Разучишься радоваться – монашество закончится

Монахиня Кассиана (Купаленко) С белорусской монахиней Кассианой (Купаленко) мы познакомились в социальной сети, что с нашей стороны не оригинально, но это тот случай, когда странички Фейсбука стали площадкой для самого серьезного разговора. Потому и возникла у меня идея беседы с матушкой Кассианой… о монашестве? Да, но не только. И не столько даже о монашестве, сколько о выборе, об определении человеком своего духовного пути. Монашество, монастырь – это один из вариантов; и для каждого из нас, монаха ли, мирянина, важно бывает иногда увидеть, как выбирал другой человек.

Но, прежде чем перейти к вопросам и ответам, сообщу, что матушка Кассиана – настоятельница Архиерейского подворья, строящегося монастыря во имя Преподобного Паисия Святогорца в деревне Ольжево Лидской епархии. Родом она из-под Витебска, иноческий постриг приняла в Полоцком Спасо-Евфросиниевском женском монастыре, а монашеский – уже на подворье. Жила в Греции, изучая теологию в Афинском университете. Монастырь во имя Преподобного Паисия – первый, единственный не только в Белоруссии, но и на всем пространстве Московского Патриархата – настоятельница с небольшой общиной сестер строит с нуля. И, благодаря Фейсбуку, мы всегда в курсе этого многотрудного строительства. На фотографиях матушка – то в фартуке, с малярным валиком, то в респираторе над штабелем досок – обрабатывает их огнезащитным составом; а еще нередко – в окружении друзей и гостей монастыря (благо их много!) или с монастырскими собаками – своими любимцами Ипой и Найдом. Сестрам и паломникам рождающейся на наших глазах обители приходится пока жить в спартанских условиях… зато в настоящей любви.

– Матушка Кассиана, все-таки – почему именно монастырь? Разве нельзя жить с Богом в миру? А может быть, это совершенно иррационально приходит и ни в каких аргументах не нуждается?

– Решение пойти по монашескому пути я принимала, будучи совсем юной годами. Но это было абсолютно мое решение, осмысленное и осознанное, насколько это возможно в таком возрасте, принятое не под влиянием чьих-то мнений. Сравнивать мои тогдашние взгляды на многие вещи с сегодняшними мне бывает очень забавно и даже весело. Это нормально, никто из нас не стоит на месте, мы все куда-то движемся. Но для меня самой остается загадкой и тайной, как так случилось, что в 17 лет я приняла жизненно важное решение, о котором ни разу впоследствии не пожалела.

Как и у всех, у меня были свои искушения в монастыре, были периоды очень тяжелые. Наши монастыри в 1990-х – это были далеко не места безмятежного монастырского жития. В нашей жизни было много противоречий и совершенно непонятных для меня – той, юной, пылкой – вещей. И тем не менее, по каким бы граблям я ни ходила, чем бы ни обжигалась, каких бы горьких разочарований ни испытывала, в одном я оставалась непоколебимой: несмотря ни на что, я хотела быть монахиней. Я всегда чувствовала красоту этой жизни, она меня вдохновляла, я понимала, что это абсолютно мой путь, что передо мной только одна дверь, ничего другого мне не надо, и ни в чем другом я себя не найду так, как в монашестве. Это сложно понять при помощи разума, да, но это так. Я полагаю, так выглядит призвание. Думаю, что это рука Божия конкретно в моей жизни, Промысл Божий, ответ на те поиски, молитвы, попытки осмысления своего места в жизни, которые у меня начались очень рано.

Я была не из тех молодых людей, которые, уходя в монахи, резко меняют образ жизни – с очень светского на очень подвижнический

Я была не из тех молодых людей, которые, уходя в монахи, резко, коренным образом меняют образ жизни – с очень светского на очень подвижнический. Я росла в воцерковленной семье, с детства на каникулы ездила в Полоцкий монастырь, все это было довольно последовательно, хотя не скажу, что вполне предсказуемо, если исходить из моего очень живого характера. Мне нравилась эта среда, эти люди, я хорошо понимала, что они живут по другим законам и правилам… Стараются, во всяком случае, несмотря на все свои недостатки и несовершенства.

