Я каждый день просыпаюсь с мыслью: «Слава тебе, Господи, что у меня нет второй, запасной Родины!»

Владимир Крупин

Владимир Крупин

 – Радость огромная, что святитель Николай пришел в Россию, пришел навсегда. И мне святитель Николай помогает всю мою жизнь.

Книгу «Русские святые» писал для воскресных школ. Писал как можно проще, деля на главочки (я же все-таки педагог по образованию!). Прочитают отрок или отроковица – передохнут. Так им легче ставить вопросы к прочитанному.

История этой книги такова. Давным-давно писал книжку для детей о святителе Николае. Она не вышла: издательство закрылось. Потом написал о святителе Николае в связи с Великорецким крестным ходом для журнала «Вятка».

Таким образом, книга «Русские святые» началась со святителя Николая. Но чувствовал потребность и о других святых писать. Жития святителя Димитрия Ростовского написаны прекрасно, но они для воцерковленных людей, их не порекомендуешь детям.

Очень был вдохновлен рождением первого внука. И жена тоже: даже песню написала колыбельную. Вот тут-то я и заключил договор с издательством. С чего начинал? Написал имена святых на бумажечках. Внук был еще махонький, а я с ним разговаривал. «Ну, о ком, Володенька, сейчас будем писать?» Он ручкой берет одну из бумажек. Говорю: «Хорошо, напишу о преподобном Сергии. А за какое время написать?» – «Ну, давай за неделю». Неделя – вроде маленький срок. Но я ведь взял обязательство перед внуком! Потом спрашиваю: «Ну, о ком следующем написать?» Так я быстро написал книгу.

Когда готовил книгу, мне в издательстве говорят: «Святитель Николай, он же все-таки из Мир Ликийских, грек…» А я: «Как мы скажем, что святитель Николай – не русский? Ответят: какая Малая Азия? Да он же из Можайска! Или: он еще из Великорецка…». В этом нашем вятском селе была обретена икона святителя. По нашей Вятской земле уже более 600 лет в начале июня идет Великорецкий крестный ход. Слава Богу, я вновь в нем участвовал!

Недавно завершил две маленькие работы. Первая книга – «На смену Пушкину пришел не Лермонтов, а Тютчев». Я отдал ее печатать. Вторая – «Как читать Шолохова?». Эту рукопись пока никуда не отдал. Для меня несомненно, что величайший роман XX века – «Тихий Дон». Какая мощь казацкая! Роман написан на великолепном русском языке. Это – величайшая заслуга русского языка. Шолохов был и коммунистом, и депутатом, но интуитивно, подспудно – он православный писатель.

– О чем еще хотели бы написать, о чем не сказали своим читателям?

– В первый период своей писательской жизни я писал, как свидетельские показания собирал. Когда я встречал искажение в описании какого-то явления, то мне необходимо было написать правду, как это было на самом деле. Я был свидетелем, дававшим показания о жизни. О гибели деревни, о разрушении старинных устоев.

Второй период иной. Когда знакомишься с глубинами нашей национальной культуры, то понимаешь, что жизни не хватит рассказать обо всем этом.

А теперь я смотрю на литературу как на мостик между мирской жизнью и духовной. Теперь мне кажется, что литература, которая не воцерковляет, бессмысленна. Зачем нужна еще одна среди многих тысяч бесполезных книг?

– Знаю, как вы болезненно ощущаете потери, которые несет русский язык. Ведь на наш великий язык постоянно идут нападки всяких недоброжелателей, русским языком плохо владеющих, которые стремятся его унифицировать, упростить, уподобить пластмассе…

 – Если в школе не будет отдаваться преимущество изучению предметов гуманитарного цикла, то нравственный уровень нашего общества будет неуклонно понижаться.

В отечественном образовании, к сожалению, нет таких предметов как закон Божий. А что же поддерживает нравственный уровень общества? Конечно же, отечественная литература! Изучение русского языка и литературы – это самое патриотическое дело, которое совершается в нашей школе. Не золото является нашим главным богатством, не нефть, не лес… Единственное наше достояние – русский язык. Он сегодня ущемлен. Сегодня чиновники не понимают насущной потребности преподавания русского языка. Почему? Да потому что они своего родного языка не знают.

