О призвании русской музыки

Выступление профессора Московской государственной консерватории Вячеслава Медушевского на музыкальной секции XVI Международных образовательных Рождественских чтений.

Призвание, мысль Божия о человеке, народе, цивилизации, – не абстракция. Это реальнейшая реальность. Она прописана, если говорить о народе, в месте поселения его на земле, в соседстве с другими народами и цивилизациями, в наималейших ворсинках в ткани его истории, в чертах характера, в его языке, культуре. В строе музыкальной интонации в частности.

А где сердцевина? Человек – это его вера, мерило его величия и красоты. И народ тоже – это его живая вера.

В вере есть объективная сторона: то, в какой мере доверительной ясности и чистоты открывается в ней Бог. Догматическая закваска запечатлена в генетическом ядре цивилизации, которое, как в плоде персика или вишни, защищено костной оболочкой – государственной властью, экономическим могуществом, обеспечивающими дар самостояния в мире. Процветания же из глубин веры во всех сторонах культуры и жизни ученые сравнивают с приятной на вкус и душистой мякотью.

А субъективная сторона веры – это то, с какой степенью искренности душа народа способна принять Откровение Божие и преобразиться им. Эта степень доверчивости и простоты тоже запечатлевается во всех подробностях культуры.

Свойства Божественной любви, открытой свыше Христианскому Западу и Востоку, исключают зависть, вражду, вредительство. Святой нормой в отношениях народов поставлено соревнование – совместная ревностность в приближении любовью к Царствию Божию, в творении добра и помощи, в состязании – совместном стяжании красоты Святого Духа и обожении. По отношению к окружению призвание Христианских народов состояло в том, что они должны были послужить не только провозвестием, но и очевидным примером доброй жизни на земле.

Так в идеальной истории. В реальной истории получилось иначе. Много было прекрасного. До сих пор весь мир живет божественной красотой музыки Христианской цивилизации. Уникальным чудом истории оказалась русская государственность, которая, по слову Ивана Александровича Ильина, сохранила столько народов с их языками и верованиями, сколько и приняла их под свой покров.

Но ныне Христианская цивилизация стала позорищем для мира, источником разврата. Из-за нас, словами Апостола, «имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2, 24). Потому обречена она на скорое вымирание, если не покается. Патриарх Сербский Павел рассуждал: если сербская женщина делает семь абортов, а албанка рожает семь детей, то чья земля? кто достоин жизни на ней? Вот и Россия истребила миллионы младенцев. Мы с ними не примирились, и кровь их вопиет к Богу. Удивляться ли после того беснованию в стране детоубийц? А какая может быть культура у убийц?

Пессимисты говорят: наша цивилизация и наша страна прошли точку невозврата. Это хула на Бога. Он ли бессилен? До сорока раз восстанавливал Он Израиль после падений в беснование оккультизма. Святые отцы говорят, что если бы и Иуда покаялся, то стал бы вновь Апостолом. Дело за нами, за нашим покаянием – действенным возвращением к вере и любви. И хорошо бы нам покаяться до катастрофы, а не после нее.

Православные пророчества ободряют: Святая Русь восстанет. В приближении этого дня – смысл сегодняшнего момента. Настоящей конференции в частности.

Нужно нам сейчас увидеть наше призвание в кристалле музыки.

Оно видно, но смутно. Мы слышали сейчас доклады о древнерусской музыке. Давайте сопоставим знаменный распев с синхронным ему протестантским хоралом. Какой невообразимый цивилизационный контраст! Вся стилистика знаменного распева являет духовную жизнь в свободе Божественной любви!

А протяжная русская песня? Ее тягучее адажио – от знания вечности не понаслышке.

А онтологические заветы Глинки всей русской культуре до наших дней! (В интернете есть моя статья на эту тему.)

Смутное видение надо довести до полной очевидности. Для того углубимся в первожест веры в сердце. Ведь невозможно рассуждать сразу о сотнях признаков, заквасивших русскую культуру. Слово должно быть одно, но чтобы в нем было все. Удачным обобщением оказывается понятие «онтологизма» в истолковании русской философии.

Онтологизм по Пармениду и элеатам есть тождество бытия и мышления. По понятиям Христианской веры, это в полной мере относимо лишь к Богу-Творцу: только Он одновременно и «Сый», Сущий, как Он и Сам Себя назвал (Исх. 3, 4; Ин. 8, 25); и Он же – Мысль, Любовь, Истина, Слово, Дух.

