Восточные славяне в предысторическую эпоху и их верования

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Предыдущие фрагменты:

• Царство Самуила и Болгарский Патриархат в его пределах
• Ересь богомилов
• Царь Болгарии святой Петр и преподобный Иоанн Рыльский
• «Золотой век» христианской болгарской письменности
• Симеон Великий и Болгарская Церковь в его царствование

Игрища славянских племён. Миниатюра из Радзивилловской летописи, конец XV века

Ареал восточных славян в первой половине IX века

Ареал восточных славян, названный впоследствии Русской землей – Русью, был отделен от мест обитания западных славян, на исходе I тысячелетия оказавшихся в лоне политического господства, церковной юрисдикции и культурного влияния латинского Запада, междуречьем Вислы и ее притока Западного Буга, южнее – верховьями Тиссы. По водоразделу между Серетом и Прутом проходила граница между поселениями восточных славян и болгар, при том, что в этой местности, от Серета до Южного Буга, присутствовали и деревни, где жили подвергшиеся поверхностной славянизации романцы – языковые предки молдаван. Южным пределом расселения восточных славян можно считать побережье Черного и Азовского морей, но в степной зоне, южнее правого притока Днепра – Роси – и к востоку от левого притока – Псела, располагались кочевья тюркоязычных выходцев из Азии, так что сохранившиеся там, в основном по берегам рек, поселения славян зависели от этих орд. На востоке граница славянского ареала шла далее по Дону в его верхнем течении, к северу от Коротояка и затем по водоразделу между Доном и Окой, по Оке от Спасска до ее устья, на севере границей служила Верхняя Волга от Нижнего Новгорода до Мологи и далее, в северо-западном направлении – река Молога и впадающая в Ладожское озеро Сясь, на севере – Ладога, затем Нева, восточный и южный берег Финского залива, и в направлении на юг – приблизительно современная граница, отделяющая Эстонию, Латвию и Литву от России и Белоруссии, до Западного Буга и Вислы.

За восточной границей славянского ареала, между Доном и Волгой, лежала земля буртасов, язык которых неизвестен. По периметру границы, опоясывающей восточнославянский ареал, по обе стороны от нее, от Оки до Финского залива и границы с Эстонией, в чересполосицу со славянами обитали угро-финские народы: мещера, мурома, меря, весь, водь, ижора, карела. Западными соседями восточных славян в Прибалтике были балтские племена: летгола, зимегола, литва, пруссы. На западе современной Белоруссии рядом со славянами проживал балтский народ ятвяги. Балтоязычные голинды, или, как они именуются в древнерусских памятниках, голядь, обитали в славянском окружении между притоками Оки Протвой и Угрой и самой Окой, от Калуги до Серпухова.

Буртасы в сфере доминирования Хазарского Каганата (обозначена синим цветом), начало IX века н. э.. Иллюстрация: wikipedia.org

Самый полный, но не исчерпывающий перечень восточнославянских племен и племенных союзов, из тех, что обретаются в средневековых источниках, содержится в «Повести временных лет»:

«Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесех; а друзии седоша межю Припятью и Двиною и нарекошася дреговичи; инии седоша по Двине и нарекошася полочане, речьки ради, яже втечет в Двину, имянем Полота, от сея прозвашася полочане. Словене же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своим именем и сделаша град и нарекоша и Новгород. А друзии седоша по Десне, и по Семи, по Суле, и нарекошася север»^[1] .

О полянах в «Повести» сказано, что они так прозваны, потому что

«их княженье в полях, а в деревлях свое, а дреговичи свое, а словене свое в Новегороде, а другое на Полоте, иже полочане. От них же кривичи, иже седят на верх Волги, и на верх Двыны и на верх Днепра, ихже град есть Смоленск; туда бо соседят кривичи. Таже север от них»^[2].

В ином месте «Повести» этот список восполнен:

«Радимичи бо и вятичи от ляхов. Бяста бо 2 брата в лясех, – Радим, а другий Вятко, и пришедше седоста Радим на Сожю, и прозвашася радимичи, а Вятко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи»^[3].

Археологических данных, которые бы подтверждали особую близость радимичей и вятичей с западнославянскими полянами, или ляхами, нет, но некоторые особенности диалекта южных великорусов, которые происходят по преимуществу от вятичей, с польским языком наблюдаются, еще больше параллелей у польского языка с говором Восточного Полесья, совпадающего с ареалом древних радимичей. Завершая перечень племен, составивших русский народ, Летописец пишет:

«И живяху в мире поляне, и деревляне, и север, и радимичи, вятичи и хрвате. Дулеби живяху по Бугу, где ныне волыняне, а улучи и тиверьци седяху бо по Днестру, приседяху к Дунаеви. Бе множьство их; седяху бо по Днестру оли до моря… да то ся зваху от грек Великая Скуфь»^[4].

География Древней Руси

В географическом отношении Русская земля – это обширная равнина, с возвышенностями и низменностями между ними. Единственный горный массив на этом огромном по европейским меркам пространстве – Карпаты, где восточнославянский народ белых хорватов соседствовал со словаками. Летописец поэтому в географическом обзоре Руси сконцентрировал внимание на самом важном ее элементе – водной системе, выделив знаменитый речной и озерный маршрут «из варяг в греки», важный не только для международных торговых коммуникаций, но и как геополитический фактор колоссального значения:

«Тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловати, и по Волоти внити в Ылмер озеро великое, из него же озера потечет Волхов и втечет в озеро великое Нево (Ладожское – В. Ц.), и того озера внидет устье в море Варяжьское (Балтийское – В. Ц.). И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити в Понт море (Черное – В. Ц.), в не же течет Днепр река. Днепр бо потече из Оковьскаго леса, и потече на полодне, а Двина ис того же леса потечет, а идет на полунощье и внидет в море Варяжьское. Ис того же леса потече Волга на восток, и втечет семьюдесят жерел в море Хвались (Каспийское – В. Ц.)… А Днепр втечеть в Понетьское море жерелом, еже море словет Руское, по нему же учил святый Ондрей, брат Петров, якоже реша» ^[5].