Русский язык – величайший язык. Я много писал о нем. И чем дольше живу, тем больше робею перед этой великой стихией. Нет ни одного тончайшего движения души, которое нельзя было бы не выразить на русском языке.

На Украине в последние годы до чего доходило: Лев Толстой – это Левко Пузатый, Эмиль Золя – Милко Попел, Александр Пушкин – Сашко Громата. Вместо «Радуйся, Невеста Неневестная» говорили: «Радуйся, Девка Невенчанная». Но они поняли, что это ужас, и отказались от таких нововведений.

В русском языке есть тайна. Мы же не знаем, какое слово сохранится, какое отомрет. Сегодня оно местное, а через век – общеупотребительное.

Для русских век – это мгновение. Я выработал для себя формулу, что русские живут в вечности. Весь мир живет во времени, а мы – в вечности. Нам некуда торопиться.

Надо дорожить любым словом, любым! Ведь в том, что в русском языке богатый синонимический ряд – это же его достоинство. Знающий много слов родного языка богаче мыслит, как человек – он ценнее для государства.

Отсюда успехи и неистребимость так называемой деревенской прозы. Насколько бессильны перед нею всякие эфирные словоблуды! Потому таких писателей инстинктивно и не пускают на экран. Их настоящий русский язык изгнан из эфира.

В свое время была такая передача – «Русская речь». Ее вели очень квалифицированные, добрые люди. Нет теперь этой передачи. И возрождать ее никто не спешит.

Всегда нам в укор будет то, что одиночка Владимир Даль свершил труд, равный труду многих десятилетий иного гуманитарного института с его могучим коллективом и современными средствами науки и техники.

Защищать русский язык должно все общество, прежде всего ученые-языковеды, писатели.

В последние годы, увы, всерьез заговорили о реформе русского языка. И надо бить в рельс, как выразился в начале 1960-х годов Леонид Максимович Леонов, и сопротивляться. Тогда ведь проталкивалась радикальная реформа орфографии, более надуманная, чем основанная на научных исследованиях. Леонову никто из инициаторов реформы вразумительно не мог объяснить, почему вместо «заяц» надобно было писать «заец», вместо «огурцы» – «огурци». Он даже пошутил: если вместо огурцов вырастут огурци, то он не будет есть таких огурцей.

Леонид Максимович по поводу реформы русского языка писал: «Стихия народного языка представляется мне громадным неспокойным морем, которое вечно колышется, меняется, поминутно вспенивается и бессонно бежит куда-то… Нам… не дано иной возможности вмешиваться в этот процесс, кроме как с совещательным голосом». И еще: «…вопросы родной речи, как и начертания слов, которые для меня являются трепетной оболочкой мысли, решаются в недрах общенародной лаборатории».

Слава Богу, слово классика русской литературы было услышано, и экзекуции не состоялись.

А что ныне? Горе-реформаторы, видите ли, исходят из устоявшейся речевой и письменной практики. Уже включили в орфографический словарь такие речения, как «тусовка», «мочить», «трахнуть», простите… как будто каждый русский беспокоится, как ему правильно это написать.

Как-то видел по телевизору одного самоуверенного человека, который безапелляционно вещал о необходимости упрощения правописания, поскольку учащимся будто бы трудно усваивать правила и из школы выходят сплошь безграмотные молодые люди. И приводил примеры «трудностей», которые, мне кажется, совершенно несложны для усвоения.

Нужно требовать от Министерства образования и науки РФ, от правительства, чтобы язык – главный наш язык, государственный – занимал подобающее место в школьных программах.

Институту русского языка РАН надо бы твердо стоять на страже государственного языка, богатства нации, добиваться для себя права на это, а не заниматься искажающими наш язык изысканиями.

– В последнее время, к сожалению, противопоставляют Москву и регионы России…

 – Нередко слышишь: «Что вы там, в Москве, головой своей думаете?» То есть по инерции надеяться на Москву еще продолжают, думают, что там за них все решат. Диктат Москвы, к сожалению, есть. Есть и в нравственном смысле.

