Химик, преподаватель, священник

Еще летом наш журнал подготовил интервью с протоиереем Борисом Безменовым, в котором пастырь делился воспоминаниями о пути к вере и священству. Уже перед самой публикацией отец Борис из скромности попросил не отправлять в печать этот материал. Господь забрал Своего служителя к Себе 24 ноября 2017 года. По просьбе приходского совета храма иконы Божией Матери «Скоропослушница», в котором отец Борис до последнего дня служил настоятелем, мы публикуем этот его рассказ о своей жизни.

Отец Борис во время молебна перед главной святыней кузьмоловского храма — иконой Божией Матери «Скоропослушница». 2016 год

Готовьтесь идти дальше!

Священники часто отпевают усопших. Во гробе лежит родной человек, а рядом стоят родственники, и нужно им что-то сказать. И сказать правду, но так, чтобы люди не отчаивались. Наше поколение начиная со школы настраивали на то, что смерть — это конец. И тогда тот, кто стоит у гроба близкого человека, теряет реальное чувство жизни вечной. Я говорю ему, что Христос воскрес, а он сосредоточен на том, что есть здесь и сейчас. На реальной потере, на уничтожении, которого сам страшится.

Когда в воскресной школе говоришь: «Ну-ка, ребятки, зажмурьте глазки. Загляните внутрь себя. То, что у вас внутри, когда-нибудь исчезнет?» — а дети внимательные и серьезные, — они заглядывают и отвечают: «Нет, не исчезнет». Они очень хорошо чувствуют, что то, что у них внутри — это навсегда.

Вывод такой, братья мои и сестры, — готовьтесь к тому, чтобы не исчезнуть, но пойти дальше.

Созвездия

Мы на земле не одни. У нас впереди вечная жизнь. Господь нас собирает и выстраивает. Посмотрите на небо, там звездочки расставлены в созвездия, и они уже не меняют взаимного расположения. А мы здесь, в земной жизни, еще допущены его менять, можем и должны налаживать связи. Сказано: «Возлюби ближнего твоего» (Мф. 22, 39). Вот мы ходим и ищем, кого бы это нам возлюбить. Так уже сейчас готовятся из нас созвездия, и нам следует подобрать тех, с кем нам там будет хорошо. И чтобы эта конструкция устроила Бога. И мы должны предъявлять Господу: «Я этого люблю, и этого люблю, и этого, и Тебя, Господи». Священное Писание помогает в правильном выборе.

Сказано: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исх. 20, 12). Начнем с этого, а затем будем привлекать сердцем и наших ближних. Чем больше ты наберешь связей, тем скорее ты пригодишься. Если ты вообще никого не выберешь — не будет тебе места в Царстве вечной любви. А это и есть та подлинная смерть, ужас, от которой леденит человеческое сердце. Кроме того, если ты наладил связь с кем-то, то ты этого человека словно завербовал, ты ему помог спастись.

С нами Бог

Родился я в Санкт-Петербурге, тогда Ленинграде, 12 июля 1940 года. Года еще не исполнилось, началась война. Отец мой, Борис Герасимович, — инженер, выпускник Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, как и все, добровольцем ушел на фронт. Попал в Синявинские болота (осенью 1941 года в районе Синявино РККА вела бои против 16-й немецкой армии группы «Север» с целью прорыва блокады Ленинграда. — Прим. ред.). Ему удалось вывести свое подразделение из окружения. Был ранен, заболел… А его отец, мой дед, Герасим Степанович, учился в Военной академии тыла и транспорта вместе с будущим маршалом Фёдором Толбухиным, который знал папу с младенчества. Когда Фёдор Иванович узнал, в каком положении отец, то позвонил и немедленно потребовал вызволить его и забрать в Москву. Отец стал офицером особых поручений при маршале Толбухине.

Тем временем моя мать Софья Михайловна, бабушки и я остались в блокадном Ленинграде. В 1943 году открылась Дорога жизни. На грузовиках по льду Ладожского озера мы бежали из окружения. Рядом с нами машина провалилась под лед, а наша вырвалась на противоположный обледенелый, но уже свободный берег.

В маленькой деревне под Челябинском нас принимали местные крестьяне. Бабушка Феодора Димитриевна умерла от истощения. А мама работала в колхозе.

5 мая 1945 года в нашей деревне появляется легковая машина со сверкающими фарами. Это мой отец, которого маршал Толбухин прислал забрать нас из эвакуации. Вся грудь в орденах. Но один он не надевал, а держал в ящике письменного стола. Орден этот прикрепил на грудь моему отцу вернувшийся из ссылки румынский король Михай. За освобождение Румынии от фашистов. Орден имел форму креста. И там крупно славянскими буквами значилось «С нами Бог». Орден лежал и ждал часа, когда сын офицера сможет извлечь эту награду на свет Божий. И руководствоваться этими словами.

