Краткое жизнеописание сестры Марфо-Мариинской обители Клеопатры (Гумилевской)

Это была дружная, сплоченная нежной любовью друг к другу и глубокой христианской верой семья, жившая духовными интересами и стремлениями. Капитолина очень любила родных и с ранней юности трогательно заботилась о них, о чем свидетельствуют и ее стихи, посвященные матери, сестре, двоюродному брату. Ее двоюродным братом был будущий архиепископ Филипп (Гумилевский)[1], который, становясь на духовный путь, принял монашество с избранным ею именем.

Она была очень красива, но все знавшие ее отмечали прежде всего необыкновенную легкость ее характера. Всегда спокойная, миролюбивая, общительная и благодушно веселая, она умела объединить и умиротворить всех. Она старалась доверять всем и видеть в людях только лучшие стороны. Все это располагало к ней людей, знавших ее как лично, так и по ее письмам, стихам и рассказам (писать стихи она стала, видимо, очень рано). Будучи желанной невестой для многих образованных юношей, она была всецело поглощена духовными интересами и духовными исканиями, так что устроение своей мирской жизни ее вовсе не интересовало. Ее духовник вспоминает, как терпеливо она всегда ждала его приема, при этом обязательно с длинным списком интересовавших ее вопросов. Она посещала Богословские курсы, любила присутствовать на беседах церковных пастырей и богословов, хорошо знала Священное Писание и святоотеческую литературу и не мыслила себе жизни без частого посещения церковных служб. Особенно любила она Божественную литургию. Самоотверженная труженица, всегда готовая придти на помощь каждому страждущему человеку, она много молилась, нередко посвящая молитве к Богу тихие ночные часы. Она охотно знакомилась и общалась со всеми церковными, духовно настроенными людьми, но особенно всю жизнь искала старцев-наставников и могла говорить с ними часами. Более всех по душе ей пришелся старец Алексий из Зосимовой пустыни. Любила посещать храмы и обители, в которых имелись прославленные святыни. Страх Божий, благоговение к святыне, строгое соблюдение постов и твердое исполнение всех церковных уставов было для нее естественным. Вероятно, в те годы ею уже был принят иноческий постриг[2].

Духовный отец посоветовал ей углубить молитву и ожидать от Господа указания правильного, спасительного для нее пути. В это время как раз открылась Марфо-Мариинская община сестер милосердия, учрежденная великой княгиней Елисаветой Феодоровной[3] и имевшая своей целью служить страждущему человечеству, облегчая физические и нравственные страдания людей и содействуя их душевному спасению. Капитолина вступила в эту общину, будучи там известной уже как сестра Клеопатра.

При обители располагалась больница, где был превосходно организован лечебный процесс (в годы Первой мировой войны она была превращена в лазарет) и где сестры ухаживали за больными и ранеными. Кроме того, при обители был организован детский приют для девочек-сирот, в котором инокиня Клеопатра также несла послушание.

Став сестрой Марфо-Мариинской обители, Клеопатра очень дорожила этим званием и старалась быть его достойной. И действительно, оставаясь скромной и кроткой, она стала во всем примером для других. Она приняла жизнь и судьбу общины в свое сердце, радовалась ее процветанию и страшно огорчалась, когда, например, какая-то из сестер оставляла обитель и возвращалась в мир. Трудилась до полного изнеможения, совсем не считаясь со своим временем и силами, и никогда не имела никаких ни вещей, ни денег помимо казенного содержания. Свято соблюдая уставы общины, Клеопатра в то же время превыше всего ставила закон христианской любви. Так, желая помочь заброшенной туберкулезной девочке, она приютила ее у себя в келье, что было в нарушение всех правил. В любой момент она была готова оказать помощь страждущему и нуждающемся в ее участии человеку.

В это время нависшей над Россией черной тучи жесточайших гонений на Православную Церковь и грядущих чудовищных народных бедствий Богом дарованы были нашей земле необыкновенно ясные и чистые христианские души, многие из которых сподоблялись и особенных талантов и дарований, в частности, дарования поэтического. Писать духовные стихи было «обычным» среди христианских девушек того поколения, этим даром (конечно, в разной мере) обладали многие. Молодежь собиралась в кружки, где обсуждались вопросы Священного Писания и духовной жизни и где эти стихи читались и от руки переписывались в личные тетрадки (причем иногда неточно и обычно без указания автора; по счастью, в ряде случаев, как и в нашем, авторство оказалось засвидетельствованным или однозначно определяемым).