А человек? Богочеловек Христос дал и ему возможность обожения – пребывания в жизни Божественной Троицы.

И вот в этом пункте началось все углубляющееся расхождение между цивилизациями Запада и Православного Востока. Флоренский описал их через противопоставление установок психического иллюзионизма и русского онтологизма.

Откуда первое? Запад после отказа от Чаши в XII веке понизился в чувстве онтологизма: Небо удалилось; из усилий допрыгнуть до Неба родились готика, органум в музыке, а жизнь осквернилась созданием органов внешней церковной разведки и влияния с жутким девизом ордена иезуитов «цель оправдывает средства». Напомним также индульгенции, инквизицию, костры, пытки, крестовый поход, разграбивший Константинополь и переправивший на Запад мощи и другие величайшие святыни, в их числе Туринскую плащаницу. Венец искажений – картезианское мышление, заквасившее Западную культуру Нового времени.

Пропасть между Западом и Востоком!

Она, как говорят, не доказуется, а показуется. Сравним два суждения на одну тему.

Декарт: Cogito ergo sum. «Мыслю, следовательно, существую».

Праведный Иоанн Кронштадтский, чудотворец: «Мы потому и можем мыслить, что есть беспредельная мысль, как потому дышим, что есть беспредельность воздушного пространства. Вот отчего и называются вдохновением светлые мысли о каком-либо предмете. Мысль наша постоянно течет именно под условием существования беспредельного мыслящего Духа».

Кто перепутает авторов двух изречений? Для русского человека Декарт – марсианин. Или бес из НЛО. Но, может быть, Декарт все же оставался Православным и только изъяснялся неумело? Нельзя ли его истолковать по-русски? Можно, но со следующими уточнениями:

1. Не я мыслю, следовательно, существую, а Бог мыслит меня, и потому я существую, тут же славлю Его и восклицаю: «Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу о истине Твоей, о милости Твоей».

2. Способность мыслить дана мне в дар вместе с существованием.

3. Что значит мыслить? Значит приближаться к Богу-Истине всецелым усилием духа – доверием и живой верой, действующей любовью, ибо Бог есть любовь… Истинная мысль встроена в веру и любовь. Бесы и подражающие им люди (западная философия в частности) по этому критерию не мыслят, а мнят, двигаясь по линии вечного удаления от Бога. Мнят о Боге, мире, о себе. Познать себя можно только в Боге, а без Него останется лишь поганый психоанализ, во тьме которого мы не увидим бесов и они насмеются над нами. А луч света Божьего, осветив нас, тут же изгонит окаянных тварей.

4. Как Бог есть Единица в Троице, так, соответственно, человек соборен изначально и спасается не в одиночку. Обратите внимание: Декарт начинает с «я», а Иоанн Кронштадский – с ликования соборного «мы» в Боге-Троице.

Декарт вряд ли принял бы поправки в силу узости исходной позиции. И точно уж не понял бы простоты сердца русского Иванушки-дурачка в сказках и наших Христа ради юродивых. Но зато Декарт и не смог бы бегать по реке-Волхове «яко посуху», подобно блаженным Николаю Кочанову и Феодору, дабы обличить неправильную жизнь новгородцев.

А почему? Для ответа надо по совету Господа войти туда, откуда поднимается мысль, – в глубину сердца.

Настоящая мысль родится из первожеста живой веры – из состояния раскрытости сердца в Бога. Бог тут же обнаруживает Себя в такой мысли и заключает в нее животворящую силу, способную вдохновлять людей.

Что скажет русская святость на декартово: я мыслю?

Знакомая мне монахиня, обучавшаяся у схимонахини Антонии (Кавешниковой), великой прозорливицы и чудотворицы, тайнам умного монашеского делания, сказала ей: «Я подумала». – «А она как засмеется: да как же ты подумала?! Как ты могла подумать? Чем нам думать? И ума-то у нас нет. Ум-то Христов. А нам-то его нужно еще заиметь. А он так не дается. Бедная вдова за две лепты купила. А у нас что есть? Мы ведь если даем… Ох уж, кто из нас последнее отдает? Никто не хочет отдавать. Мы все от излишков, от излишков. А когда вот последнее…»

А Декарт-то думает, будто он думает. Бог у него появляется. Но как? Вторым ходом: не из первожеста раскрытости, а вторично, из умствований в состоянии захлопнутости дверей и окон души. Эта вера уже не живая, а книжная, схоластическая.

