принадлежало государству, поэтому нынешняя позиция Церкви, которая говорит о возвратеиз музеев этого имущества, антиисторична.

Действительно, Православие до 1917 года было государственной религией и Церковь не была отделена от государства, однако достаточно посмотреть Свод законов Российской Империи, чтобы убедиться, что церковные приходы, монастыри, «архиерейские дома» (епархиальные управления) имели юридическое лицо и владели своим имуществом на правах частной собственности.

Протоиерей Борис Михайлов, автор исследования, посвященного этой проблеме, приводит такой красноречивый пример: «Когда в 1908 г. председатель Императорского Московского археологического общества графиня П.С. Уварова предложила объявить все предметы церковной старины государственной собственностью, министр юстиции и обер-прокурор Синода отвергли «эту меру, сводящуюся, в сущности, к отобранию у Церкви издревле и на законном основании приобретенного ею имущества... объявление государственной собственностью предметов и церковных древностей, принадлежащих монастырям, соборам и церквам явилось бы нарушением коренного начала действующего законодательства, строго охраняющего неприкосновенность частной собственности»[1].

Даже реформы императоров Петра I и Екатерины II, связанные с церковным управлением и ограничением владения Церковью земельной собственностью, не затронули права владения Церковью своим имуществом.

Да это и понятно, в отличие от западного опыта, в России до революции ни у кого не было сомнений в том, что Церковь не будет использовать храмы, часовни, колокола, иконы, ризы, церковное шитье, богослужебные сосуды, книги и т.п. в качестве имущества, которое можно продавать, обменивать, закладывать.

Церковь всегда была надежным хранителем этого богатства. С середины XIX века, если судить по определениям Священного Синода, перед Церковью встал вопрос о церковных древностях, которые утрачивали от времени свою целостность и вид. Именно с этого времени стали создаваться при епархиях церковно-архиологические комитеты и комиссии, началось изучение и описание церковных святынь и, наконец, создание епархиальных древлехранилищ (всего было открыто около 50 древлехранилищ). Церковный историк протоиерей Борис Михайлов считает, что в эту эпоху началась великая по своему значению созидательная культурная работа, в инициативе и результатах которой Церковь порой опережала государство и светские учреждения. Он же приводит высказывание академика А. И. Соболевского, председателя Комиссии по описанию синодального архива, который в 1912 году подвел итог этой деятельности: «Как всем известно, главная масса находящихся в России памятников старины принадлежит к числу церковных древностей. Не говоря о храмах, из которых некоторые относятся к первым векам христианства в России, Православная Церковь сохранила множество разнообразных по степени древности и научному значению церковных предметов. Большая часть этих предметов, наиболее ценная и важная, в настоящее время находится в храмах, монастырях и церковных ризницах и в специальных древлехранилищах (или музеях) ведомства православного исповедания»[2]. Этот многовековой опыт бережного профессионального хранения был передан в новых, иногда экстремальных, условиях ХХ века музеям и их труженикам.

Новая эпоха наступила после принятия декретов Совета народных комиссаров от 20 января 1918 г. «О свободе совести, церковных и религиозных общинах» и от 23 января 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», по которым Церковь была лишена «правом владеть собственностью». Нет надобности рассказывать о той варварской разбойничьей вакханалии по конфискации, уничтожению, распродаже церковного имущества, которая происходила в 20-30-е годы, — об этом свидетельствуют изданные ныне исторические исследования и сборники документов. Сухие цифры сами говорят за себя: в 1914 году было 77 767  православных церквей и часовен, 1025 монастырей, в 1988 году было 6893 прихода и 22 монастыря, в 2007 году 27 943 прихода и 732 монастыря. Не менее убедительным выглядит свидетельство 150 представителей музейного сообщества, обратившиеся недавно своим «открытым письмом» к Президенту России: «Подсчитан процент сохранности нашего древнего художественного наследия. Он катастрофичен, ибо не превышает 2% от всего когда-то созданного нашими предками»[3].