В то же время этому таланту как бы не придавалось особенного значения. Возможности и времени для углубленного занятия поэтическим творчеством, специальной работы над «оттачиванием» стиха, а иногда даже просто над завершением произведения у юношей и девушек, с увлечением занятых доброделанием, учебой, трудом, молитвой и различными церковными послушаниями, совсем не было. «Я просто начинала словно слышать ангела, говорившего мне стихотворные строки, и мне только надо было успевать скорее записывать», – вспоминала уже в глубокой старости свидетельница тех времен Ксения Александровна Колошина. Она рассказывала, как ей однажды в такой момент вдохновения пришлось, схватив какой-то кусочек бумаги, поспешно писать, положив его на спину находившегося впереди человека.

И в Марфо-Мариинской обители, где все были предельно заняты церковными послушаниями, писала стихи не одна Клеопатра. Но в сравнении с содержанием рукописных тетрадок, другими дошедшими до нас стихотворениями тех лет очевидно, что ее поэтический дар выделялся среди других своей яркостью и силой. Он был замечен и признан еще в ее ранней молодости, и ее произведения издавались в тоненьких брошюрках церковных изданий за подписью «К. Г.»; они продавались при храмах по нескольку копеек за книжку. Одна из таких брошюрок содержала поэму о святителе Алексии.

Удивительно чистым и светлым было в это мрачное и тягостное время восприятие жизни многих юных сердец, преисполненных любовью ко Христу и решимостью одному Ему посвятить свою жизнь. Конечно, это было так благодаря и полному христианской любви и чистоты воспитанию в потомственно православных семьях и, в огромной степени, благодаря целому ряду замечательных церковных пастырей, которых воздвиг Господь в эти предгрозовые годы и которые смогли повести юные души к истинным и высоким идеалам христианского духовного совершенства. Этот период был как бы всплеском Света Христова, он был ознаменован целым сонмом светильников веры и любви среди священников и иерархов Русской Церкви, которым был предопределен Богом в годину гонений, в завершение их высокой подвижнической жизни, мученический венец.

То было время пастырского водительства христианских душ, вольно и радостно избиравших спасительный путь полного доверия и всецелого послушания духовному наставнику, высота собственной духовной жизни которого властно (истинно Христовой властью, силой любви и кротости) привлекала к себе. Так происходило прежде всего в монастырях, где такое водительство являлось с древности традиционным, но зачастую и в миру, как в монастыре. Конечно, такое руководство было возможным и давало свои прекрасные плоды благодаря совершенно особенному отношению, глубокому почитанию со стороны духовных чад, ответная чистая и непорочная любовь которых простиралась навстречу отеческой любви пастыря.

Сохранилось стихотворение-трилогия Клеопатры Гумилевской, посвященное духовникам-наставникам.

Блаженны пастыри святые,
Нам Богом данные отцы,
Духовные отцы – родные,
За правду Божию борцы.

Зовете вы на путь спасенья,
Зовете всех к добру от зла.
Вы Церкви Божьей украшенье,
И утвержденье, и хвала.

Вы к небу путь избрали верный,
Стремясь к познанью Божества.
Несете подвиг вы чрезмерный,
Забывши немощь естества.

Так часто страждущие телом,
Но мощный дух в себе тая,
Вы проповедуете делом
О высшей цели бытия.

К вам, словно к отчему объятью,
Стремимся мы со всех сторон,
И самый воздух благодатью
Средь вас, мы верим, растворен.

И был ли кто оттолкнут вами,
Кто в вас участья не нашел?
Кто с неотертыми очами
От вас с печалью отошел?

Каких вам тайн не поверяли,
Каких сомнений и скорбей,
Каких грехов не раскрывали
Пред вами тысячи людей?!

Как ваше сердце не устанет
Всегда внимать нужде чужой
И сострадать не перестанет,
Немолчно к цели звать святой!

