Миссионер и цензор

«Не должно забывать, что порок всегда и везде сам кидается в глаза, а добродетель не выходит на выставку. Ее скрывает от людей безмолвие келий и тихое уединение. Так и в природе: куда ни обратись, везде можно натолкнуться на булыжник; а золото и дорогих камней надобно искать в недрах земли». Так в своих «Путевых заметках» писал о положении русских монастырей в Иркутской епархии архиепископ Нил (Исакович). Но это очень тонкое наблюдение и меткое сравнение удивительным образом подходит не только к Иркутской епархии середины XIX века, но и вообще к любому периоду церковной истории.

Архиепископ Нил (в миру Николай Федорович Исакович, 1799-1874) среди современников был известен как миссионер, историк, краевед, общественный деятель[1]. Выпускник Санкт-Петербургской духовной академии (1825 г.), преподаватель Черниговской семинарии, Киевской академии, ректор Ярославской семинарии. В 1835 г. был рукоположен в архиерейский сан и направлен в Вятку, в 1838 г. – в Иркутск, где нес архипастырское служение до 1853 г. После этого вплоть до своей кончины возглавлял Ярославскую кафедру.

На каждом месте своего служения архиепископ Нил очень много внимания уделял Евангельской проповеди, результатом чего стало обращение в Православие в Вятской епархии около 5 тысяч старообрядцев, в Сибирских землях – более 25 тысяч язычников. Владыка был противником каких бы то ни было насильственных методов распространения православной веры. Миссионеры должны всегда очень внимательно и тактично относится к человеку, которому проповедуют веру во Христа. Подавая пример другим, владыка Нил в совершенстве изучил монгольский и бурятский языки и переводил на эти языки Священное Писание и отдельные богослужебные тексты. Можно ли после этого удивляться, что высокопреосвященному миссионеру удалось обратить в Православие даже представителей племенной знати (тайши) 27 родов балаганских бурят.

Но и это еще не все. Проповедуя христианство в Сибири, владыка Нил столкнулся с серьезной, а главное успешной прозелитической деятельностью представителей буддизма. Чтобы воспрепятствовать этому процессу владыка Нил обратился к первоисточникам буддизма (Ганджур и Данджур) и написал фундаментальный для своего времени труд «Буддизм, рассматриваемый в отношении к последователям его, обитающим в Сибири».

Во время своих многочисленных, порой даже очень опасных для жизни, поездок по Сибири владыка Нил всегда находил время полюбоваться местными красотами. Многочисленные поэтические описания природы Сибири можно встретить на страницах всё тех же «Путевых записок». Кроме того за всё своё время пребывания в Сибири, а это целых 15 лет, архиепископ собрал уникальную минералогическую коллекцию. После смерти владыки коллекция эта, согласно его завещанию, была передана в минералогический музей Санкт-Петербургского университета. Вот как оценивал значение этого собрания В. И. Вернадский, который после окончания Санкт-Петербургского университета в 1885 г. был хранителем минералогического музея: «Коллекция архиепископа Нила являлась одним из драгоценнейших и лучших частных собраний в России и содержит много важных данных для минералогии Сибири; особенно хорошо в ней представлены кристаллы драгоценных камней Сибири: топазы, бериллы, турмалины <…> Для будущей минералогии Сибири архиепископу Нилу удалось сохранить много данных, которые без него пропали бы навсегда. Минералогическая коллекция архиепископа Нила была составлена не случайно, а с любовью и трудом и сохранила нам драгоценные, теперь недоступные памятники минералогии Сибири первой половины столетия»[2].

Не лишним будет напомнить, что именно по инициативе и благословению архиепископа Нила в Русской Церкви в 1860 г. вышли первые епархиальные ведомости – Ярославские. Потом будут Херсонские, Киевские, Тамбовские… К началу XX столетия практически каждая епархия будет издавать свои ведомости. Но первый епархиальный журнал вышел в Ярославле при архиепископе Ниле!

Благодаря своей научной и общественной деятельности архиепископ Нил еще при жизни не был обойден вниманием научного и литературного сообщества. Так, архиепископ Нил был избран почетным членом Санкт-Петербургского и Казанского университетов. Также владыка Нил стал прототипом главного героя рассказа Н.С. Лескова «На краю света».