– Были ли у вас сомнения, колебания, моменты нерешительности, даже слабости?.. Где та черта, за которой они кончаются? Один епископ мне, помню, говорил: «После пострига сразу – как отрезало». А бывает так, что не отрезает и после пострига тоже?.. что приходят мысли: полно, в свои ли сани я села?

– По милости Божией, вышло так, что я оказалась абсолютно в своих санях. Я слишком люблю монашескую жизнь, чтобы колебаться всерьез. А минуты слабости, малодушия, усталости – они бывают у всех, и это не только абсолютно нормальные, но и невероятно полезные периоды в духовной жизни. Я понимаю, что нам всем очень хочется радости, внутренней гармонии и непоколебимого душевного мира. Мне тоже хочется. Но если человек ищет этого не при помощи каких-то веществ, замедляющих все процессы в организме и придающих ложное ощущение уверенности в себе, а при помощи тех средств, которые предлагает Евангелие, то это всегда очень серьезная работа над собой. И сомнения, колебания, моменты нерешительности, слабости – очень важная ее часть; они помогают нам трезво смотреть на вещи. В моменты слабости очень хорошо видишь себя: без самолюбования, без всякой пены вроде какого-то статуса, положения, мнений о тебе других… Видишь, что ты просто нищ и убог.

Минуты слабости, малодушия, усталости бывают у всех, и это невероятно полезные периоды в духовной жизни

– Мне запомнилась работа епископа Илариона (Троицкого) «Единство идеала Христова». Автор настаивает на том, что требование к личности у христианства одно, единое, нет никакой градации: вот сколько требуется от мирянина, а вот, гораздо больше, – от монаха. Подлинная любовь ко Христу, утверждал епископ Иларион, не знает градаций, Бог ждет человека к Себе целиком – как монаха, так и мирянина, здесь разницы нет. Монашество же принимает тот, кто не надеется на себя самого и ищет сугубой помощи и защиты на духовном пути. Согласны ли вы с владыкой Иларионом?

– Разница между монахом и не монахом – не в том, кто лучше или духовнее. Это не два разных пути, а один, поскольку Христос один, и Он есть Путь, Истина и Жизнь. Нет двух разных христианств. Христианство одно, но мы все разные, и Бог любит всех нас, вместе и по отдельности, каждого. Кто-то в монашестве ничего не достиг, а кто-то в миру достиг многого, и наоборот.

Но нужна огромная осторожность во всех этих вещах, чтобы никому не навредить. Святые отцы говорят, что рассуждение – царица всех добродетелей. Потому что если мы действуем без рассуждения, впадая в крайности, то очень многие наши намерения, даже самые благие, не просто обнуляются, но могут причинить вред – как нам самим, так и другим. У каждого человека свой потенциал, свой запас сил и своя мера подвига.

Меня, например, настораживает такая тенденция, наметившаяся еще в 1990-х, когда Церковь начала возрождаться: был нормальный человек, творческий, живой, с ним было интересно общаться, находиться в его обществе. И вот, он «обратился к вере», как говорят, и всё – потеряли человека. Нелюдим, неразговорчив, совершенно безрадостен, ничего и никого не любит, весь ушел в «спасение души». Вроде и не монах, но и не живущий в миру, он везде чужой, зацикленный на себе, такой вот странник и пустынник при живой жене и малолетних детях, которым как воздух нужен вменяемый и внимательный отец и муж. И это он называет «спасением души». Если это плоды «подлинной» духовной жизни, то это меня пугает. Убеждена, что христианство – оно все-таки не об этом. И нужно помнить, что у мирских людей одни обязанности перед Богом и друг другом, у монахов они все-таки несколько другие.