От вас ждут слова утешенья,
Поддержки в жизненной борьбе,
И язв душевных исцеленья,
И назиданья ждут себе.

От суеты и треволненья
К вам отдыхать идут душой;
У вас находят ободренье
И грешной совести покой.

А ваши скорби и страданья –
Зачем молчите вы о них?
Иль, ближних слушая рыданья,
Вы мук не слышите своих?..

Тяжел ваш крест, мы видим сами,
Мы сердцем чувствуем своим:
Вся ваша жизнь с ее трудами
Примером служит нам живым.

Простите нас за огорченья,
За нас подъятые труды;
Да наградят вас за терпенье
Обильно сжатые плоды…

Что воздадим за попеченье
Мы вам, духовные отцы?..
Мы верим: в праведных селеньях
Вас ждут нетленные венцы…

***

Не позабыть того мгновенья,
Тебе, наш пастырь дорогой,
Когда впервые на служенье
Ты Церкви выступил святой.

Припав к священному Престолу,
Оставив мира суету,
Повергся ты смиренно долу,
Вручая жизнь свою Христу…

Природы немощь сознавая,
Душа страшилась дар принять –
Но, эту немощь восполняя,
Явилась свыше Благодать.

Свершилась тайна посвященья,
Звучало «аксиос» кругом,
Земля и небо в то мгновенье
Слились, казалось, в звуке том…

***

О, кто нам подняться поможет,
Кто снимет греховный с нас гнет?
Открыть перед нами кто сможет
Чертога небесного вход?

Но Вышнего волей благою
Начертан Божественный план:
Меж небом и грешной землею
Посредник таинственно дан.

По данной от Господа власти
Священства приняв благодать,
Людские пороки и страсти
Он может «решить и вязать».

Свершение Жертвы Бескровной
Ему же Господь поручил –
И зрит в изумленье безмолвно
То чудо сонм ангельских сил…

О, пастыри, страшный и чудный
От Господа дар вам вручен;
На подвиг зовет Он вас трудный,
На небо возводит вас Он.

Христа да поможет благая
Десница вам в скорбном пути
На пажити тучные рая
Словесное стадо вести[4].

Ее духовник, знавший ее в течение 30 лет, вспоминает, что она «особенно тяжело переносила случаи неуважительного отношения духовных чад к пастырю. Она считала, что духовный отец должен быть на высоте своего высокого служения, и оберегала, как могла, от выражения несдержанности и высокомерия, которое допускали некоторые…»

Смотрением Божиим таким сердцам было дано видеть и крестный подвиг тех, кто служил для них святым примером, или хотя бы начало их крестного подвига. Вот стихотворение сестры Клеопатры, сподобившейся проводить в страдальческий путь священномученика Серафима, епископа Дмитровского[5], как бы отражающее единое переживание всех, пришедших тогда проститься с ним.

Посвящается епископу Серафиму (Звездинскому)

Лазурное небо синело над нами,
Был чудный апрельский ликующий день,
Под вешними все оживало лучами,
Манить начинало в прохладную тень;

Из ближнего храма до нас доносился
Веселый, торжественный, праздничный звон,
Далеко-далеко он ввысь уносился,
Но скорбную душу не радовал он…

Мы грустно сидели пред мрачной тюрьмою,
С решетками окна глядели на нас,
И сердце сжималось тяжелой тоскою,
И слезы невольно просились из глаз.

Чем больше кругом оживала природа,
От сна пробуждаясь холодной зимы,
Тем каждого больше манила свобода,
Казались мрачнее и стены тюрьмы…

Но вот стук замка… и раскрылись пред нами
Тяжелые створки железных ворот,
И тесными узники вышли рядами,
Толпясь, расступался пред ними народ.

В рядах заключенных был он, наш святитель,
В молитву сердечную весь погружен,
Высокого сана достойный носитель,
Приветлив и светел, как ангел, был он.

Он вышел, и твердою бодрой стопою
Он шел величаво спокойно вперед,
Живою его окруживши стеною,
Потоком широким стремился народ.

Смотрите – се, пастырь-изгнанник пред вами,
Святой панагией украшена грудь,
Сияя любовью, как будто лучами,
Готов он в далекий отправиться путь.