В настоящее время исследователи также не проходят мимо имени архиепископа Нила. Одних привлекает упомянутая минералогическая коллекция. Другие обращают внимание на «Путевые заметки». Одна из современных исследовательниц после небольшого, но емкого анализа этого весьма интересного сочинения преосвященного Нила, пришла к выводу, что “Путевые заметки” «должны рассматриваться не только в рамках собственно церковной литературы, но и как одно из выдающихся произведений русской литературы в целом, сопоставимое с другими шедеврами жанра путешествия»[3]. Что касается шедевров, то к ним относятся «Письма из Франции» Д.И. Фонвизина, «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина, «Путешествия вокруг света…» И.Ф. Крузенштерна, «Фрегат Паллада» И.А. Гончарова, «Странник» А.Ф. Вельтмана, «Зимние заметки о летних впечатлениях» Ф.М. Достоевского.

Вместе с тем исследователи различных сфер деятельности высокопреосвященнейшего Нила совсем не говорят о нем как о духовном цензоре. А ведь здесь есть о чем поговорить!

Во-первых, владыка Нил был связан с духовной цензурой как автор. Как известно, любое сочинение должно было пройти сквозь ее игольные уши. Архиерейский сан в этом смысле не давал никаких привилегий. В истории духовной цензуры бывали случаи, когда цензоры протоиереи или архимандриты не пропускали к печати сочинения епископов и архиепископов. Однако это, конечно, не про владыку Нила. Когда он подготовил к печати свою работу о буддизме, то обратился за разрешением непосредственно в Синод. Сопроводительное письмо, которое в подобных случаях представляет собой два-три предложения, под пером Ярославского архипастыря превратилось в настоящий миссионерский манифест. Например, обосновывая необходимость издания подобного труда о буддизме, владыка писал:

«Начиная от Индии и Тибета до сопредельной с Восточною Сибирью Китайской Монголиею, поклонники Будды считаются миллионами. Даже в пределах нашего Отечества буддизм, явившись случайно, нашел благоприятную для себя почву в странах Сибирских, умел стать твердою ногою, воздвиг капища <…> и господствует от Амура до Лены над значительною частию Монгольских и Тунгусских племен. Явление это, от каких причин не происходило бы, не должно ускользать от взора и внимания людей благомыслящих. И чем глубже язычество в виду Православного населения пускает корни свои, чем большие массы народа увлечены в его сети, тем вящние даются побуждения к раскрытию источных начал зла, к обнаружению оснований, на которых утверждается столп лжемудрия, которых познание всегда будет служить важною препоною в деле обращения язычников к свету христианства. Мысль сию имел сам Петр Великий, когда отправляя Духовную Миссию в Пекин, обязывал членов ее собрать сколь можно верные сведения о буддийской вере. Но предмет этот до ныне остается не исследованным не только в подробностях, но и в главных своих частях»[4].

Работа архиепископа Нила, таким образом, по мысли самого автора должна была хотя бы отчасти заполнить имеющуюся лакуну. Синод направил сочинение на прочтение и цензурирование в столичный духовный цензурный комитет, где ее просмотрел профессор Санкт-Петербургской духовной академии В. Н. Карпов. Цензор не стал затягивать и уже через неделю представил положительный отзыв. Еще через полгода книга вышла в свет (в 1858 г.). Кстати, о цензоре. Именно Василий Николаевич Карпов в середине XIX в. перевел на русский язык труды известного философа Платона. В начале XX в. в актовом зале столичной духовной академии находились только два бюста наиболее известных академических профессоров – В. В. Болотова и … В. Н. Карпова.

Во-вторых, если продолжить разговор о связях владыки Нила с цензурой, архиепископ Нил сам очень часто по распоряжения Святейшего Синода выполнял обязанности синодального цензора. И выполнял он эти обязанности в 1850-х гг., если судить по протоколам столичного цензурного комитета, чаще других архиереев. Рядом с ним по количеству просмотренных рукописей можно поставить только архиепископа Агафангела (Соловьева).