Путь из варяг в греки

Помимо пути из варяг в греки существовал еще один важный маршрут – по Волге, часть которого проходила по Русской земле; по нему до самого устья великой реки везли на продажу на восточные рынки товары, добытые на Руси, включая захваченных или купленных рабов и рабынь, а в обратном направлении – на Русь или дальше, на Запад – доставлялись ценные восточные продукты: шелковые ткани, ювелирные изделия, пряности.

Помимо упомянутых Летописцем Днепра, Волги, Западной Двины, Днестра, Оки, Западного Буга, Ловати, Волхова, Припяти, Десны и более мелких рек на пути из варяг в греки, самыми значительными по протяженности и обширности своих бассейнов реками Русской земли в тех ее пределах, которые населяли восточные славяне в IX веке, были еще Южный Буг, Прут, а также Северский Донец, впадающий в Дон, верховья которого, как и верхнее течение Немана, были обжиты славянами. Реки на Руси исполняли роль современных шоссейных дорог, служили как для переезда, так и для перевоза товаров.

Реки на Руси исполняли роль современных шоссейных дорог, служили как для переезда, так и для перевоза товаров

По водоразделам, везде невысоким, приходилось перемещать ладьи волоком. В зимнее время реки покрываются толстым слоем льда, и по ним можно ездить на санях или дровнях. Лишь на время весеннего половодья они переставали быть удобными для плавания по ним. Геодезическая особенность рек, текущих по Русской равнине с севера на юг, – высокий правый западный и низкий левый восточный берег, что в стратегическом отношении оборачивается преимуществом для противника, наступающего с запада, и дополнительной сложностью при контрнаступлении.

Одна из самых крупных по своей площади возвышенностей на Руси называется ныне Среднерусской. С юго-восточной стороны она составляет водораздел между Окой и Доном. На севере она смыкается с Валдайской возвышенностью, которая служит водоразделом между бассейнами Балтийского и Черного моря (истоки Западной Двины и Днепра) и Каспия (исток Волги). Между Доном и его притоком Северским Донцом расположен Донецкий кряж, как оказалось тысячелетие спустя, богатый каменным углем. На западе Руси находится Авратынская возвышенность, которую разделяют на возвышенности Волынскую, Подольскую и Кременецкие горы на границе Волыни с Галицией. С юго-восточной стороны она протянулась до нижнего течения Днепра, образуя знаменитые Днепровские пороги. На крайнем западе Руси расположены предгорья Карпат, отроги Восточно-Карпатского хребта и Закарпатье. Там находится самая высокая горная вершина Русской земли в границах ареала восточных славян IX века – Говерла, превышающая 2000 метров. За вычетом пограничных Карпатских гор, Русская земля – это одна из самых обширных в мире равнин, в среднем всего лишь на 150–200 метров приподнятая над уровнем моря.

Это свойство рельефа служит, наряду со значительной удаленностью от экватора, основным фактором ее климатических особенностей. В сравнении не только со Средиземноморьем, но и с той частью Европы, которая расположена к северу от Альп, Русская земля – страна с холодным климатом, сравнимым со скандинавским. Отсутствие пересекающих ее горных цепей, которые способны задерживать воздушные потоки – холодные и теплые, влажные, приносящие дожди, и сухие, из-за чего климатическая карта на западе Европы приобретает большую пестроту, придает климату Русской равнины однообразие и относительную устойчивость.

«Ветры, – по характеристике В. О. Ключевского, – беспрепятственно носясь по всей равнине и мешая воздуху застаиваться, сближают в климатическом отношении места, очень удаленные друг от друга по географическому положению, и содействуют более равномерному распределению влаги с запада на восток»^[6].

Климат на Русской равнине умеренно континентальный, с теплым летом на севере и жарким на юге. Летняя температура и продолжительность лета на Руси в основном зависит от географической широты, а зимние январские изотермы, как, впрочем, и в Западной Европе, проходят в основном в меридиональном направлении, иными словами, холод нарастает по мере удаления от Атлантического океана, что значит – от Гольфстрима. Снежный покров держится на Руси от 7 месяцев в районе Костромы, расположенной на северной границе славяноязычного ареала с финноязычным, до 4 месяцев в Галиции и Подолье. Климат на протяжении веков не раз менялся, и в наше время он теплее и дождливее, чем был более тысячи лет назад, но эти изменения не носили радикального характера.

Большая часть поверхности Руси покрыта лесом. Южный регион входит в степной ботанический пояс. Пространство степи, населенной восточными славянами, существенно сократилось, когда в южнорусские причерноморские и приазовские степи продвинулись кочевые орды из Азии, и обратный процесс заселения степного региона русскими начался не ранее XVI века, став по-настоящему интенсивным уже только в XVIII столетии. Между лесным и степным поясом лежит узкая зона лесостепи, которая, вероятно, ранее других регионов была освоена теми славянскими племенами, которые еще до Рождества Христова продвинулись из Центральной Европы на Волынь. В лесной зоне преобладают подзолистые и заболоченные почвы, в лесостепи – оподзоленный чернозем, и в степной зоне – жирный чернозем с богатым содержанием гумуса, иными словами, это исключительно плодородная почва. Болотистый север ареала восточных славян занимают таежные леса, среди которых преобладают заросли ели, но растут также пихта, лиственница и сосна. К югу от тайги лежит зона смешанных лесов, где, помимо хвойных деревьев, произрастают лиственные породы, преобладают березовые рощи, на юго-западе – дубравы, по берегам рек и озер – ветла, плакучая ива. Узкая полоса широколиственного леса состоит из таких пород, как липа, дуб, бук, граб, ясень, клен. Эта полоса сужается в направлении на восток.

В. О. Ключевский, чтобы охарактеризовать значение леса для русского народа, нашел удивительно меткие выражения:

«Лес оказывал русскому человеку разнообразные услуги – хозяйственные, политические и даже нравственные: обстраивал его сосной и дубом, отапливал березой и осиной, освещал его избу березовой лучиной, обувал его лыковыми лаптями, обзаводил домашней посудой и мочалом. Долго и на севере, как прежде на юге, он питал народное хозяйство пушным зверем и лесной пчелой. Лес служил самым надежным убежищем от внешних врагов, заменяя русскому человеку горы и замки… Лес служил русскому отшельнику Фиваидской пустыней, убежищем от соблазнов мира… Несмотря на все такие услуги, лес всегда был тяжел для русского человека. В старое время, когда его было слишком много, он своей чащей прерывал пути-дороги, назойливыми зарослями оспаривал с трудом расчищенные луг и поле, медведем и волком грозил самому и домашнему скоту. По лесам свивались и гнезда разбоя. Тяжелая работа топором и огнивом, какою заводилось лесное хлебопашество на пали, расчищенной из-под срубленного и спаленного леса, утомляла, досаждала»^[7].