Приведу в этом отношении еще одно свидетельство, ценность которого преумножено тем, что оно принадлежит историку музейного дела и старейшему музейному работнику:

«Памятники культового зодчества, уцелевшие в огне революции, но не использовавшиеся по прямому назначению и оставшиеся бесхозными, приходили в негодность и разрушались постепенно. Аналогичная участь постигла и те храмы, которые «освобождались» от богослужений и становились фактически никому не нужными во время второй (конец 20-х-30-е гг.) и третьей (конец 50-х-начало 60-х гг.) кампаний закрытия действующих церквей и монастырей. Другая часть культовых сооружений после закрытия была передана различным учреждениям и ведомствам, что также не всегда способствовало их надлежащей сохранности, а иногда ставило под угрозу сам факт их существования. И лишь небольшая часть культовых памятников была передана музеям — нет нужды доказывать, что именно эти памятники дошли до настоящего времени в наиболее достойном виде. Как отмечалось в 1921 г. в Отчете Комиссии по регистрации и приемке церковного имущества при Отделе по делам музеев и охране памятников искусства и старины, «представляя из себя зачастую почти готовый материал для основания музея, с вырисовкой характерных особенностей данного центра, монастырь является нередко сам в целом музейным заповедником... и одновременно прекрасным помещением для естественно возникающего музея». Церковное имущество закрытых храмов и монастырей, и в первую очередь интересующие нас произведения искусства, также использовались неоднозначно. Участь многих произведений церковного искусства, оставшихся вне поля зрения государственных органов, оказалась плачевной — они или безвозвратно утрачены, или находятся вне пределов нашего Отечества... Что касается ГОХРАНа, то, как становится известно в последнее время, его деятельность в качестве государственного хранилища ценностей была далеко не безупречна. Следы многих памятников искусства, попавших в ГОХРАН, потеряны навсегда. Значительная часть хранившихся в нем произведений, в том числе и церковного искусства, была в 1920-1930-е гг. вывезена за границу — продажа за валюту очередной партии народного достояния была характерным для нашей экономики способом выхода из кризисных ситуаций. До сих пор многие произведения русского средневекового искусства, вывезенные в те и последующие годы, участвуют в зарубежных антикварных и аукционных распродажах. Памятники церковного искусства, попавшие в музеи, также имели неодинаковую судьбу. Предметы пропадали из-за неумелого и небрежного хранения, из-за непонимания истинной ценности каждого конкретного произведения, из-за общего низкого уровня теории и практики музейного дела. Общее падение уровня культуры в нашей стране не могло не отразиться и на музейной практике. И все же в целом можно сказать, что именно музеи стали теми учреждениями, которые в условиях постоянного давления и насилия над культурой в течение многих десятилетий оказались способными не только сохранить, но и научно обработать те бесценные произведения древнерусского искусства, которые попали в их собрания»[4]. 

II. Правовой аспект

Мы уже затронули часть этого вопроса и показали, что до революции церковные ценности в значительной своей части принадлежали юридическим лицам — монастырям, храмам, «архиерейским домам» (епархиальным управлениям), в том числе и те, которые находились в церковных музеях. Во времена богоборческой власти всё имущество было национализировано и даже то, что было в пользовании приходов, принадлежало государству.

За последние 20 лет многое изменилось — появились законы, указы президентов и распоряжения правительства, которые были разнонаправлены: например, с одной стороны в 1993 году вышло Распоряжение Президента РФ Б.Н. Ельцина О передаче религиозным организациям культовых зданий и иного имущества, в котором предписывалось правительству «осуществить поэтапную передачу в собственность или пользование религиозным организациям культовых зданий, строений и прилегающих к ним территорий и иного имущества религиозного назначения, находящихся в федеральной собственности, для использования в религиозных, учебных, благотворительных и других уставных целях, связанных с деятельностью конфессий», с другой — в 1996 году Закон «О Музейном фонде РФ и о музеях в РФ», согласно которому музейные предметы в составе государственной части фонда отчуждению не подлежат, музейная коллекция является неделимой. С одной стороны, большинство храмов и монастырей было передано в пользование Церкви, с другой — многие объекты, особенно в провинции, за эти годы так и не были переданы (более 10 000).

Сейчас разрабатывается новый законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения», который породил небывалую волну противостояния музейных работников, поскольку предусматривает механизмы передачи храмовых объектов, находящихся на территории музеев, и определяет понятие «имущество религиозного назначения».