– Вы приняли постриг очень молодым человеком, ваша жизнь только начиналась. Молодость и монашество – хорошее, радостное сочетание? Когда у тебя вся жизнь впереди, и вся эта жизнь пройдет в монастыре, – это счастье? Как вы сейчас вспоминаете свою монашескую юность?

– Молодость и монашество – очень хорошее сочетание, в том плане, что активно работать над собой в плане духовном, приобретать навыки монастырской жизни, как, впрочем, и семейной, – в молодом возрасте всегда легче. В некоторые греческие монастыри принимают послушниц только до 30 лет: считается, что позже этого возраста человек как личность уже сложился, и что-то кардинально менять в своей жизни будет для него очень болезненно. А зачем ставить перед человеком какие-то непреодолимые препятствия? Уйти в монастырь – это все-таки не то же, что переехать в другой город или сменить место работы. Это означает – в корне изменить свою жизнь, даже если ты до вступления в монастырь был вполне воцерковленным человеком.

В плане счастья и радости… Мне не хотелось бы, чтобы у ваших читателей сложилось ложное впечатление, что монашество – это сплошные счастье и радость, хотя я знаю многих монашествующих, которые именно такой стороной хотят показать монашескую жизнь. Мне это не близко. Я склонна трезво смотреть на вещи и пытаюсь так же трезво показывать их другим, если меня об этом спрашивают. Ведь странно было бы прожить жизнь в сплошной эйфории и не попробовать, что такое настоящие скорби и печали. Мне кажется, что таких людей нет нигде: ни в монашестве, ни в миру. Да нам ведь и не обещал никто такой жизни: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16, 33)
Очень много мужества нужно в монастыре. Как говорит одна весьма уважаемая мной игуменья:

«Когда к нам приходят новоначальные, мы рассказываем им не только о радостях монашеской жизни, но и о ее трудностях».

В монастыре есть свои монашеские утешения и свои трудности. Монашеская жизнь – это жизнь над естеством, это серьезная борьба, серьезный труд, потому что мы все люди, мы обременены недостатками, особенностями характера, и шлифовать все это совсем непросто, а без Божией помощи почти невозможно. Вступившего на этот путь ждет многообразие самых разных состояний, понятных монастырскому человеку, но рассказать об этом в объеме одного ответа на вопрос – невозможно, да и нужно ли?..

В монастыре есть свои монашеские утешения и свои трудности

Как я вспоминаю свою монашескую юность? – Она была непростой и не такой по-монашески безоблачной, как об этом пишут в некоторых книгах. Я стала инокиней в 1990-х, тогда было много у всех энтузиазма, но устраивать свою духовную жизнь в монастыре ты должен был сам – целиком и полностью. Я к этому была не готова, я почему-то думала, что кто-то обо мне позаботится, кто-то будет интересоваться моим внутренним миром, кому-то это будет интересно и важно. Но тогда всем было не до того, и никто в этом не виноват, просто такое было время. Наверное, и сейчас есть еще монастыри, где никто особо никем не интересуется, и люди живут параллельно друг другу. Я надеюсь, что мы это когда-то изживем.

Два года я поварилась в собственном соку, но потом поняла, что так дальше нельзя и надо что-то делать. Неисповедимыми путями я попала к отцу Кириллу (Павлову), и он благословил мне обращаться к одному игумену в лавре; он очень ответственно отнесся к этому благословению и в плане духовного руководства делал для меня очень много на протяжении многих лет, до своей смерти.

Но, несмотря на все трудности, меня переполняет чувство глубокой благодарности – Богу за все Его благодеяния и людям, которые встречаются на моем пути, и каждый меня чему-то учит. Меня вдохновляет эта совсем непростая и нелегкая монашеская жизнь. Так бывает, да, что тебя вдохновляют не только радости и восторги, но и трудности, которые ты преодолеваешь, испытания, проверки на прочность. Это все очень интересная школа жизни. А все интересное мне очень нравится.