В лесостепной зоне луговая растительность перемежается с дубравами. Лиственные леса в лесостепи расположены по преимуществу в речных поймах. На севере степной зоны преобладает разнотравье, южнее, по мере нарастания засушливости, на первый план выходит полынь, и дальше к югу лежит ковыльная степь, на юго-востоке Русской равнины, но уже за пределами ареала обитания восточных славян, переходящая в солончаковую полупустыню.

В таежных и смешанных лесах водились в несравненно большем, чем ныне, числе пушные звери: рыжие и чернобурые лисицы, куницы, бобер и горностай, почти полностью истребленный ныне на этой территории соболь и бессчетное множество белок, а также опасных для человека хищников – волков и медведей. Больше было и копытных зверей: лосей и благородных оленей, в зоне смешанных и лиственных лесов на рубеже I и II тысячелетия обитали зубры, а также отстреленные и исчезнувшие позже туры. В степной полосе водились не только волки, лисы, хорьки, зайцы, тушканчики, сурки и суслики, но также сайгаки из семейства антилоп. Из промысловых птиц степной зоны особую ценность представляли дрофы, которые, в отличие от современности, не являлись тогда краснокнижной редкостью. В лесах можно было охотиться на тетеревов, глухарей, рябчиков, куликов. Лесные водоемы в летнее время становились пристанищем не только для уток, как ныне, но и для многочисленных стай перелетных гусей и лебедей. Озера и реки были полны рыбой, в том числе и значительным количеством лососевых пород, угрем, а также особенно ценившейся стерлядью. В лиственных и смешанных лесах в изобилии водились дикие пчелы. Леса и перелески Восточной Европы богаче Западной грибами и ягодами. Бич лесной зоны – несметное множество комаров и мошек, затрудняющих продолжительное пребывание в них человека.

Хозяйственная деятельность и торговые связи восточных славян

Лесные богатства промысловыми зверем и птицей, дикими пчелами, ягодой и грибами, изобилие рыбы в реках и озерах позволяло значительной части населения, особенно в лесной зоне, добывать средства существования охотой, рыболовством, бортничеством, собирательством грибов и ягод. В лесостепи и на севере степной зоны основным хозяйственным занятием в IX столетии служило уже земледелие, которое укоренилось в этом регионе задолго до прихода туда славян, и славянами – полянами, северянами, тиверцами, уличами, волынянами – было заимствовано у обитавших на юго-западе Руси фракийцев, в свою очередь, перенявших этот вид деятельности у не индоевропейских народов неолитической трипольской культуры.

В степной и лесостепной зоне у восточных славян в IX веке преобладала залежная система земледелия: расчищенный от дикого разнотравья участок земли засевали злачными культурами: просом, пшеницей или рожью. После многократного использования плодородие земли истощалось, и урожайность падала, тогда его забрасывали и расчищали новый участок. Эта система была эффективной, пока при малочисленности населения не возникало нехватки земли для расчистки. По мере демографического роста возникал дефицит земли, пригодной для обработки, и тогда от залежной переходили к переложной системе землепользования, при которой земельный фонд родовой или соседской общины разделяли на несколько участков, истощенный участок оставляли под парование, он зарастал бурьяном, затем на нем появлялась другая растительность, характерная для местной степной зоны, и через 15–20 лет, когда плодородие его восстанавливалось, участок вновь расчищали под пахоту.

В лесной полосе для посева вырубали, «подсекали» и выжигали участок леса. Бедная гумусом по своей природе почва, удобренная золой, обогащалась питательными веществами и становилась пригодной для посева. На третий год пал истощался, и его забрасывали, выжигая новый участок леса. Такой вид земледелия, названный подсечно-огневым, был трудоемким, и поэтому земледелие получило значительное развитие в лесостепи и степи, где из-за частой нехватки дождевой влаги по преимуществу выбирали для распашки местность, расположенную вблизи рек, которые разливались весной, увлажняя почву под заливными лугами. Орудием пахоты в основном было деревянное рало, в редких случаях снабженное железным наконечником. Тягловой силой служили в степной зоне волы, в лесостепной и лесной – лошади. На основании косвенных данных можно заключить, что в степной и лесостепной полосе сеяли особый вид пшеницы – полбу, а также ячмень и просо, в лесной зоне преобладали рожь, ранее считавшаяся сорняком на участках, засеянных пшеницей, и овес.

«С середины 1-го тыс. н. э. определенное распространение получили озимые посевы, о чем свидетельствуют наблюдения палеоботаников над составом сорняков. Среди отпечатков культурных растений на керамике ими были обнаружены следы таких сорняков, как вьюнок полевой, василек синий, костер ржаной и полевой, которые характерны именно для озимых посевов. Это говорит о том, что постепенно земледелие все более распространялось на север»^[8].

Из огородных культур преобладали капуста, репа, редька и лук. Восточные славяне выращивали также бобы, горох и чечевицу. Основной, если не сказать единственной технической культурой в лесной и лесостепной зоне служил лен, а в степной также конопля, из которых изготавливали полотно и выжимали масло.

Продуктивное животноводство восточных славян в IX столетии мало отличалось по составу от того состояния, в котором оно находилось тысячелетие спустя: разводили лошадей, крупный рогатый скот, овец, коз и свиней, в соотношении, которое различалось в зависимости от климата и ботанической зоны: в степной полосе держали больше коров, в лесной – овец, коров там в основном разводили ради молока, а не как в степной зоне – ради не только молока, но и мяса, и где волов употребляли как тягловую силу на пахоте и для переездов и перевозок, ввиду дороговизны лошадей и отсутствия ослов или мулов из-за климатической невозможности их выживания на русском морозе. Едва ли не в каждом дворе имелись собаки, которых держали для стражи и для охоты. Домашнюю птицу составляли куры, гуси и утки. Помимо лесного бортничества, умелые люди держали ульи в своих дворах или, чаще, на участках, расположенных вне поселений.