Живая вера изначального вселенского и исторического русского Православия не терпит вторичности, ибо Бог создал нас, а не мы Его. Не терпит никаких опосредований. Если мы – дыхание Божье (Быт. 2, 7), то из этой непостижимости и возносится истинная мысль. А вовсе не из горделивого: а я сам, я сам мыслю и существую. Тогда это уже не мысль, а мнение с геном богоборчества внутри, даже если в каскаде силлогизмов будут фигурировать вежливые слова о Боге. Господь ведь не случайно признаком истинной веры ставит чудотворение (Ин. 14, 12; Мк. 16, 17-18; Лк. 17, 5-6). Иоанн Кронштадтский постоянно подчеркивает: если мы в Боге, то наши слова не могут не быть чудотворными. И всегда добавляет: взято из опыта. «Всякое дыхание да хвалит Господа». Божие дыхание в нас – предмет и существо нашей мысли, свет ее, радость и вдохновение, сама способность видеть чисто и правильно, взглядом Божиим, не только освещающее нас Солнце правды, но и предметы видения в лучах истины, и себя видящего.

Русская мысль начинает не с отрыва от Бога, а с неразрывности, уподобляя себя той неразрывности, которая царит в недрах Пресвятой Троицы, в недрах Божественной любви. Единство Божие ведь – не мертвое единство камня, и не единство геометрической точки как абстракции. Божье единство – всецелая раскрытость Ипостасей Друг в Друга, то есть Любовь. Бог един и прост, потому что Он Любовь, потому что Он живое единство. Потому и русская Православная мысль не может не ощущать себя внутри Божественной жизни. Кстати, и само русское слово «думать» этимологически возникает из «дуть» и «дышать». Бог вдунул в нас Свое дыхание, и мы дышим им. Мысль на вдохе божественной красоты как у Иоанна Кронштадтского и на выдохе духовной вялости как у Декарта – глубоко отличны. Когда заканчивается божественный кислород в крови, то и сердце увядает, и мысль костенеет. Думать же по-русски – значит дышать и жить Богом.

Это и есть онтологизм. Его можно было бы определить как тождество бытия и мышления, чудесным образом поднимающееся из недоведомой глубины сердца в состоянии его всецелой раскрытости в Бога. Вера – реальное, бытийственное соединение с Богом. Начало веры – наше внимание к Богу – есть на самом деле Божье внимание к нам. Это одно. В этом тождестве, в этой встрече взглядов, в которой испытывается наша свобода, – корень онтологизма и специфический первожест Православной цивилизации.

И вот теперь мы получили ключ к любым, крупным и наимельчайшим, проявлениям русской культуры.

Возьмем ли поговорки? Они далеки от картезианства.

«Авось да небось»: совершенно не декартовская лексика и противоположная логика раскрытости. «Небось» этимологически прозрачно: не бойсь. Господь с нами, и все в его руке. Это размах русской души: «и не бойся никого, кроме Бога одного». А «авось»? Этимологически его переводят: «а вот!» На языке философии Ильин пересказал его так: это блестящая импровизация в последний момент. Откуда блеск? А это всещедрый Господь с радостью ответил на несокрушимое доверие души. Авось: а вот! Вот тебе и чудо! Господь близ! В другом месте Ильин пишет: русский человек не сам дело сделает, а оно само выйдет наилучшим образом. Сходно пишет о походке: хотите научиться ходить по-русски? Идите, как идется. Хотите научиться говорить по-русски? Говорите, как говорится. Это жизнь в свободе чад Божиих.

Безконечно преданный России генерал-фельдмаршал Христофор Антонович Миних говорил: Россия, по всей очевидности, управляется Богом, потому что никаких основ и предпосылок к ее существованию нет. «На Бога надейся, а сам не плошай». То есть: делай дело Божие, не будь плохим, будь хорошим в очах Божиих, – и Господь управит все твои дела. «В небо приходящим отказу не бывает», – гласит наша пословица. И еще: «Бог поберег вдоль и поперек»!