Как известно, на нелюбви к Москве сделал себе политическую карьеру покойный Александр Лебедь: Москва, мол, это криминальный капитал, Москва охамела, зажралась…

Но есть же и Москва – хранительница святынь, величайшей культуры!

Поэтому для меня существуют две Москвы.

Расскажу такой случай. Однажды приезжали в столицу знакомые женщины. Одна потом Москву проклинала, называла ее адом и Вавилоном, зареклась на ближайшие сто лет сюда ездить. «Ужас кромешный! – говорила она. – И обокрали, и обхамили, и обманули. На Черкизовском рынке куртку купила – она в три дня расползлась. В Лужниках дочери сапоги – все подметки отлетели. А нищие какие наглые – прямо за руку хватают, денег требуют. Везде толкотня, милиция…»

А другая знакомая женщина, рассказывая мне свои впечатления о Москве, вся светилась от счастья, мечтала еще скопить денег и детей привезти сюда на каникулы: «В Свято-Даниловом монастыре на патриаршую службу попала. Это ж такая благодать – под благословение Святейшего подошла! В Новоспасском была, там и Покровский монастырь рядом, матушка Матрона… В Новодевичьем так бы и век простояла. В Сергиев Посад ездила, чуть на свой поезд не опоздала. Полчаса до поезда оставалось, я кое-что для своих похватала, не меряя и не рассматривая, а все подошло, такое прочное и красивое».

Такие вот две женщины, такие вот две Москвы. Кто что хочет увидеть, то и видит. Да, есть Москва рыночная, торгашеская. Но есть Москва вечная, Москва – Иерусалим Нового Завета. И как не оклеивай ее заборы рекламой, как не загружай витрины сверкающей химической снедью, Москва вечная, она еще и не то видывала. Все переживет и Москвой останется – объединительницей славянства и твердыней Православия, столицей России, Отечества, Отчизны.

 – Вы постоянно пишите и говорите о спасении Отечества нашего через глубинную Россию, через землю, через малые города…

 – Это несомненно! Как у реки есть исток, так все начинается в глубине России. В глубинной России зарождается культура, вырастают мастера культуры. Это же не я придумал. Есть такая пословица: «Бальзаки умирают в Париже, а Репины приходят из Чугуева». Только глубинная Россия могла родить Ломоносова или моих земляков Васнецовых.

В 1961–1963 годах я служил в Кубинке, в ракетных войсках. Когда отмечалось 150-летие Бородинской битвы, мы, солдаты, ездили на воскресники на это поле и уже тогда замечали, что русские памятники как-то поскромнее, нежели французский. Вроде они и оккупанты, захватчики, а как-то их монумент красуется получше.

Потом, когда я уже занимался историей Бородинской битвы, видел, что к 100-летию битвы было много протестующих заявлений тогдашней общественности против засилья иностранщины.

Нашествие на Россию, давление на нее будет увеличиваться. Будет страшнее и хуже. Еще не такие образцы мы увидим, накат будет сильнее и сильнее. Через интернет, через все что угодно…

Главное наше спасение – это близость к земле. Земля для нас, русских, никогда не была территорией. Не была только средством для прокормления – полем, садом, огородом. Земля была всегда категорией нравственной! Илья Муромец не мог припасть грудью к плантации. Именно мать – сыра земля дает ему, другим русским богатырям силу. Слава Богу, уважительное отношение к земле в глубине России, несмотря на нашествие цивилизации, сохраняется.

Почему так оскорбляет сейчас разговор о продаже земли? Земля – это Божье достояние.

Недавно в одной стране, а мне довелось объехать весь мир, я решил искупаться в море. И вдруг вижу проволоку с надписью «Приват». Что это такое? Частная собственность. Я километра три шел в обход.

И у нас то же самое хотят сделать. Купаться на реку не пойдешь или в лес по грибы. Такого у нас не должно быть. Упаси Бог!

