«По выражению деда, “он стоял за семью в алтаре”»

Сегодня 9 дней по кончине игумена Андроника († 5.04.2021; в миру Александра Сергеевича Трубачёва). Внук священника Павла Флоренского, богослова, религиозного философа, ученого, отец Андроник свою жизнь посвятил собиранию, изучению, сохранению и публикации наследия отца Павла, увековечиванию памяти о нем. Это было для него в том числе и семейным долгом.

О своем двоюродном брате, единомышленнике и сотоварище по трудам, о семье Флоренских, о том, как шла работа по собиранию материалов об отце Павле Флоренском и его рукописного наследия, рассказывает Павел Васильевич Флоренский.

Игумен Андроник (Трубачев)

– Павел Васильевич, вы были двоюродным братом новопреставленного игумена Андроника (Трубачева), насельника Троице-Сергиевой Лавры. Конечно же, мне хотелось бы начать нашу беседу воспоминаниями о нем, чтобы почтить память отца Андроника.

– Вечная память брату моему, игумену Андронику. Сейчас только-только начинает пониматься, кто он был вообще и кто он был для нас. Вроде бы подумаешь: брат он и брат, всегда он здесь, всегда рядом, всегда он любим… Масштаб-то человека не чувствуешь «носом к носу». Убежден, что он принадлежит к тем людям, понимание масштаба которых будет расти с годами и с годами. А сейчас – какая-то вроде бы «естественная» смерть после тяжелой болезни. А дальше – естественная беда. И семьи, и общества.

– Расскажите, пожалуйста, побольше о семье.

– Насчет семейных дел… Дед очень много занимался теорией семьи – и своей прошлой семьи, и будущей. Из концлагеря, по сути дела, он формировал нашу семью. Каждому из зятьев он писал отдельный абзац, с отдельными мыслями и нравоучениями. Сначала я был только «в проекте», потом появился на свет, дед обо мне знал. И по поводу меня много писалось: как меня растить, как воспитывать.

Лето 1936 года, когда я родился, было жаркое, очень жаркое. Вот как несколько лет тому назад было. А у меня, месячного, было воспаление брюшины… У месячного! И вот – такая пауза писем из Соловков, а спустя время – одна фраза. Я, например, убежден, что по его молитвам я очухался.

У меня, месячного, было воспаление брюшины! По молитвам деда я очухался

Его сестра, Юлия Александровна Флоренская, известный психиатр, занималась заиками – сначала детьми, а после войны – контуженными. И вот она мазала мне больное место маслицем от батюшки Серафима, из лампады, и вы видите сейчас результат ее лечения! Я просто убежден, что дед меня отмолил! С тех пор, когда я оказываюсь в Дивеево, нахально подхожу к лампаде – и палец туда! На меня, конечно, шипят, но ничего…

– Много у вас родственников?

– У нас всегда был культ семьи. И слава Богу, у деда было 5 детей, 20 внуков, 24 правнука. Праправнуков не считаю – этот процесс идет еще! Но по 24 – уже подбираемся, слава Богу!

Мы – достаточно сложная, большая, противоречивая (даже и по вкусам), но дружная семья.

По крайней мере спина у нас в семье всегда закрыта близкими.

– Каково было место отца Андроника в этой семье?

– Отец Андроник, конечно же, занимал особое место. Дед писал, что в семье хотя бы один ее представитель должен «за семью стоять в алтаре».

Дед писал: в семье хотя бы один ее представитель должен «за семью стоять в алтаре»

И это не обязательно должен был быть священник-духовник, но молитвенник. Кстати, отец Андроник категорически отказывался меня исповедовать, не путая эти понятия. И то, что отец Андроник молился за нас, за семью, это теперь мне стало особенно понятно! Именно теперь – особенно понятно, а раньше казалось естественным… В этом смысле, конечно, он был у нас главным.

– Какова у вас разница в возрасте?

– Он последний внук, а я первый – именно по возрасту. Ну, а по чести – он, конечно, был главный у нас. И его потеря для всей семьи – это потеря по очень многим параметрам.

Он родился в 1952 году. Это третий ребенок Сергея Зосимовича Трубачева и Ольги Павловны Флоренской (впоследствии Трубачевой), дочери Павла Александровича.

Тогда дядя Сережа был музыкантом, он прошел всю войну, поступил в консерваторию, закончил ее, был дирижером. Был заслуженным артистом Карельской ССР, куда он был распределен. Потом он вернулся в Москву, в Гнесинское училище. А потом, уйдя на пенсию, «открыл сам себя»: он стал писать церковную музыку.