Производительная деятельность восточнославянских племен Н. И. Костомаровым охарактеризована так:

«они умели строить себе деревянные жилища, укреплять их деревянными стенами, рвами и земляными насыпями, делать ладьи и рыболовные снасти, возделывать землю, разводить домашних животных, прясть, ткать, шить, приготовлять кушанья и напитки – пиво, мед, брагу, ковать металлы, обжигать глину для домашней посуды»^[9].

В IX веке у восточных славян существовали города – поселения, окруженные деревянным тыном, в редких случаях также рвом. В них люди собирались на вече – для обсуждения важных дел, касающихся примыкающей к городу округи, особенно если речь шла о предстоящих бранях или заключении мира с соседями; в них велась торговля и имелись ремесленные мастерские, где изготавливались на продажу или по заказу телеги, дровни и сани; орудия труда – топоры, молоты, гвозди; оружие – мечи, булавы, секиры, а также кольчуги; конская упряжь, украшения из серебра и бронзы, возможно, также нарядные платья и кожаная обувь, но несомненно, что большая часть одежды, обуви, земледельческого инвентаря изготавливалась не профессиональными ремесленниками, владевшими мастерскими, а по деревням и селам, которые, впрочем, в ту пору назывались иначе – весями, вервями или, реже, печищами, в то время как слово «село» обозначало поле. Ремеслами занимались сами крестьяне, которые тогда именовались «людьми», если они имели собственные участки земли или входили в состав свободной общины; когда же они в той или иной форме зависели от землевладельца, их называли смердами. Среди дворовой челяди князей, бояр, родовых старейшин – «старцев людских», огнищан – обретались обученные ремеслам холопы, которые изготавливали все потребное в домашнем хозяйстве своего «господаря», или «государя», как принято было называть рабовладельца, в отличие от «господина» (это слово также пошло от исчезнувшего из русской речи «господаря»), каковым считался всякий хозяин по отношению к своему двору, имуществу, а также и к нанятым, но лично свободным работникам или слугам.

Помимо укрепленных поселений, городов, торговля (гостьба) велась в крупных селах, которые поэтому так и назывались погостами. В них также совершалось полюдье – взимание податей в княжескую казну. Позже, в христианскую эпоху, в погостах строились церкви, они становились центрами приходов, а при церкви устраивалось кладбище, откуда пошло уже иное значение слова «погост» – кладбище. Торговали и бартером, и (в основном) посредством денег, валютой служили по преимуществу шкурки белок (вевериц) и куниц (куны), а также импортированные из Западной Европы, из Хазарии и мусульманских стран медные и серебряные монеты. При крупных сделках в ход шли гривны – серебряные слитки весом около полуфунта (200–250 грамм), которые первоначально служили ювелирным украшением – обручем, надеваемым на шею.

Восточнославянский мир, позже названный Русью, был вовлечен в систему международной торговли. Через самый центр Руси проходил, как уже было сказано, важнейший торговый маршрут Восточной Европы – знаменитый путь «из варяг в греки», главной магистралью которого служил Днепр, в который впадали другие реки, служившие дорогами, и не только в летнее, но и в зимнее время, когда они замерзали.

Через самый центр Руси проходил важнейший торговый маршрут Восточной Европы – путь «из варяг в греки»

«Днепр с притоками, – по словам В. О. Ключевского, – сделался для восточных славян могучей питательной артерией народного хозяйства, втянув их в сложное торговое движение, которое шло тогда в юго-восточном углу Европы. Восточные славяне… заняли лесную полосу равнины. Эта лесная полоса своим пушным богатством и лесным пчеловодством… доставляла славянам обильный материал для вывоза»^[10].

Другой торговый маршрут, который проходил по Волге и через Каспийское море связывал Европейский север с исламским миром, обходил земли славян с востока, лишь соприкасаясь с ними на севере Руси. По нему вывозились товары на внешние рынки. Посредником на этом торговом пути служил Хазарский каганат, в вассальной зависимости от которого состояли поляне, северяне, радимичи и вятичи.

«Арабский писатель IX в. Хордадбех… замечает, что… купцы по Дону и Волге спускаются к хозарской столице, где властитель Хозарии берет с них… десятину, выходят в Каспийское море, проникают на юго-восточные берега его и даже провозят свои товары на верблюдах до Багдада»^[11].

Археологическим свидетельством интенсивности торговли восточных славян со странами Багдадского халифата служат многочисленные находки кладов с серебряными дирхемами на Руси. Большая часть монет датируется IX веком, но самые древние из них были изготовлены на заре хиджры – в VII столетии.

Жилищами простого народа в ту пору служили землянки, полуземлянки, либо, по преимуществу в лесной зоне, избы, построенные из леса: сруб ставили из дубовых бревен в лесостепной зоне и в полосе широколиственного леса, либо из сосны и лиственницы – на севере Русской равнины. Печи выкладывали из камней и глины, реже – из кирпичей. Топили в основном по-черному, дымоходы и трубы имелись в избах и домах состоятельных хозяев. Князья, бояре, родовая знать, огнищане жили в просторных деревянных теремах. На севере Руси имелись бани, в которых мылись водой, согретой в печи. Техника их изготовления заимствована была у западно-финских народов. В других регионах славянского мира мылись в проточной воде или в корытах. Питьевую воду доставали деревянными бадьями из колодцев, обложенных срубами.

Социальная структура восточно-славянских племен и племенных союзов

Структурными элементами восточнославянского общества служили в порядке иерархического возрастания: нуклеарная семья – патронимическая семья – род, или мир, – клан (колено), в летописях также нередко называемое родом, – племя – союз племен. Далеко не везде имелись налицо все эти элементы.

Так, нуклеарная семья, состоявшая из супругов и их несовершеннолетних детей, представляла собой выделенную из большой семьи социальную клетку со своим собственным двором, возможно, только у полян, или, что проблематично, также у тиверцев и уличей, о которых имеются скудные сведения. Большая патронимическая семья, владевшая двором с одной большой избой или несколькими отдельными избами, состояла из взрослых, а иногда и пожилых братьев с их женами, детьми и внуками, порой также правнуками, не выданными замуж сестрами, дочерьми и внучками. Иногда такая семья проживала в отдельном хуторе – печище.