По льду к святому Иоанну

Мать родилась в 1913 году, значит, она была крещеная. Но она никогда ничего мне не говорила про Церковь, лишь раз, когда я пересказал ей какие-то насмешки над попами, которые услышал в школе, мама посуровела и сказала: «Так, сядь! И слушай внимательно, что я сейчас тебе скажу. Ты можешь думать, как угодно, но смеяться над этим ты не смей. Заруби это себе на носу». И я зарубил.

Когда мне было десять лет, отец с матерью развелись. Однажды на зимних каникулах мама решила отправить меня отдохнуть к нашей дальней родственнице Марии Георгиевне Юзифович в Ораниенбаум. Представьте себе: электричка, загород, мы идем по улице, вечер, январь месяц, падает снежок. Мы заходим в зеленый двухэтажный дом, поднимаемся по деревянной лестнице, открывается дверь и нас встречает Мария Георгиевна. И я вижу: большая комната, полумрак,а в углу — большая икона «Моление о Чаше», перед ней горит лампада. Мы замерли, увидев, как коленопреклоненный Спаситель молит Отца нашего Небесного. И какое-то удивительное состояние, теплое такое чувство, я тогда сразу всё это ощутил, потом оно для меня обозначится как Божия благодать.

А за окном высился огромный потемневший собор Архистратига Михаила, заброшенный, как тогда казалось, навсегда. Моя старенькая покровительница жаловалась на это. Я головой понимал, что она не права, но одно дело — головой, а другое дело — сердцем. А когда она рассказывала, как они девчонками, когда замерзал пролив между Ораниенбаумом и Кронштадтом, бегали по льду на исповеди Иоанна Кронштадтского, её глаза светились. Когда уже потом во взрослом возрасте я попал в квартиру святого, то почувствовал точно такую же атмосферу, как в том доме.

С Достоевским

В углу комнаты у Марии Георгиевны стояла тумбочка из бамбуковых палочек, на ней лежали книжки. Я с детства был ретивым читателем. И вот на этой тумбочке я обнаружил «Мою первую Священную историю». Открыл, почитал. Потом взял церковный календарь, альбом 300-летия Дома Романовых — такой красивый, а страницы переложены папиросной бумагой. Как так, думаю, цари же «ужасные изуверы», а тут бумагой переложены? Я там всё перечитал, потому что еще не раз к этой родственнице приезжал.

И там же однажды нашел «Преступление и наказание» Фёдора Достоевского, начал читать — и всё. Оказалось, что это то, как я вижу мир, один к одному, я мог догадаться, что будет дальше. Я после этого ничего не читал, кроме Достоевского. Пока всего его не прочел, не бросил. А «Братья Карамазовы» вообще всё переопределили!

Крещение

Меня 14-летним отправили к другой нашей дальней родственнице Евгении Владимировне Эйн. Она была замужем за эстонцем и жила под Таллином, в Палдиски.

— Соня, а ты Бориса крестила? — спрашивает Евгения Владимировна.

— Знаешь, всё время собираюсь, да всё никак, — ответила мать.

— Ты с ума сошла. Володя, позвони своему однокласснику.

Володя, её старший сын, — красавец, студент Таллинского политеха и консерватории, будущий министр ЭССР. А одноклассником оказался будущий патриарх Алексий Ридигер, тогда еще выпускник Ленинградской духовной академии. В воскресенье в Таллинском соборе святого благоверного князя Александра Невского меня крестил настоятель собора протоиерей Михаил Ридигер. А будущий патриарх всё организовал и присутствовал за Крещением.

Биохимик на уроках французского

В школе у нас был потрясающий учитель химии. Он побывал в плену, поэтому продвинуться по карьерной лестнице не мог и остался школьным учителем. У него мистические были уроки. Он закрывал шторами окошки, переливал жидкость из колбы в колбу, что-то происходило, менялось, светилось. Мы у него все олимпиады по химии выигрывали. И я, конечно, попал на химфак в ЛГУ. Проучился с полгода и понял, что тут мистики нет. А меня интересовала суть жизни, для чего это всё. И вдруг открывают новую кафедру биохимии и биофизики. И говорят, что на ней-то и можно узнать, как устроена жизнь. Там все преподаватели были экстраординарные.

Когда я заканчивал университет, мне предложили аспирантуру. И я испугался. Потому что я в школу ходил по 3-й линии Васильевского острова взад-вперед. На химфак по Среднему проспекту взад-вперед. В Главное здание чуть подальше, но всё там же, на Васильевском. Я думаю, что же это, я так всю жизнь прохожу? И взмолился Господу Богу. И, видимо, так взмолился, что однажды иду по коридору университета, вижу надпись: «Кто хочет ехать в Африку, должен записаться на курсы французского языка». Ну, я в Африку, конечно, не поеду, а на курсы решил записаться. И записался.

Ну и Африка! Вот так Африка!

