Храм в зоне отчуждения

Иоанно-Богословский храм, село Сидоровичи Иванковского района Киевской области

Село Сидоровичи расположено поблизости чернобыльской «зоны отчуждения» – 30-километровой территории, закрытой для проживания вследствие масштабной экологической катастрофы – взрыва на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года. Но и с прилегающих к зоне бедствия сёл выехала большая часть населения. Сидоровичи Иванковского района Киевщины, попавшее в 4-ю зону отчуждения – одно из таких, некогда благополучных и процветающих, в прошлом с мощным советским колхозом. А ныне – опустевшее, с заросшими полями и разрушенной животноводческой фермой, насчитывающее около 100 жителей, в основном пенсионеров, доживающих свой век...

Церковь моего детства

Главной достопримечательностью деревни остается деревянный храм в честь Святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, построенный в конце позапрошлого века, в 1896-м году, чудом сохранившийся и выживший «всем смертям назло».

Мне запомнилась эта церквушка в далеком детстве, в 1960-х годах, когда нас с сестренкой и старшим братом отвозили родители в село на летние каникулы, в рубленную хату с соломенной крышей. Хата стояла осень, зиму и весну заколоченной, так как хозяйка её – сестра нашей бабушки – умерла. Бабушка родилась в этом селе, здесь прошло ее детство, она рано осталась сиротой. Братья погибли на фронтах Первой мировой войны, отец и мать умерли еще до революции, и летними теплыми вечерами у керосиновой лампы, напившись парного молока со свежим черным хлебом, мы слушали бабушкины рассказы о страшных временах начала ХХ века, когда мир сотрясали войны и революции, когда умирали люди от голода, и о том, как началась Великая Отечественная война. Рассказывала, как муж ее сестры Федор подорвался на мине, как ходили они пешком за 30 километров в поисках еды, меняли вещи на продукты.

В молодости бабушка пела в церковном хоре. Хата наша стояла поблизости храма, метрах в ста от него. И запомнилось, как на закате дня солнце вспыхивало отражением в церковных окошках, и казалось, будто в храме том горят красно-золотые огни, будто ангелы Божьи, златокрылые, творят там вечернюю службу…

Казалось, будто ангелы Божьи, златокрылые, творят там вечернюю службу

Запомнилось, как в воскресный день село замирало – ни звука, ни стука. В нашей избе вычищен и вымыт некрашеный пол, затоплена печь, и под рушниками остывает воскресный пирог, у старинной иконы Рождества Христова – букет полевых цветов. Ждали приезда родителей. В храм спешили из соседних деревень – Жмиёвки, Полидаровки, Олизаровки. Женщины шли босиком, неся обувь в руках, чтоб не пылилась. И у нашего забора они рассаживались на траву, тихо переговариваясь, надевали чулки и кожаные тапочки, поправляли платки и ситцевые платья, крестясь, шествовали к храму со словами: «Господи, прости, Боже, поможи…Цариця Небесна, будь з нами…».

Бабушка в храм нас не брала, возможно, не хотела нареканий от коммуниста-отца, который, так думаю, и не возражал бы: по природе он был человеком чрезвычайно добрым, уступчивым, никогда не навязывая кому-либо своё мнение. Бабушка помнила, как в 1920-е годы сбрасывали кресты с сельской церкви, как увозили бюст Царя-батюшки Николая II, установленный у храма, как приколотили на входе табличку «КЛУБ»…

Во время войны храм открыли, и с тех пор в нем правилась служба. Запомнился печальный звон колокола: когда кто-то из сельчан умирал, церковный колокол оповещал об этом своеобразным звоном. Поясняя его значение, бабушка приговаривала в такт колокольных звуков: «Був-да-вмэр-був-да-вмэр…». И было немного страшно. Потом кони, запряженные в накрытую рядном телегу, привозили гроб с покойником, и старенький батюшка в не менее старенькой бело-золотистой фелони, с крестом в руках, выходил провожать новопреставленного под деревенский распев «Святый Боже…». Процессия двигалась по песчаной дороге в сторону «могилок» – кладбища, расположенного в сосновом бору при въезде в село.

Эти яркие летние картинки, как и другие из далекого детства, навсегда сохранились в памяти, будто цветные немеркнущие слайды: стоит лишь вынуть один из душевного архива детских лет, как он тут же наполняется новым содержанием, обрастая красочными деталями, звуками и даже запахами…

Недаром Ф.М.Достоевский, завершая свой бессмертный роман «Братья Карамазовы» монологом главного героя Алеши Карамазова, который обращался к мальчикам после похорон их одноклассника Илюши, сына несчастного штабс-капитана Снегирева, говорил:

«Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение…».