А русская музыка? И она вся в ореоле онтологизма. Апофеозы Рахманинова – не на глубочайшем ли вдохе красоты, не в предельной ли раскрытости сердца?

Возьмем ли внешнюю позу музицирования? На Западе исходно: рассудок навис как контролер над бегающими по клавишам пальчиками. В России – весовая игра. Дно звука принимается через руки в полноту духовного сердца. И тут же, из жеста раскрытия души в Бога, рождается океанская сила русского исполнительства, восторгающая слушателей в радость неземного бытия. Рахманинов прямо говорит о чувстве миссии, без которого пианист не может выйти на сцену. Этот особый характер русской музыки ярко воспринимается из письма Ивана Ильина Рахманинову (6 декабря 1929 года). Гениальный философ писал гениальному композитору: «Дорогой Сергей Васильевич! Я вернулся вчера домой потрясенный до глубины души. Хотел написать вам сейчас же; но где же было взять слова? Какие звуки! Какая власть! Какие линии! Это звуки – поистине серафической нежности и чистоты; это власть – Микеланджеловской мощи; и эта солнечная прозрачность голосов; и это дыхание!.. Это музыка поистине – сверхчеловеческая. Минутами делается даже страшно, как в очень высоких снежных горах. Хотелось спросить – да неужели это возможно? Неужели мне когда-нибудь удастся найти слова, чтобы написать о Вашей музыке?».

Эту особенность русского исполнительства отмечал и великий скрипач, лорд Иегуди Менухин. Он призывал учиться у русских. Они играют «классически: эмоционально, но без аффекта. А мы «преувеличиваем», «пережимаем» (см. «Россия – это сама жизнь». Заметки иностранцев о России с XIV по XX век. М., 2004. С. 425). Пережимаем – это и значит: по-декартовски начинаем со своего мнения, закрывая им Бога.

Возьмем русское хоровое дирижирование, вышедшее из храма. Западных дирижеров сильно раздражает наш параллелизм рук. Но представим Герберта Караяна в церкви. Какой кошмар! Нам ведь не фокусы независимых рук нужны, а любовь и согласие в Боге. Параллелизм рук родствен ласковому параллелизму терций в церковной музыке и в народной песне. Родствен основному принципу народного многоголосия – гетерофонии. Это все символы пронизанного любовью всецелого соборного согласия людей в благодати Божией.

У Рахманинова мы находим чудо контрастной гетерофонии, например, в девятом такте после цифры 9 во Втором концерте. Откуда оно? От соборного согласия сил души: в оркестре – преизбыточествующая полнота любви, а в партии фортепиано (при опоре на те же ноты, но в контрастной ритмике и артикуляции marcato) – героическая отвага (то есть жертвенная воля) любви.

Куда ни посмотреть – в бескрайную свободу метрики, тематизма, синтаксиса, формы, драматургии с ее установкой духовного реализма, – всюду мы чувствуем дыхание онтологизма.

За смиренный первожест сердца в простодушном доверии к Богу возлюбил Господь Святую Русь, даровал ей тысячекратный рост населения, великие территории обитания, богатства недр земли. Западное богословие забыло изначальную цель Христианской веры – цель обожения человека и человечества. Онтологизм русского Православия, вырастающий из сокровенности сердца, места таинственной встречи любви Божией с доверием к ней людей, не мог забыть об этом главном. Ведь именно в бездонности сердца, раскрытого в Бога, решаются судьбы планеты. Там наше призвание. Россия, стержневая страна Православной цивилизации, пока еще остается духовным центром Земли, ибо другой еще не сложился на Востоке.

Во времена, когда мир пошатнется, чтобы во всех цивилизациях разделились те, кто за Христа, и те, кто за антихриста, онтологическая культура России даст и всем иным цивилизациям измерение онтологической глубины. Тогда в каждой из них откроется то, ради чего и надеждой чего они на самом деле стояли на земле.

Но прежде сила онтологизма должна вновь просиять в самой Православной культуре. В XIX веке она удивила мир совестливостью литературы, добротой музыки. Впереди преображение других сторон культуры от экономики до политики. После катастрофы русской революции, вот уже сто лет растлевающей мир, – на нас легла задача возжечь свет в своей культуре, чтобы так исполнила страна свое призвание в мире, став снова Святой Русью.