Род насчитывал несколько таких семей, происходивших от общего родоначальника, часто обожествляемого и именовавшегося Родом, Чуром или Щуром. Употребляемый поныне в детских играх клик «чур меня» сохранил неосознаваемую память о том, как в эпоху языческой древности славяне в трудных и опасных обстоятельствах призывали на помощь обожественного родоначальника – Чура. Род, конечно, мог включать, помимо жен, которых брали замуж чаще всего не из сородичей, а из других родов, и других лиц, разными путями внедрившимися в чужой род: изгоев, изгнанных из своего рода и принятых в чужой, отпущенных на волю пленников, прижившихся в чужом роде и принятых в него уже свободными людьми. Каждый род имел свою деревню – весь или вервие. Нередко соседние роды, ранее враждовавшие, заключая мир, поселялись в одной деревне. В таком случае обыкновенно избы одного рода ставились в один ряд – порядок, а другого – составляли другой порядок, а между ними шла дорога. Такая община именовалась миром, так что слова «мир» и «мiр» имеют общее происхождение.

Нередко роды, ранее враждовавшие, заключая мир, поселялись в одной деревне. Такая община именовалась миром, так что слова «мир» и «мiр» имеют общее происхождение

С соседской общины, созданной в результате примирения, прекращения межродовой распри, слово «мiр» было переносимо на все более крупные объекты, в завершение своей семантической эволюции обозначая уже мироздание, вселенную. Существующие по сей день деревни, состоящие из одного ряда изб, напоминают о былых гомогенных родовых общинах, а те, что построены в два порядка, восходят как своего рода модель прошлой реальности, а не в качестве прямого преемства от него, к древнему, доисторическому «мiру» – соседской общине из двух примирившихся родов. Во главе рода или соседской общины стоял старейшина, или староста, в одних случаях избираемый на сходке на срок или пожизненно, в других – по преемству власти от отца или других близких сродников, в третьих – по назначению от вышестоящей инстанции – кланового воеводы или князя.

Погосты, где собиралось вече, велась торговля и где совершалось полюдье, служили центрами округи, включавшей в себя поселения нескольких родов, составлявших часть племени. Такие погосты, если они были укреплены, назывались уже городами. По числу жителей они несопоставимы с современными и даже средневековыми городами. В значительном большинстве из них проживало не более полутысячи жителей. Далеко не во всех случаях популяционную основу такого округа составлял родовой клан – жителями округа или волости с центром в городе или погосте могли быть и люди из разных родов, не связанных между собой ни реальным, ни мифическим родоначальником. Часто роды напрямую входили в состав племени, минуя такое звено, как колено или клан – этот термин, аналогом которого на Кавказе служит «тейп», у славян, конечно, не употреблялся, он заимствован наукой из кельтской лексики. По замечанию современного историка К. А. Аверьянова,

«структура славянского общества была не двухступенчатой (как до сих пор полагают многие), а трехчленной; в состав племенных союзов входили отдельные племена, состоявшие из кланов»^[12].

В «Повести временных лет» упомянуты 13 племен, имевших некоторые этнические, а также культурно-бытовые различия, и среди них поляне, древляне, северяне, при том, что ареал обитания восточных славян был сопоставим со всей Западной или всей Центральной Европой, и на их территории в IX веке проживало около 3 миллионов человек, значительное большинство которых составляли именно славяне. В то же время на востоке современной Германии, судя по латиноязычным источникам, обитало многократно большее число славянских племен. Так,

«среди полабских славян, живших на территории площадью около 100 тысяч км/2, известно до 40 отдельных племен, тогда как в Восточной Европе площадью примерно в 700 тысяч км2 зафиксировано всего 13 восточнославянских этнонимов»^[13].

Разгадка этого парадокса лежит на поверхности: положение дел в центре Европы находилось в поле зрения многих хронистов, имевших возможность пристального наблюдения за этнической картой этого региона, в то время как Восточная Европа была от них удалена, и нашим едва ли не единственным источником по этой теме служит Начальная летопись, составленная по меньшей мере чрез 200 лет после IX столетия, когда племенные различия между восточными славянами стерлись, и племена слились в единый этнос под названием русь. И все же в самой «Повести временных лет» встречаются упоминания племен, которые входили в состав других образований. Так, в разных местах Летописи говорится о полочанах и смолянах, входивших в состав кривичей. Под 6492 г. от Сотворения мира (984 – от Р. Х.) помещена следующая запись:

«Иде Володимер на радимичи. Бе у него воевода Волчъий Хвост, и посла и Володимер перед собю, Волъчья Хвоста… и победи радимиче Волчъий Хвост. Тем и Русь корятся радимичем, глаголюще: ‟Пищаньци волчъя хвоста бегают”»^[14].

Комментируя это место Летописи, К. А. Аверьянов заметил:

«Возникшая в результате этого поражения радимичей поговорка… интересна… тем, что позволяет выделить внутри племенного союза радимичей более мелкое племя пищанцев, получивших свое имя от реки Пищани, небольшого… притока Сожа»^[15].

В этой связи он пишет еще:

«В свое время Г. Ф. Соловьевой на основе анализа различий в погребальной обрядности была предпринята попытка выделить отдельные локальные группы внутри племенных союзов вятичей (6 групп), радимичей (8 групп), дреговичей (2 группы). Ею был сделан вывод, что перечисленные летописцем радимичи и вятичи представляли собой не что иное, как племенные союзы, куда могли входить до десятка племен»^[16].

Относительно действительного числа славянских племен тот же автор делает следующий вывод:

«Исходя из того, что каждое племя… распадалось на 6–8 более мелких племен… можно предположить существование в Европе от 300 до 400 славянских племен, из которых около сотни должно было бы приходиться на восточную часть Европейского континента»^[17].

Слово «распадалось» буквально верно по отношению к появлению новых племен в результате разделения дотоле единого племени, тем самым в большинстве случаев ставшего союзом племен, но столь же часто племенные союзы складывались вследствие объединения разных племен, ранее вполне самостоятельных. В отдельных случаях при этом общим этнонимом становилось название преобладающего численностью или силой племени.

