К 10-летию Сретенской духовной школы
«Священник должен понимать, что он служит всем»

– Алексей Иванович, какое образование вы получили?

– Естественно, сначала я получил среднее образование, но уже примерно с 14 лет начал самостоятельно заниматься философией. Поступал в университет довольно поздно – после трехлетней службы в армии. А потом учился на историческом факультете МГУ – сразу на двух кафедрах: древнего мира и древних языков. Так что я получил и историческое, и филологическое образование. Тема моего диплома звучала так: «Трактат Плотина как источник по истории гностицизма». Я тогда перевел этот трактат в качестве приложения к диплому. После МГУ я поступил в Институт истории СССР АН СССР и одновременно в аспирантуру Института всеобщей истории.

– А как в советское время вы пришли к вере?

– Я стал верующим вслед за женой; она пришла к Богу первой и справедливо решила, что жить в невенчанном браке невозможно, хотя мы любили друг друга и наш брак, разумеется, был зарегистрирован. Жена поехала в Псково-Печерский монастырь, виделась там с отцом Иоанном (Крестьянкиным). Батюшка сказал ей, чтобы она привезла мужа, то есть меня. Сначала я не очень обрадовался, но у меня тогда был отпуск, и я подумал: «Ну ладно, похожу по лесу, грибы пособираю и заодно посмотрю на монастырь». По приезде мы сразу пошли к отцу Иоанну, он долго с нами говорил и благословил на венчание. Общались мы и с отцом Адрианом (Кирсановым). Там же, в Печорах, и обвенчались, ведь в советское время сделать в Москве это было совсем непросто. Таинство совершил отец Евгений, а свидетелями были две рабы Божии, которые собирали милостыню у монастырского храма, где мы с ними и познакомились. Я думал, что на этом все и закончится, но когда я вышел из храма, вдруг неожиданно для себя сказал жене: «Ты думаешь, нас священник венчал? Нет, нас Сам Бог венчал». До сих пор помню слова отца Адриана: «Алексеюшка, я буду за тебя молиться». Тогда я впервые пережил этот чудесный и для меня еще не изведанный опыт: когда знаешь, что за тебя молятся – как бы на руках носят. Потом много чего еще было; например, трудно было причащаться, исповедоваться. Сложность была и в том, что я был заядлый курильщик, борьба с этой привычкой доставляла мне много мучений… Сейчас отец Иоанн уже почил, а отец Адриан, слава Богу, жив. Я их считаю своими первыми наставниками в вере. А когда я уже начал воцерковляться, моим духовником стал один лаврский батюшка. Вообще я убежден, что без окормления, без духовничества христианская жизнь является неполной.

– Как вы стали заниматься патрологическими исследованиями, в частности переводами?

– Это тоже непростая история. И нескорая. Сначала я занимался исследованиями в области истории гностицизма и манихейства; в частности защитил кандидатскую диссертацию по гностицизму и собирался защищать докторскую диссертацию по генезису манихейства. Но однажды мой духовник сказал мне: «Что это ты еретиками занимаешься? Лучше займись переводами святых отцов». И знаете, меня это возмутило. То есть как это «займись переводами святых отцов»? Это же все с нуля начинать! Мне было в то время около 40 лет, и я уже состоялся как ученый. И вдруг – заниматься совершенно новой темой. Но вот таков был Промысл Божий обо мне: я начал читать святых отцов и пришел к мысли, что это действительно мое. Так произошла «метанойя», то есть покаяние – изменение ума и всего внутреннего настроя, хотя переосмысление длилось еще достаточно долго – где-то лет пять.

– А когда вы начали преподавать в Московских духовных школах?

– Это случилось тогда, когда я начал заниматься своим первым автором – преподобным Максимом Исповедником. Сначала свои переводы я публиковал под псевдонимом Венедиктов. В связи с их изданием познакомился с сотрудниками издательства Московской Патриархии. Вскоре мои статьи и переводы заметили, и меня по рекомендации Николая Константиновича Гаврюшина пригласили в МДА. Это было еще при владыке Александре. Мы с Николаем Константиновичем были «варягами» – светскими учеными и преподавателями, которые не оканчивали духовную семинарию и академию. Годом раньше в Московские духовные школы пришел молодой выпускник МГУ Максим Евгеньевич Козлов (сейчас – протоиерей Максим Козлов). Мы с Николаем Константиновичем Гаврюшиным работали в Академии наук, то есть в среде, которая существенно отличалась от духовных заведений. Именно с приходом в МДА я начал по-настоящему воцерковляться; до этого были лишь первые шаги. И опять-таки все было непросто, не без искушений. Вскоре я экстерном окончил семинарию, а затем и академию.