Владыка Нил был очень строгим и чрезвычайно въедливым читателем. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в архивных фондах отзывы. Доставалось всем! И писателям и даже духовным цензорам.

Так, согласно синодальному указу от 31 декабря 1856 г., следовало, что архиепископ Ярославский Нил просмотрел и запретил печатать представленную Петербургским духовным цензурным комитетом рукопись священника Василия Смарагдова: «Жизнь, деяния и писания св. Григория Двоеслова». Причиной запрета стало наличие в сочинении существенных ошибок, которые могли «пред читателями наводить тень на самую чистоту и святость Церкви Вселенской, и потому подлежат строгому осуждению». Цензору протоиерею Михаилу Богословскому, одобрившему рукопись при наличии в ней серьезных недостатков, было сделано замечание, а цензурному комитету, «представившему рукопись без ближайшего, очевидно, знакомства с внутренним ее содержанием, поставить сие на вид и внушить в подобных случаях быть на будущее время осмотрительнее»[5].

Если доставалось самим цензорам, то что говорить о писателях, среди которых, были не только простые священники, журналисты, но и известные ученые. Одним из таких ученых, которому пришлось серьезно столкнуться с духовной цензурой, был Петр Петрович Пекарский. Сейчас он известен в научной среде в первую очередь такими своими фундаментальными исследованиями как «История Академии наук» и «Наука и литература при Петре Великом». По поводу второй работы один из исследователей творчества П. П. Пекарского отмечал: «Ни один период в дореволюционной библиографии не получил такого обстоятельного и точного освещения, какое выпало на долю первой четверти XVIII в. в исследовании Пекарского. Библиография, составленная им, по полноте и тщательности выполнения по праву может быть названа классической, а автор ее по справедливости занимает место среди самых выдающихся русских библиографов»[6].

В 1858 г. Пекарский представил свое исследование «Наука и литература при Петре Великом», над которым работал с 1855 г., и светский Санкт-Петербургский цензурный комитет. Там рукопись цензурировал многоопытный А. И. Фрейган, который и на этот раз подтвердил репутацию въедливого чиновника, сделав очень много придирчивых замечаний и мелочных исправлений.

Однако разрешения одного только светского цензора для публикации рукописи было недостаточно. Дело в том, что согласно цензурному законодательству Российской империи, гражданская цензура должна была отправлять рукописи на просмотр в духовную цензуру, даже если в ней было всего-навсего несколько предложений, относящихся «к догматам веры или к священной истории»[7]. В работе Пекарского таких отрывков было очень и очень много.

Поэтому в июле 1859 г. рукопись Пекарского из светского комитета поступила в столичный духовный цензурный комитет, где ее рассмотрел архимандрит Фотий (Романовский). Духовный цензор, после тщательной работы своего светского коллеги, не стал придираться к мелочам и одобрил рукопись. И если бы разрешения цензора было достаточно, то работа тотчас была бы отправлена в печать. Однако еще 28 марта 1852 г. было принято синодальное распоряжение, согласно которому духовные цензоры обязаны были предоставлять уже одобренные ими рукописи на рассмотрение непосредственно в Синод в тех случаях, если рукопись содержала «довольно мест, представляющих состояние Русской церкви со времени учреждения Св. Синода, причем делается иногда выписка из дел синодальных»[8].

Поэтому в полном соответствии с действующим духовно-цензурным законодательством рукопись была направлена в Синод, который поручил ее на рассмотрение как раз архиепископу Нилу. Ответ иерарха-цензора был написан в скором времени и оказался для автора достаточно разгромным. На основании отзыва Ярославского владыки Синод издал указ, в котором говорилось, что рукопись Пекарского не одобряется «к напечатанию без исправления по замечаниям» цензора.

Что же это были за замечания?