Возможно, и нам, детям 1960-х, в которых повсеместно звучало эхо прошедшей войны, несмотря на все трудности того времени, достались прекрасные воспоминания, которые можно определить одним словом: «Счастье». Потому как детские души, еще не омраченные грехом, видят окружающий мир в калейдоскопе ярких красок и светлых чувств, когда все люди воспринимаются добрыми, и в сердце царствует любовь…

Через полстолетия

Страшно подумать, но с описываемых времен прошло полвека… Бабушки давно нет на свете, как нет и родителей на этой земле, и уже подрастают внуки. И вспоминаются слова старинной украинской песни «Стоїть гора високая», напеваемой бабушкой в часы ее отдохновения:

…Не плачте любі вербоньки,
Ще вернеться весна, весна,
А молодість не вернеться,
Не вернуться літа…

Я приехал на родину моих предков, где не был уже много десятилетий, осенью 2020 года. Собственно, ездить-то не к кому было. Мы, дети, выросли, бабушка состарилась, нашу старую хатку купила за бесценок соседка. Жизнь текла своим чередом. И вот, уже служа в Церкви диаконом, я отыскал через Интернет фото нашего старенького храма и с трепетом узнал его в кольце старых берез. Узнал, что он по-прежнему действует, несмотря на то, что село практически вымерло… Отыскал и телефон служащего там священника, отца Александра Довганя, договорился о встрече.

Я приехал на родину моих предков, где не был уже много десятилетий, осенью 2020 года

Выйдя из автобуса, с трудом узнал забытую местность.

Сосновая посадка при въезде в село превратилась в сосновый бор, некогда песчаная центральная улица была асфальтирована.

У нового клуба, построенного, очевидно, в 1970-х (мы, дети, бегали в старый деревянный на детские сеансы, билет стоил 5 копеек) – был установлен монумент неизвестному солдату с мемориальной плитой погибших на войне односельчан, всего 160 человек. Клуб, к моему удивлению, был открыт, я зашел в прохладное пустынное помещение библиотеки и познакомился с ее хозяйкой – библиотекарем Татьяной Мухоид.

У сельского клуба

Оказывается, Татьяна еще и помощница батюшки Александра, читает и поет на клиросе, публикуется в районной газете, повествует об истории родных Сидорович и жизни односельчан. Один из них – некий Нехемия Рабин (1886–1971), 18-летним парнем в

1904-м году эмигрировавший в США в поисках лучшей жизни, участник Первой мировой войны в войсках британской армии, впоследствии – известный израильский общественно-политический деятель, отец премьер-министра Израиля Ицхака Рабина (1922–1995), лауреата Нобелевской премии.

Библиотекарь Татьяна Мухоид

Другой выдающийся земляк – Антон Григорьевич Забродский – доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники УССР, специалист в области пищевых технологий. И множество других сидоровичан, прославившихся в трудах и на военной службе. На стендах библиотеки, рассказывающих об истории села, фотографии разных лет.

Иоанно-Богословский приход села Сидоровичи, фото 1920-х гг.

Еще до революции, когда село входило в состав Киевской губернии Радомысльского уезда, в сельском районе, называемом Шляхтой, проживал и мой прадед Илья Чаповский, отец моей бабушки Татьяны Ильиничны, о которой речь шла выше. Он принимал участие в создании сельского храма Иоанна Богослова, умер перед революцией, в 1913-м году. До революции 1917 года в селе действовала церковно-приходская школа, уездная больница. И уже в советское время, до развала Союза, была построена новая школа-восьмилетка, работала участковая больница, роддом, обслуживавшие 12 окрестных сёл, аптека, почта, четыре продуктовых и промышленных магазина, в колхозе им. Первого мая действовала крупная животноводческая ферма, на колхозных полях выращивался лён, картофель, свекла и другие сельхозпродукты. С распадом СССР колхоз прекратил свою деятельность, поля заросли сорняком и деревьями, закрылась почта, больница, родильное отделение, а со временем и школа.

Жители села Сидоровичи, современники строительства и открытия храма: Илья Чаповский († 1910) и его дочери – Мария (1899–1957) и Татьяна (1903–1984)

В печальном настроении побрел я сперва на место нашей сельской хаты. Библиотекарь Татьяна поведала мне, что изба давно сгорела, и на ее месте – пустырь. Я отыскал его в зарослях дикого молодняка деревьев, среди которых увидел остатки трубы и старую, уже засохшую яблоню, под которой стоял когда-то летний стол, а рядом были детские качели. Помолившись об упокоении всех сродников, направился в сторону храма, звавшего к себе голубым силуэтом и золотистым крестом на маковке купола.

