Дядя Юра, работник одиннадцатого часа

Крёстный дядя Юра и тетя Аня в молодости Моим крёстным был назначен человек, далекий от Церкви и всего божественного. Было принято назначать своих, вот дядю Юру и назначили. Он был муж тети Ани, бабушкиной сестры.

Дядя Юра работал в тюрьме и был, по моему мнению, толстым, лысым и грубым человеком. Заметив крест у жены и у бабушки, ругался: «Чего нацепили кресты, как монашки?» Я не помню, чтобы мы общались с ним, если не считать дежурного вопроса, учусь ли я без троек. Правда, один разговор у нас все же состоялся. Мне пять лет, я с бабушкой в гостях у дяди Юры, застолье еще идет не полным ходом, я кручусь у стола в поисках развлечения. Вижу чудо чудное небывалой красоты: перстень. Он сделан из прозрачной пластмассы, а внутри красный цветок. Это сделали сидельцы, но кто это такие, мне никогда не объясняли. Они же сделали чеканку, которая висит на стене, и разделочную доску.

И вот я смотрю на перстень, великолепие которого не в силах описать язык человеческий, и желаю завладеть сокровищем. В пять лет я была бандиткой, говорила басом и без церемоний попросила:

– Юра, подари перстень.

Мужчины только что приняли на грудь и посмотрели на меня с интересом. Дядя Юра поставил условие:

– Скажи: «крёстный» – подарю.

Слово «крёстный» было уже у меня на языке, но вдруг я смутилась от возникшей тишины и устремленных на меня взглядов и поняла, что скорее умру, чем скажу странное слово «крёстный», значения которого я не знала.

Так мне и не суждено было стать владелицей сокровища. С дядей Юрой я виделась регулярно на каникулах, но ничего примечательного вспомнить не могу.

Повзрослев, я поняла, что бабушкина сестра прожила трудную жизнь со своим мужем. Однажды он ушел к другой. Тетя Аня поплакала, но собрала свою гордость в кулак и пошла к «ней». Пришла и сказала: «Юра, собирайся, пошли домой». Он молча вернулся.

С сыном был неласков, с дочерью получше.

Первая любовь его был старший внук, сын дочери, которого оставили деду с бабкой на несколько месяцев на время командировки родителей. Он полюбил его страстно, что не помешало ему растить малыша без церемоний, мыть ему попу холодной водой и сунуть трехмесячному петушка, купленного у цыган.

Но даже внук не сблизил супругов, и в один прекрасный день тетя Аня решила, что ее терпению пришел конец и пора подавать на развод. Дети взрослые, а ей хоть под старость хотелось пожить без попреков и ругани. Но тут дядя Юра тяжело заболел, и решение о разводе само собой отпало. Тетя Аня принялась самоотверженно ухаживать за страдальцем, потом тяжело заболела сама. Когда она лежала в больнице в преддверии операции, которых никто раньше не делал, дядя Юра сидел один дома, плакал и говорил, что не переживет ухода своей Ани. Операция прошла успешно, но из болезней супруги уже не вылезали и поддерживали друг друга – то муж жену, то жена мужа. Дяде Юре отрезали ногу, а у тети Ани сердце было такое, с каким уже не живут. Постепенно они словно стали детьми своей дочери, она стала называть их птенцами. Сидела то с одним, то с другим в больнице, ухаживая, моя, подавая, вытирая, проводя ночи на стуле, обходясь без душа и сна по целой неделе.

Дома старики все сидели у окошка, поджидая дочь, и она не заставляла долго себя ждать. Заботами о родителях не тяготилась, была с ними нежна. Еще было у них солнышко – младший внук. Старики не могли нарадоваться на тихого мальчика, который играл им на пианино, пел, приносил из школы «пятерки», бегал по их поручениям и помогал им по дому.