Так как отца не было уже, мать оставалась одна, я никуда не собирался уезжать. Но в один прекрасный день — я уже закончил университет, защитил диплом — вдруг заходит комиссия: «Михайлов, еще кто-то, Безменов, встаньте». Мы встали. «Выйдите в коридор». Мы вышли. «Собирайтесь в Африку».

Я пришел к матери, говорю, в Африку зовут, но я, конечно, отказался. Она походила-походила, и говорит: «А знаешь что — соглашайся». Тогда никуда выехать нельзя было. А тут словно дипломатическая карьера начинается.

Мы попали в Мали, на границу с Сахарой, там живут туареги. В классе половина арабов, половина негров. Преподавал им биологию, ботанику, зоологию.

Первый же вопрос, когда мы пришли: «Месье, Бог есть или нет?». А у меня уже крестик, я уже верующий, но, с другой стороны, я представитель Советского государства — сложное положение. И я сказал: «А что, если нет?» Интересная последовала реакция: «Да ты шутишь, не может быть, чтобы ты так думал». Какая была бы зеркальная ситуация, если у нас тогда сказать, что Бог есть. Ответили бы: «Да ладно. Не может быть, чтобы ты так думал…»

Однажды мои ученики, а они все мусульмане, говорят: «Месье Борис, ты хороший человек, но ты погиб». — «Почему?» — «А ты не молишься». — «Может, я по-своему молюсь». — «Нет». Им так хотелось, чтобы я спасся через их мусульманские молитвы.

А я, не имея другой возможности посещать христианский храм, по воскресеньям ходил в католическую миссию.

Произошло чудо! Вас приняли

Когда я закончил школу, то на велосипеде объезжал институты, чтобы определить, куда поступать. Случайно приехал на площадь Александра Невского, случайно попал на Обводный канал. Стоит четырехэтажное здание, на котором написано «Ленинградская духовная академия и семинария». Лето, никого нет, выходит вахтерша, её звали Мария Илларионовна. Я ей сказал, что думаю, куда поступить. И вдруг она странным изменившимся голосом, будто не от себя, говорит: «Так. Познакомьтесь с кем-нибудь из семинаристов. Возьмите программу, подготовьте, сдайте — и постýпите». Сел я на велосипед и уехал. Уехал ровно на 18 лет. В 36 лет я познакомился с Владимиром Фёдоровым, ныне протоиереем, он дал мне программку. Я пошел к ректору семинарии архиепископу Кириллу, будущему патриарху. Он выслушал, сказал, что не против, чтобы я учился, но всё зависит от владыки Никодима. Тот сказал: «Попробуем вас взять к нам, хотя это почти невероятно». Я тогда работал монтировщиком декораций в Пушкинском театре. Специально, чтобы в анкете написать, что из рабочих. А документы надо было подать 31 июля за 10 минут до закрытия канцелярии. Чтобы не успели отказать. Помню, после экзаменов владыка Кирилл поехал к уполномоченному утверждать список поступивших. Мы все ходим, волнуемся. Появляется он с посохом, видит меня и говорит:

— Борис Борисович, произошло чудо, вас приняли!

У меня даже — слезы из глаз, от радости. Я выбежал в вестибюль. Вокруг меня всё летит и вращается. И вдруг всё остановилось. Прямо на меня идет женщина. Та самая, Мария Илларионовна, только постаревшая.

Я ей:

— А вы знаете, что вы пророчица? Вы 18 лет тому назад здесь мне сказали: «Познакомься, выучи, сдай — и поступишь». И вот владыка только что мне сказал, что я поступил.

— Надо же! — удивилась она. — А у меня это последнее дежурство. Ухожу на пенсию.

Всю жизнь катился - и вдруг закатился

Плохо, когда священник всё делает для себя. Вот у тебя есть внутренний план на сегодня. Ты доволен, когда он осуществляется. У меня, например, есть книжка, в которой всё написано. По плану, я должен уходить из храма, я уже вызвал машину, и вдруг в это время подходит кто-то и говорит: «Батюшка, у меня дома проблемы». И ты можешь от этого человека отделаться, а можешь начать слушать. Начал — и вот… Какая там машина?! Да и тебя самого как бы и нет. Ты слушаешь! Его слушаешь. И всё встает на место.

После университета, когда я уже преподавал, был верующий, но в Церковь не так чтобы ходил, изучал какие-то учения, практики, знакомый, актер Слава Чуркин (в будущем иеродиакон Серафим), мне говорит: «Брось свои практики, ты всё равно будешь православным. Пойдем в церковь». Мы пришли в Никольский собор. Много народа. Он говорит: так, иди к иконе, вставай на колени. Я говорю: да ты что, сдурел, неудобно, люди смотрят. Но я его любил и стал на колени. И вдруг почувствовал, словно шарик катился-катился — и вдруг закатился в лунку. Мне так стало удобно, хорошо, стройно.

Если священник попадает в это состояние, тогда за ним бегают. Нормальные люди обычно выцыганивают деньги из окружающей среды. А тут ты убегаешь, а тебе несут. На эти деньги и строятся храмы.