– Менялись ли со временем ваши взгляды ученого-патролога?

– Конечно. И я как человек менялся, и мои взгляды, естественно, тоже менялись. Это неизбежно. Я никогда не смотрел на науку как на нечто профессиональное, как на средство зарабатывания денег – это всегда было чуждо для меня. Я просто старался добросовестно делать свое дело, которое любил. Был убежден, что занятие наукой – это поиск истины, без этого поиска наука не существует. И когда я, хотя и в мучениях, обрел единственную и высшую истину в Православии, наука стала для меня глубинным и объемным познанием ее. Сказать честно, когда я только начал «общаться» со святыми отцами, я слишком поверхностно подходил к их творениям, как бы скользил по поверхности и мало что понимал. Отцов Церкви я поначалу воспринимал как философов, мыслителей. И это вроде бы и так. Вот, например, преподобный Максим Исповедник. Действительно, глубочайший мыслитель, редкого склада любомудр. И я видел только эту важную, но внешнюю сторону его творений, не замечая того, что ставит его в ряд именно святых отцов. Я не видел святости, от меня была закрыта его духовность и молитвенный опыт. Не видел я удивительного многообразия этого опыта и у других святых отцов, не осознавая также принципиальной разницы, отделяющей меня от них. И только со временем все начало вставать на свои места. Но я не могу сказать, что данный процесс уже закончен. Ведь духовное возрастание продолжается всю жизнь, и не только в этом, но и в будущем веке.

– Какие ваши труды наиболее дороги для вас?

– Безусловно, переводы святых отцов. Особенно мне дорог преподобный Максим Исповедник, так как это была первая и самая сильная привязанность. Очень ценны для меня и другие аскетические писатели; их творениями я занимался много и до сих пор занимаюсь. Во мне уже достаточно давно созрело внутреннее убеждение, что именно в аскетических творениях святых отцов обретается средоточие всего духовного опыта Православия, а следовательно, и целостность догматического веросознания нашей Церкви.

– Какие проекты вы хотели бы воплотить в жизнь?

– Очень хочу издать творения Феолипта Филадельфийского, наверное на три четверти уже подготовленные. Сейчас продолжаю переводить преподобного Анастасия Синаита, его «Вопросы и ответы». В свое время я переводил произведения отцов, живших в период становления монашеской письменности, и у меня есть желание продолжить данные занятия. Это для меня очень важно.

– Алексей Иванович, планируете ли вы подготовить собрание своих научно-богословских исследований и переводов?

– У меня около десяти книг и сотня работ, которые напечатаны, как правило, в труднодоступных изданиях. Общий объем получается солидный – приблизительно пять томов по триста страниц (оговорюсь, без переводов). Это уже, согласитесь, проблематично. Но, конечно, главная трудность – внутренняя. Не со всем, о чем я писал когда-то, я могу согласиться сегодня. Например, работы об Оригене требуют серьезной переоценки с православной точки зрения. Такое исследование у меня запланировано.

– Вы являетесь преподавателем патрологии в семинарии. Как вы считаете необходимым преподавать этот предмет в наше время?

– У каждого времени своя специфика. Современные люди почти перестали читать и думать. А потому процесс преподавания патрологии в настоящее время связан, прежде всего, с некоей популяризацией. Падает уровень среднего образования, приходят очень хорошие ребята, но им не хватает необходимых общекультурных знаний. И эти историко-культурные лакуны приходится заполнять. И еще что важно: о святых отцах нельзя рассказывать вне контекста той или иной эпохи. Всегда очень тяжело воспринимается та часть патрологии, которая изучает собственно богословие. Жизнь и труды отцов Церкви усваиваются сравнительно легко, а богословские воззрения их требуют определенной культуры мышления и сердечного настроя, гармонирующего со святоотеческим богословием.

– Чем, по-вашему, современное поколение семинаристов отлично от тех, кто учился в духовных школах 15–20 лет назад?