Кругом восклицанья, и вздохи, и слезы:
«Прощай, наш святитель, наш пастырь родной…»
Напрасно суровые слышим угрозы,
Напрасно толпу разгоняет конвой.

О, дайте взглянуть на страдальца Христова,
Пустите поближе к нему подойти,
Услышать его заповедное слово
И с болью сказать ему наше «прости».

Не делайте более тяжким прощанье,
Зачем здесь сверкают стальные штыки?
Но нет, вас не тронут мольбы и рыданья,
Но нет, не понять вам сердечной тоски.

Оставьте винтовки, не бойтесь восстанья,
Поверьте, ваш узник от вас не уйдет –
Не сам ли внушал он всегда послушанье,
Не сам ли смиренью учил он народ?

Пред вами не злобный преступник мятежный,
Не страшный убийца-разбойник, не вор,
Смотрите, как часто с молитвой прилежной
Он к небу возводит свой праведный взор;

Он Господа молит за паству родную,
Он молит за всех – и врагов, и друзей,
Хотел бы он каждую душу больную
Согреть и утешить любовью своей.

Иди же, невинный святитель-изгнанник,
Твой путь незнаком, и тернист, и далек,
Но, Бога слуга и достойный избранник,
Не будешь ты с Ним никогда одинок.

Да будет всегда Он с тобою незримо,
Иди же, Христу уловляя людей,
И, чудное имя нося Серафима,
Небесной любовью, как он, пламеней.

Будь яркой звездою в далеком изгнанье,
Как здесь ты светил, так свети же и там,
Но, верим, настанет конец испытанья,
И снова во славе вернешься ты к нам.

13 мая (30 апреля) 1923 г.[6]

Из этих строк становится ясно, что Господь привел Клеопатру, в юности своей с такой легкостью и живостью создавшую в поэме об исцелении Тайдулы идеальный образ святителя, сияющий неколебимой верой и высотой христианских добродетелей, встретить такого святителя в жизни, увидеть его своими глазами и, пронеся через многие годы неизменной и неповрежденной свою благоговейную любовь и веру, снова воспеть его вдохновенной песнью хвалы.

Все в обители великой княгини Елисаветы Феодоровны дышало особым духовным изяществом и красотой; такой была и сестра Клеопатра. Епископ Варфоломей (Ремов)[7] называл ее «изящной Клеопатрой»[8]. Она провела в обители десять лет, любящая и любимая всеми. Особенно ее любовь проявилась в трудные годы борьбы сестер общины за существование в условиях безбожного государства. После ареста и убийства новыми властями княгини Елисаветы сестра Клеопатра начинает делать все возможное для сохранения осиротевшей обители и постепенно играть в ее жизни все более значимую роль.

Подобно другим религиозным организациям, обители для легального функционирования нужно было проходить регистрацию в Моссовете. В документах о регистрации 1919 года К.П. Гумилевская значится последней в списке 32 сестер[9]. Но Удостоверение о регистрации Марфо-Мариинской религиозной общины от 25 ноября 1922 года выдано уже на имя ее руководителей В.С. Гордеевой[10] и К.П. Гумилевской[11]. Кроме того, она значится в числе двенадцати членов-учредителей общины, причем ее фамилия подчеркнута. В это время сестра Клеопатра несла послушание письмоводительницы. Сестры официально оказывали медицинскую помощь населению вплоть до 1925 года, когда, несмотря на ходатайства нескольких профессоров медицины, отмечавших профессионализм сестер, им было запрещено заниматься врачебной деятельностью. В документе Моссовета об аннулировании Устава общины от 6 февраля 1925 года Клеопатра Гумилевская значится делопроизводителем хирургической клиники[12]. Когда стало ясно, что усилия по сохранению обители бесполезны, она стала заботиться о том, чтобы насельницам было удобнее менять обстановку.

Господь возвысил Свою избранницу и до принятия собственного крестного, мученического пути. В воспоминаниях ее духовника записано, что из стен обители она вышла последней. Он пишет, что, по рассказам очевидцев, она уходила с большим крестом в руках. Уходя, остановилась среди двора, обернувшись к храму, преклонив колена, помолилась и со слезами на глазах вышла за святые ворота, прощаясь с жизнью в этом благословенном Богом месте навсегда.