Архиепископ Нил считал, что из рукописи следует исключить или исправить все те места и отрывки, в которых в невыгодном свете представлена жизнь Русской Православной Церкви, а также деятельность отдельных представителей высшей церковной иерархии. По поводу некоторых эпизодов, дискредитирующих образ жизни и деятельности священнослужителей, цензор прямо заявлял: «Для чего увековечивать печатью то, что достойно не памяти, а забвения?»[9]

Архиепископу Нилу, например, не понравилось отношение Пекарского к деятельности ученых монахов Киево-Могилянской коллегии. В качестве образцового исследования, где деятельность духовной школы освещалась, по мнению цензора, правильно, владыка указал на уже известную тогда работу В. И. Аскоченского «Киев с древнейшим его училищем». Аскоченский духовную школу на Днепре описывал следующим образом: «Благословение Божие, преподанное Святейшими Патриархами, не осталось втуне, и вся Россия узрела благодатные плоды, принесенные Киевским вертоградом Духовного просвещения. Крепко стояла Коллегия, в лице своих воспитанников, против злоумышленного папизма и свирепствовавшего униатства; успешно отражала стрелы, бросаемые на Веру Православную реформаторами всех сект, высылала в глубь Севера своих питомцев поведать Славу Божию и устраивать просвещение народа, образовала искуснейших Богословов и Филологов»[10].

Пекарский же в своей рукописи о той же школе и ее значении писал совсем иначе: «Киевская Академия имела наставниками монахов, которые, по рассмотрению Могилы, приготовлялись в Польских школах... Тамошние ученые, заняв оружие у врагов своих, не могли не действовать в их духе. Здесь и должно искать причину подражания иезуитской литературе... Не прошло и 40 лет, как Киевские ученые, с своими неуклюжими силлабами, астрологическими бреднями, напыщенными казаньми и польским словарем являются в Москву... не забыв при том взять запас интриг, желания половить рыбы в мутной воде»[11]. В конце концов Петру Петровичу пришлось поступиться своими резкими и броскими фразами и в окончательном варианте текст зазвучал уже совсем по-другому: «Не прошло и 40 лет как киевские ученые являются в Москву. И это было весьма кстати для просвещения в России, но не во-время для них лично»[12].

Примечательно, что к сочинению самого Аскоченского Пекарский относился отрицательно: «Книга эта, представляет много произвольных выводов, большею частью неверно изображает события и написана семинарской напыщенностью»[13].

В целом, многочисленные замечания высокопреосвященного цензора по поводу работы Пекарского сводились к следующему:

- взгляд автора на духовенство Русской церкви в рассматриваемый им период времени слишком строг;

- многочисленные выписки, особенно в XII главе, за редким исключением, не могут не служить поводом для укора и обличения в адрес церковных деятелей, трудившихся на поприще духовного просвещения;

- к многочисленным сочинениям, которые сохранились с петровских времен, надо подходить выборочно, «чтобы среди хлама легенд отыскать бисера, украшавшие священную старину Православной Руси»[14].

Учитывая, что на написание монографии Пекарский и без того потратил очень много времени и сил, то теперь нужно было идти на уступки, чтобы книга все же нашла своего читателя. Автор принял все замечания духовного цензора к сведению и исполнению.

В очень короткие сроки ученому удалось управиться с внесением всех необходимым исправлений. Уже в январе 1860 г. на заседании Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета было рассмотрено обращение П. П. Пекарского, в котором ученый утверждал, что он внес все исправления, а отдельные места были кардинально переработаны. Например, была сокращена целая глава: «В XII главе найдены Его Высокопреосвященством неудобными к напечатанию многие выписки из старинных рукописей, почему я решил исключить из моего сочинения всю эту главу»[15]. Духовный цензор архимандрит Фотий, который проверял рукопись на предмет внесения всех исправлений, указанных архиепископом Нилом, подтвердил заявление автора. Работа была допущена к печати и вышла в свет в 1862 г.

После приведенных двух примеров цензурной деятельности архиепископа Нила может сложиться впечатление, что владыка-цензор был противником прогресса и науки и был сторонником и другом обскурантизма. Отнюдь! Ведь не надо забывать, что речь идет о почетном члене двух российских университетов и обладателе уникальной минералогической коллекции. У владыки Нила просто были свои взгляды на труд писателя и его значение для читающей публики, которую он не просто уважал, а любил как церковный архипастырь! Наверное, он просто не хотел, чтобы читатель развращался всякими скабрезностями и баснями из прошлой и настоящей церковной и околоцерковной жизни.