С грустью увидел остатки печи и старую засохшую яблоню…

Отец Александр

Не без волнения отворил я церковную калитку и стоял какое-то время у ступеней, ведущих на церковную паперть. Осенний ветер теребил листья старых берез. Заметил, что большая часть их, много лет назад кольцом окружавших церковь, уже исчезла, а оставшиеся, полузасохшие, грустно покачивали ветвями, будто хотели сказать: «Ну, здравствуй. Что ж ты так долго не приезжал?..»

– Ну, вот, приехал… – молвил в ответ и, перекрестившись, отворил тяжелые двери храма.

К моему удивлению, увидел, что храм внутри сияет яркими росписями, как пасхальное яичко!.. И солнечный луч прорезает конусом пространство, падая прямо на центральный аналой с иконой Иоанна Богослова.

Будто кто-то отчётливо сказал: «Смерти нет, есть вечная радость!..»

И эти яркие краски росписей, и слова читаемого батюшкой акафиста вдруг исполнили сердце неизреченной радостью, будто кто-то отчётливо сказал: «Смерти нет, есть вечная радость!..» И в подтверждение зазвучали прекрасные слова акафиста:

«Радуйся, луче умнаго солнца: радуйся, светило незаходимаго света. Радуйся, молние души просвещающая: радуйся, яко гром, враги устрашающая…».

Протоиерей Александр Довгань

Через час мы уже пили чай в тесной церковной сторожке о. Александра, где он проживает уже 12 лет. Оглядывая его «хоромы», напоминающие железнодорожную будку, с подвешенными повсюду на крючках кульками – «чтоб мыши не достали», – не переставал удивляться быту батюшки-подвижника. Представил вьюжные зимние ночи, одинокий фонарь у церкви, раскачиваемый ветром, остывший храм, куда еще в темноте идёт он совершать утреннее правило по монашескому чину – с полунощницей, часами, канонами и акафистом. Правый придел храма перегорожен фанерной стенкой: там в зимнее время топится печь, поскольку обогреть весь храм нет возможности. Припомнились сюжеты об афонских подвижниках, подвизавшихся в одиночестве в каливах вдали от монастырей, подумал: «Вот тебе и Афон, и Соловки, и Оптина пустынь…».

– Как же, о. Александр, вы живете в таких условиях, сами готовите себе пищу?

– Конечно, сам. Еще и просфоры пеку во второй половине моих «покоев…», – улыбнулся священник. – Привык уже, ведь 12 лет – это не 12 дней…

В неспешной беседе узнал я, что родился о. Александр на Алтае в 1967-м году в семье рабочих, а потом родители переехали на жительство в Умань. И сейчас там доживают свой век. Там же окончил Александр Довгань 8 классов, поступил в сельскохозяйственный технологический техникум, и после его окончания призвался в армию. И не куда-нибудь, а в саму первопрестольную Москву, в спецподразделение МВД, охранявшее здание ЦК КПСС на Старой площади.

– Это был удивительный период моей жизни! – увлеченно вспоминает о. Александр. – В свободное от службы время, в увольнительных, я, житель украинской провинции, имел счастье гулять по столице, посещать музеи и храмы, выставки прикладного искусства. Тогда впервые задумался о смысле жизни. Если есть храмы, и стоят они уже много столетий, значит, в них живет Бог...

Если есть храмы, и стоят они уже много столетий, значит, в них живет Бог

По окончании двухгодичной службы ему предложили остаться на сверхсрочную. А почему бы и нет? Тут тебе и Москва, и общежитие, и зарплата! Согласился.

Как-то в Елоховском соборе простоял он всю великопостную службу, а потом пешком пошел до метро Пушкинской, где был стихийный книжный рынок, и увидел на руках продающего Библию. Тот запросил за священную книгу 100 рублей. По тем временам – сумма огромная. Но Александр достал из кармана свои рублевые сбережения и купил долгожданную книгу. А потом ночь напролет читал ее.