После ареста большинство сестер были высланы из столицы. Всех их разделили на четыре группы и отправили санитарками в отдаленные больницы, в том числе и сестру Клеопатру (Гумилевскую).

Для сестры Клеопатры, горячо любившей своих родных, расставание было особенно тяжелым. Она оставляла престарелую больную мать на попечении своей слабой, беспомощной сестры.

Вот как вспоминает сестру Клеопатру на пути в ссылку одна из сестер обители в своем письме: «Первые сутки нашего тяжелого путешествия она скрывала свои слезы, лежа на скамье в поезде, переживая одна свои душевные страдания, на второй же день она поборола себя и явилась среди нас, чтобы всецело отдаться утешению унывающих и слабых духом, летала по вагону от одной скорбной души к другой, чтобы подбодрить и примирить с судьбой непокорных воле Божией. С ней как-то легче переживался внезапный тяжелый отъезд. Клеопатра сумела возбудить в нас интерес к ожидавшей нас новой жизни. Даже сидя на вокзале трое суток в ожидании решения нашей дальнейшей судьбы, в сырости, холоде и голоде, мы не теряли бодрости духа. В дальнейшем мы с ней оказались в одной больнице, и я была свидетельницей ее необыкновенного терпения и самоотверженного ухода за больными.

Незадолго до отъезда из Москвы у сестры Клеопатры обнаружились первые признаки рака. Болезнь требовала неотложной операции, но она не была сделана. С тем сестра Клеопатра и уехала в ссылку, где проработала в больнице почти три года. Болезнь пустила глубокие корни, охватила весь организм и свела Клеопатру в могилу»[13].

О последних годах жизни монахини Клеопатры мы знаем из сохранившихся записей по воспоминаниям ее духовника. По возвращении ее из ссылки болезнь, не получившая никакого лечения, продолжала прогрессировать. Рак груди – смертельный недуг, особенно мучительный в своей последней стадии, которая может быть очень длительной. Она «болезнь терпела без ропота, но мысль о смерти ее страшила. Когда ей близкие намекали об этом, она старалась перевести разговор на другую тему. Ее необыкновенная жажда жизни выражалась в интересе ко всему, с чем сталкивалась, в стремлении помочь всем, кому хоть как-то могла облегчить положение. <…> Когда ее навещали и приносили что-нибудь, она отбирала лучшее и просила передать другим, друзьям и близким.

Посещавшие, казалось бы, должны принести больной заботу, любовь, выразить внимание. В действительности же они, чаще всего, несли свои скорби, невзгоды, житейские нужды. И сестра Клеопатра забывала свою невыносимую боль (если только можно ее забыть) и выслушивала каждого, ободряя, утешая страждущих…» Это значит, что к ней приходили не как к больной, а как к человеку, от которого ждали духовной помощи, к духовной наставнице. И почитали ее, и страшились ее неотвратимо надвигавшейся смерти как потери человека, стяжавшего духовные дары, прежде всего дар любви Христовой, и ставшего драгоценностью на земле. И она сострадала всем и помнила обо всех до самой кончины. «Муки ее были так тяжелы, что хотелось, чтобы она скорее умерла и перешла ко Господу, Которого любила всем существом. Боялась сестра Клеопатра умереть без духовного напутствия. Господь не лишил ее этого блага: остаток дней был скрашен для нее близостью храма, посещением духовника и частым причащением святых Христовых таин. Последний раз она причастилась за несколько минут до кончины, сказав: “Как хорошо!”. Она любила цветы, и ей приносили цветы, что ее утешало…»[14] Скончалась монахиня Клеопатра утром 10/23 сентября 1933 года в возрасте около 50 лет. В этот день Церковь празднует память трех дев-мучениц Минодоры, Митродоры и Нимфодоры, пострадавших в начале III века. Сороковой день по ее кончине совпал с днем церковной памяти святой праведной Клеопатры, ее небесной покровительницы. Похоронена она на 16-м участке Ваганьковского кладбища Москвы.

По материалам Церковного архива ПСТГУ.