– В каком плане монаху труднее, чем мирскому, а в каком – легче?

– Я не знаю. У меня нет достаточного опыта жизни в миру, я не разбираюсь в семейной жизни, потому что я не была замужем, и мне сложно сравнивать. Мне кажется, что хорошо и глубоко человек может понять только то, что проходит своим опытом. Где угодно может быть невероятно сложно человеку, просто катастрофически: и в миру, и в монастыре. И там, и там может сложиться ситуация, когда человек, по тем или иным причинам, не справляется с трудностями, запутывается, надламывается. Есть люди, которые, имея восемь детей, умеют построить свою жизнь так, что в доме будет очень много радости и любви; а кто-то не может справиться и с одним ребенком, и распадается семья. Есть и в монастыре такие, которые всем и всеми недовольны, а есть другие, которые радостны и благостны. Все зависит он настроя человека, от его понятий, от внутреннего ресурса и многого-многого другого. Хорошо, когда каждый на своем месте занимается своим делом, но не все так просто в жизни.

– Существует ли для современного монаха или мирянина, стремящегося к подлинной духовной жизни, проблема духовного руководства? «Оскуде преподобный», «Не стало старцев», «нет настоящих учителей», «все в прошлом» – обоснованы ли эти сетования?

– О том, что «все в прошлом»: я не эмигрант в настоящем, у меня здесь постоянное место жительства – на срок, который отведет мне Господь. И мне это место очень нравится. Меня все устраивает: наши современные преподобные и грешники, старцы и учителя, возможности духовного руководства, и вообще все совершенно уникальные возможности, которые мы сегодня имеем, а наши родители могли о них только мечтать. Мне все очень нравится, я вижу очень много возможностей и очень люблю жизнь.

Да, духовное руководство для монаха очень важно. И я считаю, что сегодня в нашей Церкви достаточно духовников, которые своим опытом прошли очень многое и могут помогать другим. Они не воскрешают мертвых, как кто-то ждет, не претворяют воду в вино и не умножают рыбу. Да и зачем? Сегодня хорошо развита медицина, люди довольно долго живут, все необходимое можно купить в супермаркетах. Но они достаточно рассудительны и опытны для того, чтобы дать нам совет, как не сбиться с пути.

И давайте будем честными – на какие вопросы чаще всего мы ищем ответы, сетуя о том, как же «оскуде преподобный»? «Унываю», «поругалась с соседкой», «не вычитала вечерние молитвы», «сплю в храме», «она сказала, что я сказала…». Какой преподобный нам нужен для решения таких «высокодуховных» вопросов? Если они где-то есть, пусть они отдыхают от этой бесконечной болтовни и лучше молятся за нас, а если мы будем их беспокоить, то по вопросам действительно важным. Коэффициент полезного действия будет, таким образом, гораздо выше.

Мы должны, наконец, стать взрослее

Надо просто самим нам немножко включить голову, приглушить эмоции, взять себя в руки и не делать проблемы из ничего, и не утомлять этим бедных батюшек, многие из которых и так чудовищно перегружены. Мы должны, наконец, стать взрослее. Расставили правильно приоритеты, решили с духовником ключевые вопросы своей духовной жизни – и всё, пошли работать. Самое тяжелое – это ведь работать: воплощать в жизнь то, что нам сказал духовник, то, что мы прочитали в умных книжках, уметь слышать и стараться делать. То есть – быть практиками.

Я убеждена, что учиться при желании мы можем у каждого человека. Как только человек будет готов к уроку, найдется обязательно и учитель. Было бы желание учиться. А тот, кто не стремится особо чему-то учиться, остается таковым, потому что проходит мимо возможностей. Екклесиаст говорит нам: «по какой бы дороге ни шел глупый, у него [всегда] недостает смысла» (Еккл. 10, 3). Ни в коем случае не хочу выставить себя тут как слишком умную, просто хочу сказать о том, что не помешает нам всем иногда оглядываться: не упускаем ли мы своей возможности чему-то научиться.