– А в семье еще есть музыкально одаренные представители?

– Да, пожалуй. Например, у меня сноха поет в церковном хоре храма преподобного Марона Пустынника в Москве, и она говорит, что они очень любят исполнять музыку отца Сергия Трубачева. И сестры отца Андроника издают его ноты: издано уже два сборника нот отца Сергия Трубачева, сейчас готовится третий.

Благодаря традициям, заложенным дедом, мы любим и ценим своих предков. И не только на словах, но и на деле: вот, они сохраняют память семьи.

– Вы тоже следуете семейной традиции?

– Да, я написал две книги о своем отце. Дядя мой, Кирилл Павлович, в большей степени прославлен своими учениками.

– Чувствовалось ли церковное влияние отца Андроника на семью?

– Церковное влияние его на семью было несомненным. В первую очередь – тайное, сокрытое молитвами, которое за эти прошедшие несколько дней с его кончины я начал осознавать. Ну и явное, конечно.

Среди двоюродных братьев и внучатых племянников отца Андроника, по-моему, шесть юношей служат алтарниками, и тоже, по-моему, шесть девушек поют в хорах. Так что, в целом, можно сказать, вся семья является воцерковленной в разной степени.

– Как прошла юность будущего отца Андроника?

– Он был нормальным школьником, немножко хулиганистым. Он был «спартаковцем»: ходил в красной футболке, с флагом спартаковским, бывал на стадионах, где болел за «Спартак»… В общем, вполне адекватный юноша своего времени.

Были потом колебания, куда поступать учиться после школы: поступил он в Историко-архивный институт.

Тогда мы с ним дружили, хотя я был заметно старше его, и я некоторое влияние на него оказывал.

Я как бы «компенсировал» некоторые стороны «родительского» воспитания. Потому что, как правило, родители «оттачивают» свои характеры на детях, а дети, особенно сыновья, «оттачивают» свой кинжальный характер на родителях, как правило на отце.

По крайней мере, со мной он был юношей очень близок. Близок настолько, что я однажды взял его в геологическую экспедицию.

Он был тогда студентом-филологом, так что ему это было совершенно как-то несвойственно…

Итак, поступил он в Историко-архивный институт, в котором благополучно учился.

– Он был комсомольцем?

– Да. Но тут был такой казус: как раз в то время меняли комсомольские билеты. Он сдал комсомольский билет, а потом (не только он, но и двое его товарищей) новые комсомольские билеты не взяли. Был, конечно, маленький скандальчик, но это не закончилось ничем смертельным – время было уже другое. А из его друзей, которые отказались от билетов, один потом стал архиереем, судьбу третьего я не знаю.

Уже во время выпускных Александр, будущий отец Андроник, искал тему для своего диплома. Конечно, околоцерковную. Первоначально он планировал заниматься житиями соловецких святых. Отца звали Сергей Зосимович, а Зосима – это трубаческое семейное имя.

– Вы помогали ему с дипломом?

– Не скажу, что я тогда в чем-то повлиял на его выбор, но я, помню, сказал: «Парень, ты что?! У тебя есть знаменитый дед, чей архив не разобран! Занимайся этим! Иконой Соловецких святых занимаются десятки людей, да и она висит в музее…

И он стал заниматься дедом.

Ну, я его учил «держать верстку»!

– А где он работал после института?

– Закончив Историко-архивный, он поступил работать в Издательский отдел Московской Патриархии к владыке Питириму, который был очень дружен с бабушкой, и – через нее – и со всей нашей семьей. Поступил в отдел и там вошел в состав этой, в общем-то, великой бригады издателей, которые создали Издательский отдел Патриархии. Это сейчас в нашей Церкви нет епархии, где не было бы своего Издательского отдела, и все, слава Богу, издают одну за другой книги. Сейчас появилась бездна церковных писателей, которые пишут биографии старцев, праведных людей… И слава Богу! Но тогда это было контрабандой. Сам «ЖМП» – «Журнал Московской Патриархии» – был контрабандой – почти на грани самиздата! И это несмотря на то, что он был крайне осторожный и ортодоксальный журнал, он был «битым» и «пуганым». Но, тем не менее, он был.

И вот Александр с сотрудниками были как раз той бригадой, которая начинала издательское патриархийное дело.