[1] Архиепископ Филипп (в миру Гумилевский Сергей Николаевич; 1877–1936) – с 1904 г. – преподаватель Тульской духовной семинарии, с 1906 г. – надзиратель за воспитанниками Московской духовной академии. В 1907 г. принял монашеский постриг и рукоположен во иеромонаха, затем назначен помощником инспектора МДС. В 1908 г. – инспектор Тифлисской духовной семинарии. В 1909 г. – инспектор Вифанской духовной семинарии. С 1910 г. – архимандрит и ректор Вифанской духовной семинарии. В 1913 г. назначен ректором МДА. Время его ректорства в Вифанской и Московской семинариях совпало со временем преподавания в этих семинариях иеромонаха Серафима (Звездинского), будущего епископа Дмитровского. В 1920 г. хиротонисан во епископа. С 1922 г. – епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии. В 1923–1924 и в 1926–1927 гг. находился в заключении и ссылке. С 1927 г. – епископ Звенигородский, викарий Московской епархии, член Временного Патриаршего Священного Синода. В 1931–1933 и 1936 гг. находился в заключении. 22 сентября 1936 г. умер в тюрьме г. Иваново.

По другим свидетельствам (в частности, воспоминаниям К.А. Колошиной), Клеопатра приходилась архиепископу Филиппу не сестрой, а племянницей.

[2] По твердому свидетельству К.А. Колошиной, сестра Клеопатра была монахиней, хотя время ее монашеского пострига осталось неизвестным.

[3] Святая преподобномученица великая княгиня Елисавета Феодоровна (1864–1918; память 5 июля), урожденная принцесса Гессенская, старшая сестра императрицы Александры Феодоровны, вдова великого князя Сергея Александровича, основательница и настоятельница Марфо-Мариинской общины милосердия.

[4] Личный архив К.А. Колошиной. Машинопись.

[5] Священномученик Серафим (в миру – Звездинский Николай Иванович, 1883–1937; память 13 августа), епископ Дмитровский. Закончил МДС и МДА со степенью кандидата богословия. В 1908 г. пострижен в мантию и затем рукоположен во иеродиакона, в 1909 г. – во иеромонаха. С 1909 г. – преподаватель церковной истории Вифанской духовной семинарии. С 1912 г. – преподаватель гомилетики и соединенных с нею предметов в МДС. В 1914 г. возведен в сан архимандрита. В 1920 г. хиротонисан во епископа Дмитровского, викария Московской епархии. В 1922–1925 гг. находился в заключении в Бутырской, Таганской тюрьмах и ссылке в Зырянском крае. В 1925 г. освобожден. В 1925 г. был ближайшим помощником Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). В 1926 г. выслан в Нижегородскую епархию, проживал в Серафимо-Дивеевском Троицком монастыре. В 1927 г. находился в заключении в тюрьме г. Арзамаса и тюрьме Нижнего Новгорода. В 1927–1937 гг. многократно находился в заключении самого строгого режима и далеких ссылках. В 1937 г. по приговору тройки УНКВД СССР по Омской обл. расстрелян.

[6] «Все вы в сердце моем»: Жизнеописание и духовное наследие священномученика Серафима (Звездинского), епископа Дмитровского / Сост., предисл. Меньковой И.Г. Изд-во ПСТГУ, 2007. С 127–128.

[7] Архиепископ Варфоломей (в миру – Николай Феодорович Ремов, 1888–1936) был известным московским архиереем и духовником, пользовавшимся большим почитанием церковного народа. В 1920-е годы был инициатором духовно-просветительской деятельности в Высоко-Петровском монастыре. В 1936 г. расстрелян.

[8] Изящный (слав.) – искусный, достигший совершенства.

[9] Сергий Матюшин, иерей. Священное Ваганьково. М.: Изд-во «Дом РДФ», 2007. С. 210.

[10] Валентина Сергеевна Гордеева, монахиня, казначея обители (тоже писала стихи).

[11] Сергий Матюшин, иерей. Священное Ваганьково. С. 210.

[12] Там же.

[13] Там же. С. 212–213.

[14] Воспоминания духовника. Рукопись. ЦА ПСТГУ. С. 4.