У меня есть очень хороший друг, священник, человек редкого душевного склада, который искал себе старца, учителя, но не сложилось. Однако он совершено потрясающий и интересный человек, который умеет учиться и брать что-то для себя у любого и каждого. Он не стесняется сказать любому, и даже мне: «Я у вас тоже учусь». Хотя чему у меня он может поучиться? И, поверьте, его духовная жизнь очень насыщенна и интересна. И мне, человеку монастырскому, очень интересно и назидательно обсуждать с ним многие темы – даже монашеской жизни, хотя он из белого духовенства. Все зависит от человека, от качества его души, его открытости этому миру, его желания и способности учиться. Мне кажется, что у нас проблема больше не с тем, что «оскуде преподобный», а тем, что «оскуде» серьезное отношение к своей жизни, своим поступкам, и ответственность за эти поступки. Мы не так часто думаем о том, насколько по-евангельски мы поступаем. Мы все очень любим умные и духовные разговоры, но мало у кого доходит до реального дела, и потому мы не работаем на результат.

Частенько общение с духовником сводится к желанию поговорить «по душам» с кем-нибудь добрым и светлым. Церковь – это кинония и общение, это очень важная часть жизни Церкви, но мне кажется, что есть опасность в некоем забалтывании сути, каком-то самообмане. Я думаю, что многие из нас сегодня испытывают дефицит живого, интересного и содержательного общения именно на духовные темы. Надо искать какой-то выход, создавать площадки для такого общения. Кстати, для мирян есть хорошие площадки этого плана в социальных сетях. Но пытаться удовлетворить эту свою потребность только в общении с духовником, мне кажется, не совсем правильно.

Вообще, надо сказать, что я не сторонник зацикливания на себе, постоянного самоанализа, детального самоконтроля, я считаю, что есть такие бездны в душе каждого, которые лучше закрыть и не ворошить без нужды. Где-то я прочитала, что смирение – это не когда ты думаешь о себе хуже, а когда ты думаешь о себе меньше. Надо концентрировать свое внимание на чем-то действительно созидательном, заниматься полезным и интересным для тебя делом, где бы ты ни был. Надо идти к свету, и он вытеснит в нашей душе тьму, а погружаться во тьму, чтобы увидеть свет, – так не бывает.

Смирение – это не когда ты думаешь о себе хуже, а когда ты думаешь о себе меньше

– Что поддерживало вас в самые трудные минуты, а может быть, дни или даже годы – молитва? Духовник? Тепло и любовь сестер? Пример святых подвижников?

– Все зависит от того, по какой причине в моей жизни наступили трудные минуты. В каких-то случаях мне очень важно просто побыть одной в келлии, помолчать, почитать (в том числе и о святых подвижниках), помолиться. В других ситуациях помогает поддержка близких людей. Мне посчастливилось: у меня есть нескольких таких «коллег по цеху». Они умнее, опытнее, сильнее, рассудительнее меня. И я знаю, что я всегда, в любое время дня и ночи, если потребуется, могу на них опереться, получить разумный совет, исходящий из их любящих сердец, помощь и простую человеческую поддержку, в которой все мы нуждаемся. Это невероятная удача в жизни. Конечно же, любовь сестер и всех этих людей, любовь, которой я не заслуживаю, но которой со мной очень щедро делятся, очень укрепляет и поддерживает.

Я благодарна каждому человеку, которого встречаю на своем жизненном пути – за его внимание, за помощь, поддержку. Сейчас я – настоятельница строящейся обители в довольно непростом регионе. Я вынуждена обращаться за помощью к людям, совершенно мне незнакомым, и они откликаются. Они подставили плечо в самый непростой момент моей жизни, и продолжают стоять рядом со мною и как бы говорить: опирайся, когда надо, мы здесь. Это очень трогательно.