Я навещала их каждое лето. И вдруг поняла, что крестного своего совсем не знаю. Тетя Аня и дядя Юра безмерно были рады видеть меня, не знали, где усадить, чем угостить. Тетя Аня расспрашивала о семье, рассказывала о себе, утирая глаза платочком, жаловалась на слабость и подступающую слепоту. А дядя Юра не жаловался, был бодр, приветлив и немногословен. Я увидела его по-новому. Слово «благородство» никогда раньше не вязалось с моим крестным, а теперь оно очень подходило к нему. Он много слушал радио и был в курсе всех событий, мог поддержать разговор о политике и последних событиях в мире. Всегда шутил. Я и не знала, что у него есть чувство юмора. Еще до того, как слегла тетя Аня, ответил мне на мой вопрос, где она: «На Марс полетела цветы продавать. Тут-то уже некому больше».

Безногий, почти слепой от диабета, спокойно сидел в кресле или лежал на кровати и слушал радио. Ни слова жалобы ни мне, ни жене, ни дочери. Дочь раскладывала родителям таблетки на неделю, варила им каши и супы, баловала вкусненьким, которое разрешено было диабетикам, купала, обрабатывала раны, приходила и звонила по сто раз в день.

– Хоть бы раз отец пожаловался или выразил неудовольствие. То неосторожно задену рану, то еда не очень нравится. Мать жалуется, а он нет.

Он все принимал с благодарностью, как незаслуженное.

Когда отправляли мою бабушку доживать век к дочери, моей маме, он напутствовал ее:

– Ты человек чижелый, жалуешься и всюду лезешь. А ты молчи и терпи. Молчи и терпи.

Он напутствовал: «Вот ты все жалуешься… А ты молчи и терпи. Молчи и терпи»

Пришло время, дядя Юра надел крест. Внук сказал бабушке и дедушке:

– Пожалуйста, венчайтесь! Если хотите быть вместе ТАМ, надо повенчаться.

Тетя Аня неоднократно заводила этот разговор и раньше, но дяде Юре казалось несолидно венчаться старикам. Но внука послушал. Молча кивнул. Венчался, исповедовался, причастился. Жал с благодарностью руку священнику.

Незадолго до дядиюриной кончины я навестила его. Он расспросил меня о жизни, о детях, посмотрел их фотографии, ни словом не обмолвившись о том, что уже не видит, а перед моим отъездом полез в кошелек и вынул 500 рублей – значительный процент от его рязанской пенсии. «На гостинцы детям». Я растерялась и хотела отказаться, но не посмела.

Пришел его сын, который не разговаривал с родителями несколько лет. Поговорил с матерью, а к отцу не хотел войти. Его молодая жена сказала: если не пойдешь к отцу, разведусь с тобой.

Вошел в его спаленку и не узнал в сухом безногом старичке грозного отца. Опустился на колени, зарыдал, просил прощения. Дядя Юра молча гладил его лысую непутевую голову и плакал. Тоже хотел просить прощения, но слова не шли из горла.

Крёстный дядя Юра и тетя Аня в старости

Когда старики совсем ослабели, дочь наняла им сиделку с проживанием и сама приходила каждый день.

Как-то раз сиделка позвонила ей на работу: отец умирает.

Она прямо в форме полицейского приехала в храм, попросила священника прийти к умирающему отцу. Тот сразу собрался и поехал с ней. Соборовал умирающего. Дядя Юра, уже бывший в беспамятстве, пришел в сознание, зашептал что-то на ухо священнику, причастился и умер. Тетю Аню тоже причастили.

Дочь закрыла отцу глаза, похоронила с честью.

А через шесть дней похоронила мать.

Старики умудрились умереть на одной неделе. Работники одиннадцатого часа.

Я читала по крестному Псалтирь и не понимала, почему так убивается его дочь. Ведь нас известили, что дядя Юра прибыл по месту назначения, куда он не стремился смолоду и не надеялся войти в старости, но куда пускают без пропуска сокрушенных сердцем.