Образование племени и даже союза племен из размножившегося рода можно предполагать у тех из них, этнонимы которых имеют патронимическую форму. В «Повести временных лет» сказано о происхождении вятичей и радимичей:

«Бяста бо 2 брата в лясех (у ляхов (поляков – В. Ц.), Радим, а другий Вятко, – и пришедъша седоста Радим на Съжю, и прозвашася радимичи, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи»^[18].

«Мужчины из племени кривичей, XI в. Реконструкция по методу М. М. Герасимова». Г. В. Лебединская, Т. С. Балуева

Но это не значит, что аналогичный вывод о происхождении союза племен можно делать во всех случаях, когда этноним включает суффикс «ич». Кривичи свое происхождение возводили к родоначальнику по имени Крив. В то же время разные авторы возводят племенной этноним к именованию верховного жреца литовских язычников Криве, из чего делается гипотетический вывод о том, что изначально племя кривичей было балтоязычным, но со временем подверглось обрусению, оказавшись в окружении славян и подвергшись инфильтрации с их стороны. Дреговичи названы так, потому что поселились в болотистой местности – «дрегва» на старославянском значит как раз «болото». Неславянское происхождение имеют такие племенные этнонимы, как северяне и хорваты. Хорваты происходят от антов, славянизированных аланов или какого-нибудь другого ираноязычного народа Причерноморья. Происхождение этнонима «северяне» не столь очевидно. По одной версии, и это племя возникло вследствие славянизации одного из ираноязычных этносов, по другой, – северяне происходят от сабиров, тюркизированных угров, или даже, как считал Л. Н. Гумилев, от самодийцев Сибири, так что этот топоним в таком случае этимологически родствен этнониму «северяне». Этнонимы полян и древлян, как и дреговичей, характеризуют местность, на которой обосновались эти племена, – в одном случае это поле, то есть степь, а в другом – леса, «дерева». «Бужане», входившие в состав союза волынян, назывались по притоку Вислы Бугу, в бассейне которого они обитали. Существуют две версии происхождения этнонима «тиверцы». Согласно одной из них, оно восходит к ираноязычному назанию реки Днестр, по берегам которого они поселились, – Тивр. По другой, этот этноним образован от тюркского слова «тивар», что значит «переводчик» – «толковин» на языке летописей. Обитавшие на стыке народов, говоривших по-славянски, по-тюркски, по-романски и по-гречески, многие тиверцы знали языки соседей и могли выполнять службу переводчиков.

Некоторые славянские, в том числе восточнославянские, племена и племенные союзы сложились до Великого переселения народов, другие уже после него.

«А. А. Горский, анализиируя славянские этнонимы, предположил, что только три из них – хорваты, сербы и дулебы – являются названиями древних, еще ‟праславянских” племен»^[19].

Маркером, выявляющим существование племени до Великого переселения, служит наличие одинаковых или мало отличающихся друг от друга племенных этнонимов, локализуемых в разных регионах славянского мира. За такими параллелями стоят бурные события Великого переселения, разделившие славянские племена и разбросавшие их части или осколки, часто отдельные кланы, далеко друг от друга. С хорватами, которые в нашей Летописи названы «белыми», все очевидно. Хорваты, поселившиеся на западе Балкан, неслучайно имеют тот же этноним, что и прикарпатские хорваты, упомянутые в «Повести». Но и северянами именовался не только племенной союз, ареал которого расположен на левобережье Днепра, в бассейнах Северского Донца, Сулы, Десны и Сейма, но также и племя, обосновавшееся на востоке Балкан, в Болгарии. Входившие в племенной союз кривичей смоляне называются одинаково со смолянами в той же Болгарии и со смолинцами Полабья на востоке современной Германии. Общее происхождение, очевидно, имели восточнославянские волыняне и обитавшие в Померании, или Поморье, волиняне. Этноним союза племен, обитавших по берегам Черного моря от устья Дуная до устья Днепра, в соседстве с тиверцами, – «уличи» – не столь прозрачно сближается этимологически с другими этнонимами тотемического происхождения: «вильцы» и «лютичи», что значит «волки» и «лютые»; именно так назывался один из племенных союзов полабских славян, в разное время и в разных источниках известный под наименованиями велеты, вильцы и лютичи. Этимологически общее происхождение имеют этнонимы полесских дреговичей и обитавших близ Фессалоники драгувитов. А вот тесная генетическая связь полян правобережного Приднепровья и западнославянских полян, позже поляков, равно как и древлян с древанами из племенного союза ободритов, вызывает сомнение, поскольку за этим, вероятно, стоит все же ботанический характер племенных ареалов: лес или степь: полем, вероятно, называлась и лесостепь, и обширная территория, расчищенная от леса и распаханная, вроде суздальского «поля», от которого идет знаменитый топоним Юрьев-Польской. Этноним и ныне экзоним поляков «ляхи» («поляки» от «полян» и «ляхи» от «леса») представляет, вероятно, аналогию с восточнославянскими полянами и древлянами.

Что касается дулебов, или, иначе, в западнославянском мире – дудлебов, то, в отличие от хорватов, ареалы которых находились в удаленных друг от друга регионах, территория, занимаемая этим племенным союзом, до прихода в Центральную Европу венгров представляла сплошной массив, протянутый с востока на запад, охватывая Прикарпатье, склоны Восточных Карпат, Паннонию и юг современной Чехии, а значит, одна их ветвь оказалась со временем включенной в восточнославянский, а другая – в западнославянский мир. Можно поэтому предположить, что дулебский диалект был особенно близок к праславянскому языку на позднем этапе его эволюции, до распадения на три говора, которые условно можно обозначить как западный, восточный и южный (балканский). Ян Длугош, польский историк XV века, усваивает дулебам происхождение от родоначальника Дулеба, но эта версия считается в науке легендарной. Славист О. Н. Трубачев выводит этноним из древнегерманского слова daud-laiba, что значит «выморочное имущество»^[20]. Академик В. В. Седов принимал германскую этимологию этнонима и датировал его появление эпохой до Великого переселения народов^[21]. Германское происхождение этнонима дает основание предполагать, что дулебы изначально представляли собой славянизированных германцев, но более вероятно, что это был экзоним, ставший самоназванием. Примеров подобных трансформаций множество, взять хотя бы тех же французов – романоязычный народ, усвоивший себе этноним завоевателей-германцев – франков, но также болгары, татары, черкесы.