Надо сказать, что меня вдохновляют порой очень неожиданные для многих вещи, и я благодарна всем этим людям, которые, сами того не зная, прошлись по краешку моей жизни и чему-то меня научили.

Меня может вдохновить молодая женщина с ярким макияжем и броским маникюром, «неправильно» одетая, стоящая у иконы Спасителя и разговаривающая с Ним так, как будто она, а не я полжизни уже прожила в монастыре, серьезно изучала богословие, постигла опытом многие свойства Бога и знает о Нем что-то самое важное.

Маленький мальчик, сладко спящий на лавочке в храме – как в объятьях Бога, – говорит со мной очень сильно и убедительно. Сдержанный взрослый мужчина, которому сложно заплакать даже от большой душевной боли, даже на похоронах матери, рыдает как ребенок у ног Небесного Отца на первой своей Исповеди. Совсем немолодая женщина на воскресной службе – в ярком, далеко не по возрасту, казалось бы, наряде… на самом деле одела для встречи с Богом лучшее, что у нее есть.

Мне нравится смотреть, как человек общается с Богом на волне своей души и своего сердца, в соответствии со своими запросами, а не протокольно, не по памятке «Как вести себя в храме», хотя я понимаю, что памятки тоже нужны, но вот они меня почему-то не вдохновляют. Священник, стоящий у аналоя и исповедующий людей. Вы замечали когда-нибудь, как преображаются, какими красивыми делаются их лица под этой тяжестью человеческих несовершенств? Они настоящие наводчики, призывающие на нас всех Божественную благодать и соединяющие нас с небом. Они прекрасны!

А священник, стоящий у престола с воздетыми к небу руками? Несколько десятков лет я вижу это на каждой литургии – и не могу смотреть равнодушно, без подступающего кома к горлу.

Нежная весенняя зелень говорит о Творце не менее убедительно, чем Евангелие от Иоанна

Я очень люблю природу. Нежная весенняя зелень вдохновляет меня и говорит о Творце не менее убедительно, чем Евангелие от Иоанна. Это все в нашей жизни – мелодии того самого Неба, к которому тянется каждая душа, уверена – даже атеиста. Просто кто-то старается эту тягу в себе скрыть, и иногда это даже получается.

Я люблю жизнь, людей, хочется верить, что люблю и Бога, во всяком случае, пытаюсь. И чувствую потребность в том, чтобы быть благодарной Богу и людям за все, что у меня есть в этой жизни. Мы все связаны между собой, и все друг другу должны любовь, взаимопомощь, поддержку.

– Как вы понимаете – или как вы пропускаете через свой опыт – слова «Сила Господня совершается в немощи» (2 Кор. 12, 9)? Духовный путь – не только монашеский – это ведь всегда путь познания своей немощи; как же она познается?

– Упал, лежишь. Попробовал встать, не получается. Ну, тогда хотя бы разворачиваешься и лежишь по направлению к цели, пока помощь Божия не придет. Вот так и познается. Сурово, жестко, промозгло, одиноко. Но многому учит. В следующий раз будешь аккуратнее. Так и уменьшается в нас вера в себя любимых, так отступают всякие обманы с приставкой «само».

– Вы радостный человек, в этом не усомнится никто из знающих вас людей; вы всегда были такой или вам пришлось дорастать до радости? Можете ли вы сказать, что ваше монашество – это дорога к радости именно?