О том, что владыка Нил был противником обскурантизма, свидетельствует следующий его отзыв на сочинение протоиерея Остромыслова (имя священнослужителя в документах не указано) «О духе Православия». Это сочинение так и не вышло из печати. Виновником стал владыка Нил, который в своем отзыве в Синод кратко изложил основные идеи запрещенного им сочинения: «Выражая в общем характер грубого мистицизма, сочинение в частностях своих преисполнено парадоксами, до невероятия странными. Приняв за аксиому, что человек и весь род человеческий есть ничто, есть ноль, и что для блаженства его необходима такая жизнь в Боге и с Богом, какую имеет дитя в матерней утробе, приняв, говорю, положения сии за аксиоматические, автор зиждет на них свою теорию. С грустию смотрит он на преуспеяние наук. Столп Вавилонский видит во всех произведениях искусства и художеств. А совершившийся в мире переход народов от кочевого и страннического быта к жизни оседлой кажется ему делом каинским: и это потому, что Каин первый создал на земле град. <…> Современные богословские системы и другие основные пособия наук для автора будто не существует. Он идет собственным путем и зиждет собственную теорию, но теорию такую, принятие которой равняется смертному приговору над всеми преуспеяниями ума, над тем всем, что высит человека, что составляет благосостояние народов». В заключении своего отрицательного отзыва владыка дает совет автору представленного сочинения: «Сочинитель же хорошо сделает ежели умудрившись настоящим опытом и сознав свое бессилие, откажется навсегда от своих мнений и предаст их вечному забвению»[16].

В этой истории удивление вызывает не столько позиция владыки Нила, она-то как раз совершенно нормальная и адекватная, сколько вопрос о том, как такой текст мог пропустить и разрешить к печати духовный цензор из столичного комитета!

Цензурная деятельность архиепископа Нила, свидетельством которой являются еще десятки отзывов, являет нам человека глубоко образованного и просвещенного с твердо устоявшимися взглядами и принципами. Он ясно понимал, о чем и что должно писать, а о чем стоит умолчать или совсем забыть. Другими словами, для владыки Нила не история важна ради истории, не наука ради науки, нет! Литература, просвещение, наука только тогда имеют настоящую ценность, когда ведут человека ко Христу, а не уводят от Него.

_{[1] Ивановская О.Г. Архиепископ Нил (Н.Ф. Исакович) как ярославский краевед и общественный деятель // Век нынешний, век минувший…: Исторический альманах. Вып. 2. Ярославль, 2000. – С. 107-115.}

_{[2] Цит. по: Анастасенко Г.Ф. Архиепископ Нил Исакович и его минералогическая коллекция // Памятники науки и техники. 1990. – М.: Наука, 1992. С. 174.}

_{[3] Мельникова С.В. Миссионер, ученый, философ, поэт: образ автора-путешественника в «Путевых заметках» архиепископа Нила (Исаковича) // Вестник Пермского университета, 2013. Вып. 1(21). С. 106.}

_{[4] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1283. Л. 34-34об.}

_{[5] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1357. Л. 16.-16.об.}

_{[6] Машкова М.В. П.П. Пекарский (1827-1872): Краткий очерк жизни и деятельности. – М., 1957. С. 3.}

_{[7] Сборник законоположений и распоряжений по духовной цензуре с 1720 по 1870 гг. – СПб., 1870. С. 87.}

_{[8] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1359. Л. 145об.}

_{[9] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1303. Л. 7-7об.}

_{[10] Там же. Л. 4-4об.}

_{[11] Там же. Л. 5-5об.}

_{[12] Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Великом. Исследование. Т.1. Введение в историю просвещения в России XVIII столетия. – СПб., 1862. С. 2.}

_{[13] Машкова М.В. П.П. Пекарский (1827-1872): Краткий очерк жизни и деятельности… С. 40.}

_{[14] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1303. Л. 11об.}

_{[15] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1360. Л. 7.}

_{[16] РГИА. Ф. 807. Оп. 2. Д. 1359. Л. 157-157об.}