«Словене» новгородские, «словаки», «словенцы», а также «словинцы», жившие в Западной Пруссии и Польском Поморье и окончательно ассимилированные немцами и поляками на исходе XX века, – этнонимы, прозрачным образом восходящие к самоназванию одной из трех ветвей славянства начала I тысячелетия: венды, славяне, анты. То обстоятельство, что они сохранили древний этноним, не дает еще оснований предполагать, что за ним стоит существовавший в прошлом гипотетический союз именно этих племен внутри славянского мира, но у словенцев со словаками, а также у поморских словинцев с новгородскими словенами имеются некоторые близкие лингвистические черты.

Нравы и обычаи восточных славян

Для характеристики быта, брачных и семейных отношений, погребальных обрядов разных восточнославянских племен, или, точнее, племенных союзов дохристианской эпохи в источниках нет лучшей характеристики, чем, конечно, тенденциозное и слишком лаконичное, но исключительно выразительное и хрестоматийно известное место из «Повести временных лет», хотя написано это было, когда минуло уже больше столетия после Крещения Руси:

«Поляне бо своих отец обычай имут кроток и тих, и стыденье к снохам своим и к сестрам, к матерем и родителем своим, к свекровем и к деверем велико стыденье имеху, брачный обычай имяху: не хожаше зять по невесту, но приходяху вечер, а завтра приношаху по ней что вдадуче. А древляне живяху звериньским образом, живуще скотьски: убиваху друг друга, ядяху вся нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця. И радимичи, и вятичи, и север один обычай имяху; живяху в лесе, якоже и всякий зверь, ядуще все нечисто, и срамословье в них пред отьци и пред снохами, и браци не бываху в них, но игрища межю селы, схожахуся на игрища, на плясанье и на вся бесовьская песни, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся; имяху же по две и по три жены. И аще кто умряше, творяху трызну над ним, и по сем творяху кладу велику, и възложахуть и на кладу, мертвеца сожьжаху, и посем собравше кости вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех, еже творят вятичи и ныне. Си же творяху обычая кривичи и прочии погании, не ведуще Закона Божия, но творяще сами собе закон»^[22].

Замечательную характеристику нравов и обычаев восточных славян, их хозяйства и быта поместил в написанной на арабском языке в начале X века книге «Ал-Алак ан-нафиса» («Дорогие ценности») географ персидского происхождения Ибн Русте, ценную информацию которого следует воспринимать с учетом склонности восточных писателей к цветистой яркости слога, к преувеличениям, иногда диковинным, и почти неизбежному присутствию в их описаниях далеких стран фантастического элемента. По словам Ибн Русте,

«между странами печенегов и славян расстояние в 10 дней пути… Путь в эту сторону идет по степям и бездорожным землям, через ручьи и дремучие леса. Страна славян – ровная и лесистая, и они в ней живут. И нет у них виноградников и пахотных полей. И есть у них нечто вроде бочонков, сделанных из дерева, в которых находятся улья и мед. Называется это у них улишдж, и из одного бочонка добывается до 10 кувшинов меду. И они народ, пасущий свиней, как (мы) овец. Когда умирает у них кто-либо, труп его сжигают. Женщины же, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать или больше меда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся. И если у покойника было три жены, и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, она становится на скамейку и конец (веревки) завязывает вокруг своей шеи. После того как она так сделает, скамью убирают из-под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и сгорает. И все они поклоняются огню. Большая часть их посевов из проса (а выше сказано было, что у них нет пахотных земель – В. Ц.). Во время жатвы они берут ковш с просяными зернами, поднимают к небу и говорят: ‟Господи, ты, который (до сих пор) снабжал нас пищей, снабди и теперь нас ею в изобилии”. Есть у них разного рода лютни, гусли и свирели. Их свирели длиной в два локтя, лютня же восьмиструнная. Их хмельной напиток из меда. При сожжении покойника они предаются шумному веселью, выражая радость по поводу милости, оказанной ему богом. Рабочего скота у них немного, а лошадей нет ни у кого, кроме упомянутого человека. Орудие их состоит из дротиков, щитов и копий, другого оружия они не имеют… В их стране холод до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому приделывают деревянную остроконечную крышу, наподобие христианской церкви, и на крышу накладывают землю. В такие погреба переселяются со всем семейством и, взяв дров и камней, разжигают огонь и раскаляют камни до высшей степени, их обливают водой, от чего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают даже одежду. В таком жилье остаются до весны»^[23].

В первой половине IX века одни племенные союзы восточных славян, власть в которых принадлежала князьям с боярами, разделявшими ее с народными собраниями под названием вече, обладали самостоятельностью, а другие – поляне, северяне, вятичи и радимичи – платили дань хазарам: «Козари имаху на полянех, и на северех, и на вятичех, имаху по беле и веверице от дыма»^[24] – дань была необременительной: по серебряной монете, вероятно, одному дирхему, и беличьей шкурке от каждой трубы (от крестьянского двора, или, если двор был большим и в нем проживала большая семья, то от каждого отапливаемого помещения с трубою отдельно) в год. В Киеве (в арабских источниках – Куявии), самом большом городе восточных славян, помимо хазарского тудуна (наместника кагана), находился малочисленный гарнизон. А вот со словен и кривичей, как и с соседних финноязычных народов – мери и чуди, «варяги из заморья взимали дань»^[25], о размерах которой сведений не имеется.