В СМИ сразу заговорили о том, что этот закон является реституционным. Однако юристы с этим не согласны, поскольку реституция как минимум предусматривает возможность выплаты компенсации в случае невозможности возврата имущества. Закон такую компенсацию не предусматривает.

Удивительная и парадоксальная вещь — государство своими законами и подзаконными актами желает освободиться от страшного наследства прошлого, в результате которого пострадали миллионы людей, разрушены и уничтожены уникальные объекты культуры, а музейная элита, представляющая высший культурный слой общества, противостоит этим законам, не желает расставаться с большевистским и сталинским наследием и под благовидными предлогами отстаивает завоевание «великого террора».

Впрочем, даже если все законы и подзаконные акты будут полностью учитывать интересы Церкви, противоречия и коллизии всё равно останутся, так как существует две правовые системы. Одна — государственная, другая — церковная. Например, такое церковное понятие как святыня, в светском законодательстве вообще не имеет никакого статуса. К таким святыням относятся все без исключения мощи (останки) святых, чудотворные иконы (неважно — относятся ли они к 11 или 20 веку), реликвии, связанные с земной жизнью Иисуса Христа, Матери Божией, апостолов или мучеников, кресты, богослужебные сосуды, лжицы, дискосы, антиминсы. Все эти священные предметы для Церкви бесценны, то есть не имею никакой цены, исчисляемой деньгами.

Противоречия этих двух систем особенно видны в отношении богослужебных сосудов, которые в огромном количестве скопились в музеях — именно их в первую очередь изымали большевики в первые годы своей власти. Есть среди святынь священные предметы, без которых можно совершать литургию, но это не относится к антиминсам и потирам. Так вот содержание в музеях богослужебных сосудов для церковного права абсолютно неприемлемо — повинные в их хранении вне храма подлежат отлучению от Церкви (анафеме) по 73 Апостольскому правилу, 10 правилу Двукратного Собора и по 12 правилу Вселенского Собора. Никто этих канонов не отменял.

Правовой аспект в конфликте между Церковью и музеями особенно запутан — без компромиссов с той и другой стороны здесь не обойтись. Проект новой законодательной инициативы «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» как раз и призван устранить многие противоречия. 

III. Сакральный аспект

Догмат о почитании икон восходит к постановлению (оросу) 7 Вселенского Собора, собравшегося 24 сентября 787 года в Никее:

«Подобно изображению Честного и Животворящего Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мелких камней или всякого другого соответствующего цели вещества, будь то иконы Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или Непорочной Владычицы нашей, Пресвятой Богородицы, или честных Ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо чем чаще они бывают нам видимы через изображение на иконе, тем чаще, созерцая их, мы подвизаемся вспоминать и любить первообраз, чествовать их лобзанием и почитательным поклонением... через приношение фимиама и поставление свечей согласно благочестивому обычаю древних. Ибо честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и покланяющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней... Итак, мы определяем, чтобы осмелившиеся думать или учить иначе, или по примеру непотребных еретиков презирать церковные предания, или выдумывать какие-либо нововведения, или же отвергать что-либо, что освящено Церковью, будь то Евангелие, или изображение Креста, или иконная живопись, или святые останки мучеников, а равно дерзавшие давать обычное употребление священным сосудам и досточтимым обителям, — определяем, чтобы таковые, если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы».

7 Вселенский Собор постановил, что икона содержит и проповедует ту же истину, что и Евангелие, и является, так же как и Евангелие и Святой Крест, одним из видов Божественного Откровения и нашего общения с Богом, формой, в которой совершается сочетание действия Божественного и действия человеческого. «И священный образ, и Евангелие, — пишет исследователь иконы Л.А. Успенский, — помимо своего прямого смысла, являют отражение горнего мира. И тот, и другое выражают точные и конкретные факты и истины, а не человеческие идеи или представления... Таким образом, через богослужение и икону Священное Писание живет в Церкви, в каждом отдельном ее члене. Поэтому единство литургических слова и образа имеет капитальное значение: эти два способа выражения служат друг для друга как бы взаимной проверкой, живя одной жизнью, имея одно и то же церковное созидательное действие. Отказ от одной из этих форм выражения Откровения влечет за собой упадок другой»[5].