– Трудно верится в то, что так строго было с церковными изданиями и издательством. Это же был конец 1970-х, неужели Церковь жила в таких гонениях?

– Вы поймите, что если в то время у кого-то «отлавливали» Евангелие, то этот человек становился «закрытым», он никуда не мог уже поехать. Дорога ему всюду была перекрыта, всё! Евангелие – это была одна из страшнейших контрабанд. Даже издания «УМКА-ПРЕСС» (жаргонное название французского издательства «YMCA-PRERSS», вестника христианского движения) и то были менее опасными! Поверьте, я знаю, о чем говорю! Хотя там бывала прямая антисоветчина, но Евангелие было гораздо опаснее!

И вот в то время отдел владыки Питирима уже издавал и Евангелие, и тома богослужебных книг.

– А тиражи, конечно, были небольшие?

– Да, ограниченные тиражи, но в то время особенно большие тиражи были еще и не нужны.

Будущий отец Андроник работал в этой бригаде. Конечно же, это была школа церковного издательского дела современного! На современном советском уровне. А, с другой стороны, она сформировала тех, кто это делал.

«Питиримовцы» всем известны, на них на всех ярлык! Если ты слышал фразу «работал в издательстве у Питирима» – все сразу ясно. Тут и рекомендация, и репутация, и сразу все!

«Работал в издательстве у Питирима» – это и рекомендация, и репутация

И вот он там работал. А потом ушел в монастырь…

– Это тоже было осознанное заранее решение?

– Не знаю, только родители были, естественно, опечалены. Потому что всем родителям хочется быть дедами и прадедами; тем более в нашей фамилии.

Я с ним говорил об этом. Помню, он даже меня попрекнул: «Павел, ну я же вижу, как тебе трудно в семье с твоим характером. А у меня характер не лучше, мне трудно тоже будет в семье и с близкими… Нет, я не буду создавать семью». И он ушел в монастырь.

– Кто-то разделил это его решение, одобрил его?

– Я был на его пострижении, рядышком стоял совсем. Что я могу сказать? Да он светился просто, когда это происходило! Удивительно было – светился просто, и все тут!

Но тогда еще он продолжал быть очень лихим молодым человеком.

– Что вы имеете в виду?

– Я просто вспоминаю его, потому что давать ему характеристики – это не мое. О нем еще будут писать книги, анализировать его характер и личность, а вот такое живое, простое – это мое. Я только что его видел, вчера его видел… Прах, конечно, но это он был…

– Был яркий момент в вашей биографии – выборы в Верховный Совет ССР. Как отец Андроник к этому отнесся?

– Если я не путаю, это был 1989 год. Это тот Верховный Совет, который развалил Советский Союз. Не без очень активного совета отца Андроника я баллотировался от Сергиева Посада. Мне очень хотелось «выговориться», но я не надеялся, что меня выберут.

И я был чуть ли не единственным, кто открыто в зале сказал: «Я – православный». Это было для того времени несколько удивительно. Все мы это скрывали тогда. И именно тогда же я открыто перекрестился (а раньше – всегда пальчиком в кармане).

– Какая была у вас программа?

– Первым и основным пунктом было то, чтобы город Загорск обратился к своему духовному патрону – преподобному Сергию. Я сказал тогда, что если город хочет быть благополучным и счастливым, то это может быть только под покровительством преподобного Сергия!

Что тут началось! Зал просто ревел: «Мы “за горами” родились, “за горами” и помрем!»

Что тут началось! Зал просто ревел: «Мы “за горами” родились, “за горами” и помрем!» Ну помирайте, ребята… Но надо ведь знать, что Загорск – это не просто «за горами», а Загорский – прозвище Лубоцкого, коммуниста, у которого руки по локоть в крови. Тем не менее, конечно, я терял голоса катастрофически.

Но город все-таки переименовали! Хотя как хорошо работали тогда «демократы»: они были профессионально научены. В зале сидели в ярких куртках «дирижеры», которые давали нужные знаки своим людям, и чуть что – свои люди рабоче-крестьянскими голосами поднимали галдеж в зале.

Помню, редактора журнала «Молодая гвардия» окружили ненавистью, а я как-то проскочил тогда. Ну да, я же все-таки «внук заключенного» – и свой я или нет, они не понимали. По крайней мере достаточно ясно. Да и программа у меня была такая экологическая, внешне спокойная. Потом был еще Бовин, комментатор Брежнева. Но он выступал с антисоветчиной. А еще был Крутов, член парткома Гостелерадио, в прошлом футболист, с Кольского полуострова. И он занял место Клыкова, абсолютно русский патриот.