Я отчетливо понял, что нужно идти за Христом, как шли за ним Его ученики

– Прочтя уже весь Ветхий и Новый Завет, Деяния и Послания апостолов, я отчетливо понял, что нужно идти за Христом, как шли за ним Его ученики… И я написал рапорт с просьбой об отставке, решил вернутся на родину, в Умань, – продолжал повествование батюшка. – Там устроился на завод, на инженерную должность помощника начальника отдела снабжения. В местном храме как-то подошла ко мне регент и предложила попробовать петь на клиросе. Я согласился. А потом стал помогать и батюшке о. Петру. По долгу службы мне приходилось много разъезжать по командировкам, и везде, где бы я ни был, посещал храмы. В Киево-Печерской лавре однажды на Исповеди батюшка-монах неожиданно сказал: «А не желаешь ли ты, брат, стать священником?» Этот вопрос меня обескуражил. Ведь я никогда ни о чем подобном и не думал. «Вот, пойди к своему священнику по месту жительства и поговори с ним на эту тему», – ласково сказал он на прощанье и благословил. Не буду рассказывать дальнейших перипетий, как я неудачно пытался жениться, но Богу, видимо, не угодно это было… Скажу только, что с завода я уволился и после мытарств в поисках монастыря оказался в Винницкой епархии, в Браиловской Святой Троицы возрождающейся женской обители, куда нас, ставленников в священники, для помощи в строительных работах направил митрополит Винницкий Макарий (Свистун; † 2007). Он же и рукоположил меня в диакона, а затем и в иерея. Несколько лет служил в Винницкой, а затем в Киевской епархии на приходах. Пробовал устроиться на послушание в киевские обители, но как-то все не складывалось. И в 2008-м году я был направлен в это далекое село… И благодарю Бога за это.

– С чего ж вы живете, батюшка, если на службах по воскресеньям у вас и десяти человек не бывает?

Отец Александр и его «калива»

– Да уж живу как-то, – улыбается он в ответ. – Господь не оставляет. Пустынники, вон, травой питались, а преподобный Серафим – травой сниткой. А у меня свой огородик имеется. Добрые люди «жигуленок» подарили. Уж я его и обхаживаю, как того персидского коня падишаха… Все бы ничего, да храм спасать нужно! В аварийном состоянии наш храм Божий, – печально завершил свой рассказ священник.

И мы снова пошли туда – наступило время обеденных молитв.

В храме

Я прикладывался к иконам, разглядывал незамысловатые росписи на старых стенах. От всего веяло стариной. Подумать только, 124 года стоит он на земле! Пережил войны и революции, пережил воинствующий атеизм и хрущевские гонения, горбачёвскую Перестройку и Чернобыльскую трагедию, и распад Союза… Сколько душ крестили здесь, сколько отпевали… На сельском кладбище я пытался отыскать могилы сестры моей бабушки Маруси и ее мужа Федора, подорвавшегося на мине во время войны. Когда-то, в детстве, мы ходили с бабушкой на их могилки, но кладбище разрослось за 50 лет, и найти могилы родственников я не сумел… Помнил деревянный крест на могиле дедушки Федора, крашенный зеленой краской, и надпись на нем: «Прохожий, помяни мой прах. Теперь я дома, ты – в гостях».

О. Александр указал на потолок, на прогнившую балку, поддерживающую его. Показал батюшка и копию старинного проекта храма, датируемого 1882 годом, подписанный губернским начальством и местным архиереем. Храм украшали высокие купола – на колокольне и на центральном куполе. По рассказам старожилов, купола вместе с крестами сняли еще перед войной, когда церковь превратили в клуб.

Проект Иоанно-Богословского храма, 1892 г.

– Крыша протекает в пяти местах, а с северной стороны, куда не попадает солнце, стена совсем прогнила… – указал священник на влажную стенку. – Люди помогают, как-то латаем по чуть-чуть, то снаружи, то изнутри. Даст Бог, и эту зиму переживем… Приезжала комиссия с Киева, снимала, фотографировала, даже съемку с дрона сделали, обещали помочь. Но обещанного, как известно, три года ждут, – снова улыбнулся батюшка. – Но Господь не оставит, верим в это!

***

Исполненный грусти, покидал храм своего детства. «Господь не оставит, мы верим в это!» – вспомнились слова аскета-священника.

По дороге к автобусной остановке еще раз оглянулся. Моросил осенний дождь, и блестящая железная крыша церкви, казалось, отражала серое плачущее небо.

И старые березы снова качали ветвями на прощанье, будто спрашивали: «Ты еще вернёшься к нам?»

– Непременно вернусь, – молвил я и зашагал по сельской улице.

Для желающих помочь храму автор материала попросил указать номер банковской карты: ПриватБанк 4149 4991 1319 2429 (Ливенцева Людмила Георгиевна, помощница настоятеля).