Языческие верования восточных славян

Утверждение мирного договора Руси с греками в 907 году; присяга мужей князя Олега оружием и богом Перуном. Миниатюра из Радзивилловской летописи, конец XV века

Как и другие индоевропейские и не только индоевропейские народы, славяне обожествляли природные стихии и поклонялись предкам. Из полемических мест в сочинениях древнерусских христианских писателей известно о культе небесного божества Сварога, его сыновей – солярного бога Дажбога и повелителя ветров Стрибога Сварожичей, и, наконец, бога грома и молнии Перуна, почитавшегося балтскими племенами под именем Перкунаса. Богом солнца, а по другой версии, – луны почитался Хорс, имя которого восходит к пехлевийскому «хварсет», что значит «сияющее солнце», и чей культ, вероятно, был заимствован у ираноязычных народов южнорусских степей – сарматов или аланов. Мифическим воображением славян леса населены были не богами, но духами, подобными италийским и римским dei minores, именовавшимися лешими, водоемы – водяными. Души умерших предков, согласно верованиям славян, «бродили по земле и населяли поля, леса и воды»^[26] в образе русалок. Это слово имеет позднее, и, возможно, уже книжное происхождение, заимствованное из латинского языка, от названия праздника роз, посвященного памяти умерших. Ранее русалок называли иначе – мавками, водянтихами, щекотихами. Велес, или Волос, почитался как «скотий» бог у славян, как и у других индоевропейских народов, изначально по преимуществу скотоводов; скот отождествлялся с богатством и деньгами, так что Велесу молились, испрашивая у него умножения родового или семейного имущества.

В эпоху, предшествующую принятию христианства, в религиозной жизни восточных славян преобладал уже не культ природных стихий, но почитание предков

В эпоху, предшествующую принятию христианства, в религиозной жизни восточных славян преобладал уже не культ природных стихий, но почитание предков, которое концентрировалось в поклонении Роду, воспринимаемому и как всеобщий прародитель, и в виде множества отдельных родоначальников. Рядом с Родом в религиозном воображении славян присутствовали Рожаницы – обожествляемые прапрабабушки. Отражением древнего многоженства служит то обстоятельство, что рядом с каждым родом мыслилось несколько Рожаниц. Другим именем рода было Чур, или Щур: первый вариант – русский, или, что то же, восточнославянский, второй – церковнославянский. Отсюда идет широко употребляемое слово «пращур», а также, как уже было сказано, выражение «чур меня», сохранившееся по сей день в детских играх, изначально значившее – Чур, защити меня.

По словам В. О. Ключевского,

«предание, оставившее следы в языке, придает чуру значение, одинаковое с римским Термом, значение оберегателя родовых полей и границ. Нарушение межи, надлежащей границы, законной меры, мы и теперь выражаем словом чересчур; значит, чур – мера, граница. Этим значением чура можно, кажется, объяснить одну черту погребального обряда у русских славян, как его описывает Начальная летопись. Покойника, совершив над ним тризну, сжигали, кости его собирали в малую посудину и ставили на столбу на распутиях, где скрещиваются пути, т. е. сходятся межи разных владений… Отсюда суеверный страх, овладевавший русским человеком на перекрестках: здесь, на нейтральной почве, родич чувствовал себя на чужбине, не дома, вне сферы мощи своих охранительных чуров»^[27].

По мере разложения родового строя, постепенного вытеснения его роли вначале патримониальной, а затем и нуклеарной семьей, место рода, или Чура, в мифическом сознании стали занимать покровители домашнего очага – домовые, аналог римских пенатов.

У восточных славян не было ни храмов, ни профессиональных служителей культа – жрецов

У восточных славян не было ни храмов, ни профессиональных служителей культа – жрецов, с которыми не следует отождествлять ни волхвов, ни кудесников, ни колдунов, ни знахарей, ни ведьм и ведьмаков, ни чародеев, – все они считались носителями тайных знаний или особых дарований, которые они использовали как ради добрых целей, вроде исцеления болящих заговорами и целебными травами или для прорицаний, так и во зло, изготавливая губительные снадобья, обрекая проклинаемых ими лиц на смерть, болезнь или увечья, для сглаза или привораживания. При жертвоприношениях, в редчайших случаях – человеческих, чаще всего – птиц, особенно петухов, обходились без жрецов. Их совершали главы семей, родовые старейшины, в особо торжественных случаях – племенные вожди – князья, или также их бояре и дружинники. Верования славян выражались внешним образом в виде домашних и публичных обрядов, в основном связанных с сезонными праздниками.

«Славяне, – по словам С. Ф. Платонова, – приветствовали ‟поворот солнца на лето” особым праздником – Колядою (от латинского calendae; другое название этого праздника ‟Овсень” – ‟о-весень”). За этим праздником следовали другие в честь того же солнца – проводы зимы, встреча весны (‟Красная горка”), проводы лета (праздник ‟Купалы”). Одновременно шли праздники и в воспоминание об умерших, носившие общее название тризн. Была весенняя тризна по предкам – ‟Радуница”, был летний праздник ‟Русалий”, такого же поминального характера. Обряды, сопровождавшие языческие праздники пережили самое язычество и были приурочены к праздникам христианского календаря: Коляда – к Святкам, проводы зимы – к Масленице, Красная горка – к Святой и Фоминой неделям, Купала и Русалии – к Иванову дню»^[28].

Знаток славянского и русского язычества Б. А. Рыбаков, ссылаясь на неизвестного по имени древнерусского писателя XII века, представил периодизацию в эволюции языческих верований славян, при том, что рудименты более древних верований сохранялись в периоды преобладания культов, которые возникали на новых этапах религиозной эволюции. В первый период сложился

«культ упырей (вампиров) и берегинь – дуалистический анимизм первобытных охотников каменного века, одухотворивший всю природу и деливший духов на враждебных и благожелательных»^[29].

Ему на смену пришел

«культ земледельческих небесных божеств ‟Рода и рожаниц”. Исторически две рожаницы предшествуют Роду; это были богини плодовитости всего живого, ставшие в дальнейшем матриархальными богинями аграрного плодородия (энеолит). Род – дальнейшая, патриархальная стадия развития тех же представлений, переродившихся в бронзовом веке в первобытный земледельческий монотеизм… Можно думать, что в источниках Род выступает под именем Сварога… или Стрибога»^[30].

Это, конечно, лишь предположение.

«По всей вероятности, – пишет он далее, – еще одним из обликов верховного небесного божества был индоевропейский Deus Дый (Див?)»^[31].

Наконец, начинает доминировать

«культ Перуна, являвшегося в древности богом грозы, молний и грома, а в дальнейшем ставшего божеством войны и покровителем воинов и князей. При создании государства Киевской Руси Перун стал первым, главным божеством в княжеско-государственном культе X в.»^[32].

Завершающим актом его возвышения, как оказалось, на самое короткое время, стала религиозная реформа, осуществленная князем Владимиром.