Господь долго терпит, но больно бьет. Страшно, если земля станет предметом спекуляции, наживы. Уповаю на то, что здравый смысл в нашем Отечестве возобладает.

И еще. Господь всегда лечит тем, чего человек по неразумению своему больше всего хочет. В начале XIX века как завидовали русские обыватели жителям Парижа, что там даже извозчики говорят по-французски. Пришли французы и загнали коней в Успенский собор. Захотели мы построить рай на земле. Пожалуйста – совершилась революция! Теперь мы себе вбили в голову рынок. Пожалуйста – вот вам рынок, пользуйтесь!

 – Традиционный вопрос: что делать?

 – Алан Даллес разрабатывал план уничтожения России, Збигнев Бжезинский Россию похоронил, даже собственные «эксперты» уже ее приговорили. А Россия живет, и будет жить потому, что у нее есть непохожий на другие страны свой духовный путь. Мы – основание престола Божьего.

Самое плохое, когда некоторые нынешние дети, воспитанные «ящиком», учащим их, как не любить Россию, стыдятся своих бедных родителей. Это страшно! Я рос в большой семье. У меня мать – домохозяйка с четырьмя классами образования. Но она – величайшая женщина! Неужели мне было бы лучше, если бы мать была какая-то стерва со знанием десяти языков и с лакеями. Неужели бы я вырос русским писателем?

Не знаю, когда у нас в стране назреет социальный протест. Но в ближайшие 20–30 лет мы можем быть спокойны в том плане, что дети новых русских не будут продолжать дело отцов. Есть серьезное исследование Медведевой и Шишовой о наследниках богатых людей. Им все дается готовым. Сначала они закомплексованы, потом – агрессивны. Поэтому у них нет будущего. А будущее есть у тех людей, которые будут использовать свои капиталы на Родине, использовать для возрождения России.

Деньги – категория мистическая! Если у кого-то много денег, то у кого-то мало, и наоборот. Если человек не глядит на деньги как на средство делать добрые дела, то они ему отомстят. Это закон такой. Много раз убеждался в его правильности.

Что касается культурного протеста против уничтожения русской культуры, он тоже уже созрел. Все эти «фабрики звезд», «аншлаги», «жваноиды» – это, конечно, юмор ниже пояса. Это – пошло, безлико, безобразно, оскорбляет нравственное состояние человека.

Помню, в школьном театре мы ставили Островского, Гоголя, Грибоедова. Я – с безукоризненным вятским произношением! – играл Чичикова, Чацкого…

Один раз в год в наше село Кильмезь (в него, кстати, до сих пор нет асфальтовой дороги, вот из каких я мест Вятской области!) приезжали артисты из города. Это было событие величайшее. «Ну, как же… вот мы – самодеятельность. Что это мы ставим? А это – настоящие артисты приехали. Настоящие! Ой!».

А память была молодая, она все запоминала жадно. Отлично помню, что они привозили нам такую халтуру, что просто дальше некуда. Сидят на сцене и кривляются! 55 лет прошло, а я помню эту халтуру. Вот что нам город предлагал. Мы же в своем селе глухом, еще с керосиновыми лампами-семилинейками были, оказывается, ближе к мировой культуре, к русской классике, нежели городские актеры.

Наше Отечество, слава Богу, не перестало рождать таланты. Мы видим, что и сегодня в глубинной России гораздо сильнее творческие силы. Так, например, в Можайске, живет и работает архитектор Николай Васнецов из рода Васнецовых. Мы виделись с ним на освящении часовни по его проекту у истока Москва-реки. Без нее уже нельзя представить ни Россию, ни Московскую область, ни Можайскую землю.

Я спокоен за судьбу России, безо всякой паники отношусь к происходящему вокруг. Я каждый день просыпаюсь с мыслью: «Слава тебе, Господи, что у меня нет второй, запасной Родины!» Тут могилы моих предков, здесь моя судьба. Я не говорю, что Россия лучше всех стран в мире. Нет. Я говорю: для меня Россия лучше всех!

Беседу вел Николай Головкин,
член Союза писателей России