– В МДАиС я начал преподавать более 20 лет назад. И знаете, что меня тогда поражало? Я немного преподавал в МГУ, и с точки зрения интеллектуальной культуры тогдашние студенты МДА того времени были менее подготовлены, чем студенты университета. Но тогда была совершенно другая ситуация: студенты приходили из атеистического мира, где было сильнейшее внешнее давление на Церковь. Зато в ней самой было больше внутреннего единства. Сейчас это внешнее давление снято, но вместо этого, как всегда бывало в истории христианства, возрастают внутренние нестроения. Я бы это сформулировал так: сейчас ярко представлено расщепленное видение Православия. То есть внешняя свобода дает разброс мнений, который чувствуется даже среди семинаристов. И надо уметь видеть это и пытаться данный плюрализм привести к единству православной «акривии», без которой бытие нашей Церкви немыслимо. И еще раз повторюсь: пусть студенты 1980–1990-х годов были и менее интеллектуальны, но они получали хорошее среднее образование.

– Как бы вы оценили существующий семинарский учебный план? Возможно, он нуждается в какой-то коррекции?

– Насколько я могу судить, лишних предметов для пастыря никогда не бывает. К священнику обращаются по самым разным вопросам, и он должен уметь реагировать даже на самые узкопрофильные проблемы. Наша программа достаточно органично сбалансирована. Но обучение – даже самое продуманное и успешное – не может ко всему подготовить. Оно дает некую матрицу, только общее моделирование будущей деятельности, а всему остальному придется учиться самостоятельно. Образование немыслимо без самообразования. А священнослужителю надо всю жизнь самообразовываться, он просто перестанет быть пастырем, если не будет постоянно учиться.

– Алексей Иванович, какие выпуски Сретенской духовной семинарии вам более всего запомнились?

– У меня здесь небольшой стаж – только три года. Но вспоминается выпуск 2008 года: Антон Новиков, ныне диакон; Паша Карев, Володя Хажомия и другие. Много было хороших ребят.

– А что вы можете сказать о дипломных работах, написанных под вашим руководством?

– В целом этими работами я доволен. Вспоминается серьезная работа иеромонаха Иринея (Пиковского).

– Как вам вспоминается епископ Гатчинский Амвросий, в недавнем прошлом проректор Сретенской духовной школы?

– Он был моим студентом в МДАиС. И я его вспоминаю как одного из своих лучших учеников. Энергичный, деятельный, как студент очень хваткий, быстро усваивал информацию и в то же время умел ее внутренне осмыслить. Вообще хороших студентов я часто вспоминаю. Многие из них теперь епископы.

– Расскажите, пожалуйста, о том, как вы заинтересовываете студентов своим предметом?

– Студенты – молодые ребята, и у них большие нагрузки. И они устают. Отсюда проблемы, в том числе и со сном на занятиях. Борюсь с этим по мере своих сил, стараюсь задать какой-нибудь вопрос, разбудить. Я понимаю, что спящему студенту очень не нравится вторжение в его благостное состояние, но что поделаешь. Приходится довольно часто играть в популярную игру: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали…».

– Что вы можете сказать по поводу экзаменов? Связаны ли с ними какие-то курьезные истории?

– Я стараюсь проводить экзамены в форме живой беседы, это мой принцип. Я люблю повторять слова одного немецкого философа, который сказал: «Я не учу философии, я учу мыслить». Главная задача преподавания – не просто дать информацию, ведь ее можно получить сейчас где угодно (книги, Интернет), а научить этой информацией пользоваться: вычленять какие-то смысловые блоки, размышлять над ними. Я стараюсь показать парадигму святоотеческого мышления, которое дает возможность правильно оценить действительность. Мне хочется, чтобы студенты стремились увидеть мир глазами святых отцов. Вот это моя основная цель.

– Каким вы видите будущее выпускников Сретенской духовной семинарии? На ваш взгляд, все ли они должны становиться священниками?

– Есть три вида деятельности, которые требуют особого призвания: священник, врач и учитель. Понятно, что не каждый выпускник семинарии сможет быть священником, это несомненно. Но при этом безусловно и другое: все мы должны работать в Церкви и по мере сил служить ей. Одни могут быть преподавателями, другие – регентами… Подчеркну особо: пожалуй, главное свойство пастыря заключается в том, чтобы он понимал, что он служит всем. Это он должен хорошо усвоить. Подобное осознание требует огромных усилий, постоянного подвига. И могу свидетельствовать как педагог, что среди наших выпускников людей с таким пониманием немало. Конечно, в любом деле неизбежны трудности, но если служить Церкви по-настоящему, все проблемы с Божией помощью решаются.

Беседовал Степан Башков,
студент 4-го курса СДС