Свои рассуждения о высших степенях сакральности иконы и храмовом искусстве священник Павел Флоренский сконцентрировал в знаменитых работах «Храмовое действо как синтез искусств» (1918), «Обратная перспектива» (1919) и «Иконостас» (1922). Он писал эти работы в разгар тотального разграбления храмов, уничтожения монастырей и надругательства над иконами. В идее отца Павла Флоренского сохранения Лавры преподобного Сергия как живого музея, в котором посредством Евхаристии оживают все виды церковного искусства, в том числе иконы, — был последним доводом для недопущения разгона монашеской жизни. Икона, оторванная от той художественной среды, ради которой она создавалась, пребывает в «состоянии анабиоза» и становится «мертвой мумией художественной деятельности».

В книге «Иконостас» икона объявляется уникальным художественным инструментом, выполняющим одновременно функции окна и двери в надмирную духовную реальность. Здесь благодаря иконе, горний мир для молящегося воспринимается как реальность объективная и самобытная. Кроме того, икона создает вокруг себя некое пространство, являющееся уже здесь на земле частью этого мира. И в этом пространстве происходит преображение души молящегося.

«В размышлениях о. Павла о смысле иконостаса особенно важно утверждение о том, что «иконостас есть видение». Другими словами — художественный образ, открывающий путь к созерцанию Небесной Церкви, соединяющейся с Церковью земной в храмовом пространстве в момент свершения евхаристического чуда»[6], — пишет исследователь творчества Флоренского Наталья Боровская.

Изъятие церковных ценностей после революции верующими воспринималось именно как кощунство, как святотатство, как посягательство на святыню. Защита церковных ценностей была квалифицирована как контрреволюция. «Мы можем (и поэтому должны), — писал В.И. Ленин в своем знаменитом секретном письме членам Политбюро, — провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления». Только в 1922-1923 годах было физически уничтожено 8100 священнослужителей. Защита православной святыни была оплачена кровью многих тысяч людей.

В последние десятилетия никаких гонений в России за веру нет. Однако упорное игнорирование нашей музейной элитой сакральной функции иконы верующие принимают как противодействие догмату иконопочитания. А как еще назвать отчуждение изначальной природной функции иконы от ее культурной значимости? 

IV.Музейный аспект

Музейные работники очень много рассказали о своих заслугах — и перед Церковью, и перед государством, и перед обществом. Все они перечислены в письме Патриарху: «В те страшные годы, когда у Церкви не было сил противодействовать уничтожению атеистическим государством основ национальной культуры, этому противостояли ученые, реставраторы и музейные работники, спасая от гибели памятники церковного искусства, изъятые или брошенные на произвол судьбы в закрытых храмах. Именно благодаря их беззаветным трудам и личному мужеству были спасены, отреставрированы и восстановлены тысячи памятников, собраны по частицам и крохам потрясающие музейные коллекции, в которых были явлены культурные и духовные сокровища, ранее не известные никому в мире, в том числе и самой Церкви»[7].

Действительно, уникальное искусство Древней Руси стало в ХХ веке культурной валютой России, визитной карточкой русской самобытности: православные архитектурные памятники и иконописные шедевры заняли свое значимое место в каталогах мировой культуры. При всей высоте и значительности других памятников русской культуры русское религиозное искусство было признано мировым экспертным сообществом в качестве своеобычного неповторимого опыта духовного постижения бытия. И в этом огромная заслуга наших искусствоведов и музейных специалистов.

Но нельзя забывать, что до ХХ века многовековой опыт хранения и изучения древнерусского искусства был накоплен именно церковнослужителями, впрочем, также как и изучение и реставрация памятников. Напомним, что повсеместное создание церковно-археологических комиссий и под их руководством рождение церковных древлехранилищ с середины XIX века стали основой научного подхода к памятникам Древней Руси. Важно, что изучение предметов старины тогда было не оторвано от истинного предназначения храмов как дома молитвы и иконы как неотъемлемой части богослужения и поклонения «первообразу».

К великому сожалению, нынешнему поколению музейных работников, которые относятся к церковным богослужебным предметам как к артефактам, лишенным сакральной функции, еще предстоит пройти путь понимания главного предназначения церковных святынь, дабы профессионально относиться к аргументам религиозного сознания.

Наивными, мягко говоря, выглядят доводы светских работников культуры относительно того, что «только в залах музея икона, как культурная и духовная ценность, общедоступна всем нашим соотечественникам, тогда как, находясь храме, будучи сокрыта даже для верующих, она заведомо недоступна для людей неверующих и членов других конфессий» (письмо Президенту).