– Я стала очень сильно любить и ценить жизнь, пережив череду испытаний и потерь. Странно, правда? Кто-то становиться угрюмым и замкнутым, кто-то озлобляется на весь мир, а у меня получился вот такой эффект. Трава стала зеленее, запахи ярче, звуки – громче, каждый день, каждая встреча стала невероятной ценностью. Но и до этого я была всегда довольно позитивным человеком, видимо, мне достался в наследство мамин оптимизм: я совершенно не могу находиться в депрессивных состояниях. И если кто-то в таких состояниях может творить, писать книги, создавать какие-то в шедевры, то меня такие состояния просто разрушают. Я оптимист по жизни. И если я даже по очень объективным причинам соскальзываю в уныние и печаль, то моя психика сразу начинает искать выход из этого состояния: молитва, правильная мысль, которая вытащит, правильная книга, поддержка близких людей и т.д.

Дорога ли к радости мое монашество?.. Знаете, чего больше всего я боюсь? – Я боюсь разучиться радоваться. Мне кажется, что если это случится, то как монахиня я закончусь сразу же. Закончится мое монашество, внутренне, во всяком случае. Радость – это то, что делает меня живой. Я каменею, сталкиваясь с людьми, которые не могут больше радоваться – вот просто зеленой траве, пению птиц, весеннему дождю, тому, что тебе помахал с мимо проходящего поезда незнакомый человек, – у которых потухший взгляд и очень уставшее, старческое сердце. Мне кажется, что это страшно, и это не должно происходить с человеком. Я совсем не хочу разбрасываться какими-то громкими словами. Но я скажу то, что поняла за многие годы своей, пусть и очень посредственной, монашеской жизни: Христос – это радость. Скорби, трудности – все это есть, и без этого никак, но Он здесь, с нами, Он рядом, и ничто не может испугать и сломать человека, который это чувствует и понимает, который открыл для себя Христа.

Ничто не может испугать и сломать человека, который открыл для себя Христа

– Все же попрошу вас рассказать немного конкретного о себе: в какой среде, в какой семье вы выросли, как обрели веру, как пришли к монашеству? Ведь и брат ваш также избрал этот путь?

– Я родилась в обычной советской семье. Папа по образованию учитель, мама какое-то время тоже работала в школе. Родители находились в активном поиске веры и в 1980-х открыли для себя Православие.

Православную веру я получила от своих родителей вместе с даром жизни и понятиями, что такое хорошо, а что такое плохо – вместе с системой христианских ценностей. Ведущая роль во всем этом принадлежит отцу, человеку со сложным характером и сложной судьбой, но очень сильно уцепившемуся за Христа. С детства я была очень самостоятельной и независимой в своих взглядах. И далеко не всегда мои взгляды, в том числе и взгляды на духовную жизнь, на те или иные церковные события, совпадали с тем, как видели это родители. На меня невозможно было оказывать давление, такие методы не работали. Я даже полушутя спрашивала родителей: не подкидыш ли я в нашей семье? Мы до сих пор с отцом много спорим, и наши точки зрения зачастую оказываются полярными, но в главном мы едины – Православная Церковь для нас мать, Христос – центр нашей жизни.

Чаепитие после богослужения

С детства все каникулы я проводила в Полоцком Спасо-Евфросиниевском женском монастыре. Мне там очень нравилось. Когда я достигла совершеннолетия, мне стало понятно, что все мои идеалы, интересы и стремления лежат в области именно монастырской жизни. Вне этой жизни я ощущала себя в безвоздушном пространстве. Это та сфера, та область жизни, в которую я, как мне кажется, довольно гармонично вписываюсь и которая наполняет мое бытие смыслом и содержанием до самого края. Центром этой жизни является Христос. Я в этом была убеждена тогда, как и теперь. Тогда я как-то вдруг осознала, что нахожусь в том возрасте и в том статусе, когда могу позволить себе немыслимую для многих роскошь – всю свою жизнь, без остатка, посвятить Богу. Глупо находиться в поиске, если ты уже нашел то, что искал.

Для тех, кто любит преподобного Паисия и желает помочь строительству Паисиевского монастыря в Белоруссии, – карта Сбербанка 67628038 9088913210 Анна С.