Во-первых, в музеях выставлены только 1-2% церковных предметов, оставшаяся часть, находясь в запасниках, по самым разным причинам (отсутствие помещений, низкая эстетическая ценность, реставрационная неподготовленность и т.д.) никогда за всю историю не выставлялась в музейных залах. По свидетельству директора Исторического музея А.И. Шкурко, в ГИМ находятся несколько десятков тысяч церковных предметов (всего 4,7 миллиона экспонатов), по свидетельству директора Русского музея Гусева — 5 тысяч икон, по некоторым косвенным свидетельствам, в Третьяковской галерее в запасниках покоятся несколько тысяч икон. Ответственный редактор Журнала Московской Патриархии Сергей Чапнин считает, что «на сегодняшний день доступность музейных коллекций — это миф». По его мнению, «по самым скромным подсчетам в запасниках российских музеев находятся более 200 000 икон»[8].

Во-вторых, бесплатный проход в православные храмы доступен абсолютно всем — достаточно посетить в любое время Троицкий собор в Троице-Сергиевой лавре, чтобы в этом убедиться. Ежедневно здесь можно встретить и мусульман, и буддистов, и иудеев. А вот в музеи проход платный, у нас, в отличие от США и Европы, нет даже «дня бесплатного посещения музеев». Причем, плата, если отсутствует паспорт, доказывающий гражданство РФ, взимается от 250 до 350 рублей (Эрмитаж, Третьяковская галерея, Русский музей). Даже за посещение храма Святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее нужно выложить дополнительно 100 рублей. Таким образом, верующему человеку для того, чтобы соприкоснуться со святыней, сотворенной ради Бога и Церкви, требуется заплатить немалые деньги.

В-третьих, экскурсоводы, воспитанные в духе современного внеконфессионального искусствоведческого подхода к церковному искусству, вряд ли смогут, как пишется в письме к Патриарху, служить делу «духовного просвещения народа России» и привести посетителей музея к вере.

Однако есть в заявлениях музейной элиты одно предостережение, перед которым любые доводы церковной стороны меркнут — это угроза гибели икон в церковных условиях: «Ни один православный храм в России сам по себе не способен обеспечить правильное хранение икон и фресок, живописный слой которых стал чрезмерно хрупким. Объясняется это и ветхим состоянием памятников, и особенностями богослужений при большом скоплении народа и горящих свечах» (письмо Президенту).

Проблема хранения святынь — самая уязвимая. Церковь более всех заинтересована в сохранении церковных древностей, поэтому готова идти на любые уступки, лишь бы не испортить святыню. Если есть выбор: хранить с соблюдением всех требований по температурному режиму и влажности под надежной защитой древнюю икону в музее или в храме, где эти режимы не соблюдаются и нет должной охраны, нужно выбирать музей. Но если в храме будут соблюдаться все требования по реставрации, хранению и безопасности, что тогда?

История с просьбой Патриарха Алексия передать «Троицу» преп. Андрея Рублева на три дня в Троице-Сергиеву лавру при гарантии со стороны Церкви соблюдения всех требований музея (охраны и изготовления ковчега, в котором бы поддерживались нормы температуры и влажности), застопорилась из-за предостережений музейных работников об опасности перевозки экспоната. Однако никто из представителей ученого совета Третьяковки не возражал, когда недавно в Лувр (Париж) были перевезены 438 экспонатов из 17 музеев, в том числе и из Третьяковки. Среди них — Толгская икона Божией Матери XIII века, несколько икон XIV века и даже стена с фресками. Оказывается, все-таки есть техническая возможность перевозки иконы не только в пределах 100 км, но и за 3 000 км... 

V.Пути решение проблемы

Конфликты, связанные с взаимоотношением Церкви и музеев за последние 20 лет, выявили множество разрешимых и неразрешимых вопросов. Обе стороны пришли к выводу, что необходима конструктивная дискуссия по всем направлениям проблемы. Время взаимных упреков прошло, пора совместно решать, как хранить и использовать предметы церковного искусства для блага народа и государства.

Одним из самых трудноразрешимых вопросов — это проблема финансирования. Музеям и Церкви нужны колоссальные средства для реставрации памятников, строительства дополнительных музейных площадей и церковных древлехранилищ, должной охраны храмов, образования и оплаты труда сотрудников. Государство должно понимать, что «культурная дипломатия» — это один из самых важных механизмов влияния русской духовной самобытности в мире, это валюта, неподверженная никакой девальвации, это веский аргумент, повышающий авторитет России. Успех выставки «Святая Русь» во Франции с красноречивой наглядностью показал, что на подобные акции не жалко любых денег. Пора «всем миром» готовить комплексную программу, включающую решение законодательных, имущественных, профессиональных задач сохранения для будущих поколений церковных ценностей.

Попытку снять противоречия в законодательстве призван законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». Опубликованная концепция этого закона[9] не дает никаких оснований музейным работникам для страхов, о которых они пишут в своих открытых письмах Президенту и Патриарху. В законопроекте речь идет в основном о передаче в собственность недвижимости, которая уже находится на правах аренды у Церкви, или той недвижимости, на которую претендует Церковь (по данным Общественной палаты — это более 10 000 храмов, большинство которых находится в руинированном состоянии). Практика последнего десятилетия говорит о том, что Церковь умеет восстанавливать и реставрировать храмы. Облики многих городов и сел России, благодаря восстановленным храмам, изменили свое лицо, обрели архитектурные доминанты, облагородили среду обитания, возобновили духовную жизнь.

Однако, на наш взгляд, вопрос о частичной передаче предметов церковного обихода из музейных фондов обязательно встанет. Для этого нужен будет другой законопроект, с такой же скрупулезностью описывающий процесс передачи в собственность или на хранение и использование церковных святынь. Этому должна предшествовать комплексная программа соработничества церковных и музейных служителей.

Церковь никогда не смирится с ситуацией, когда мощи святых, престолы, интиминсы, богослужебные сосуды, напрестольные Евангелия, плащаницы, иконостасы (или их части), чудотворные иконы, хоругви будут использованы вне богослужебной практики. Частичным решением проблемы может стать совместное использование этих предметов в созданном в музее православном храме или совместная организация филиала музея в одном из храмов  монастырского комплекса. Другим решением проблемы стало бы возобновление опыта создания древлехранилищ, которое было бы подчинено церковно-музейным комиссиям. В этом отношении следует изучить опыт зарубежных стран (Италии, Испании, Германии, Польши, Греции, Грузии), и мы увидим, что там никаких конфликтов между музеями и церковными учреждениями нет.

Отдельным вопросом обязательно встанет проблема возвращения икон, изъятых из действующих ныне храмов. Большинство храмов, как мы уже писали, стерто с лица земли, а значительная часть имущества сохраненных храмов расхищена, распродана, распылена по музейным и частным коллекциям или вообще не атрибутирована по признаку своего происхождения. Так что здесь речь идет о небольшом количестве возврата — в основном, не представляющем большой ценности (именно эти невостребованные музеем экспонаты и заполняют его запасники).

У нас до сих пор нет единой системы учета памятников церковного искусства, хранящихся в музеях и храмах. Музейные описи церковных предметов — одни из самых засекреченных тайн в нашем государстве. Создание государственного реестра нашего общего имущества — одна из насущных задач.

Со стороны Церкви необходимо в семинариях и училищах, готовящих будущих пастырей, усилить (возможно, привлекая музейных работников) курсы лекций по «церковному искусству», в которых более углубленно изучать методы хранения предметов церковной старины и теоретические проблемы реставрации памятников культуры. В церковных учебных заведениях уже давно действуют иконописно-реставрационные отделения, но их очень мало. В каждой епархии обязательно должны быть действующие искусствоведческие комиссии, в состав которых должны входить не только церковнослужители, но и светские специалисты, осуществляющие надзор и экспертизу по строительству, реставрации церковных объектов и хранению церковного имущества.

Из неотложных мер следует продолжить формирование общественно-церковных фондов и попечительских советов по воссозданию и реставрации особо значимых храмов и архитектурных монастырских комплексов. Об этом не раз в последнее время говорил Святейший Патриарх Кирилл. Главное предназначение фондов - привлечение средств и должное их использование. Без музейных работников и искусствоведов и здесь не обойтись.