Так что «русская партия» победила в Сергиевом Посаде, как и в немногих городах, но все-таки победила! Порода сказалась, и молитвы преподобного Сергия тоже были услышаны!

– И как прошли выборы?

– Выборы прошли, я был на восьмом месте. Всего прошли 20 человек, так что я не был последним.

Я был знаком с председателем комиссии, а она в свою очередь была большим другом архимандрита Иннокентия (Просвирнина). И она мне говорила: «Павел Василевич, весь участок Лаврский голосовал за вас!» Так что и семинария, и академия – голосовали за меня! Что же еще может быть лучше, ведь это лучшие голоса в городе, а, может быть, и в России! Чего же мне было жаловаться!

– И отец Андроник был к этим выборам тоже неравнодушен?

– Да, он очень активно тут действовал: он мне помогал, советовал… Надо сказать, что его советы уже тогда были парадоксальными, нелогичными и, как правило, правильными!

Он обладал очень большой прозорливостью, но, когда я ему это сказал, он ответил: «Павел, но ведь я же стою пред престолом в алтаре. А священник, стоящий в алтаре пред престолом – ему дан дар прозорливости». Так что, мол, это нормально, это в порядке вещей, обычно.

– Но я бы хотел, чтобы вы вернулись к архиву вашего деда. Работа с ним продолжалась?

– В это время мы уже с громадным трудом, но начали пробивать публикации деда. С одной стороны, их публиковали патриоты, например Палиевский. А публикация в Тарту (там публиковал Иванов) вообще была недоразумением, потому что они вообще ничего не знали о Флоренском, честное слово! По закону Оруэлла, вообще-то Флоренский должен был быть забыт! И если бы не работа Кирилла Павловича, игумена Андроника и вашего покорного слуги, то Павел Флоренский так бы и остался для многих лишь «редактором “Богословского вестника”» и автором нескольких – довольно интересных – статей в журналах. И «Столпа», конечно, о котором он сам говорил: «Моя юношеская работа…» Того Флоренского, который пришел к читателю, привели мы (не создали, конечно, не смейтесь!). Мы его привели, мы его вам отдали. И мы – это, разумеется, и моя бабушка, и мой отец, которые умудрились сохранить его рукописи.

Флоренского к читателю привели мы: мы – это и моя бабушка, и мой отец, и другие родные, которые сохранили рукописи отца Павла

– Я слышал, что библиотека Флоренского была утеряна.

– Да, после того, как отца Павла взяли, кто-то натравил власти на его библиотеку. Дело в том, что книг из библиотеки Флоренского – то есть с экслибрисом или с автографом – нет. Впечатление такое, что их уничтожили.

– Много был книг в библиотеке? Я читал в воспоминаниях Сергея Волкова, последнего студента Московской духовной академии перед революцией, что это была одна из самых обширных библиотек в Сергиевом Посаде.

– Волков был большой друг нашей семьи. Четыре машины вывезли, так что представьте себе сами! Так вот. А рукописи бабушка с отцом куда-то запрятали, так что все сохранилось. А позже уже были письма из концлагеря.

Поскольку большинство из друзей-корреспондентов отца Павла плохо кончили, то реально писем Флоренского к внешним людям почти не сохранилось. А письма к нему сохранились все (или почти все). Они отцом Андроником переписаны и по частям опубликованы. И остались даже некоторые черновики письменных ответов на некоторые письма.

Часть их находится у меня. Письма деда к семье бабушка мне передала, и я почти все это опубликовал. Они здесь, эти материалы, рядом с вами.

– А что вы хотели сказать про издание в Тарту?

– Честное слово, они сначала не знали, кто такой Флоренский. Им страшно понравился структурализм: они увидели «элементы структурализма в обратной перспективе» и с радостью все это опубликовали. Потом приходили к Кириллу Павловичу (он так поеживался, рассказывая мне) и задавали ему вопросы. Но все равно – честь им и хвала! И кое-где в тексте даже слово «Бог» осталось (не везде, конечно, местами просто отточие). Но если и осталось, то напечатано было точно с маленькой буквы. А всякие «сомнительные» вещи были там представлены отточиями или просто выброшены.

– А вы переиздали потом эту статью?

– У меня была мечта издать эту статью двумя шрифтами (как издали, например, сейчас «Мастера и Маргариту» – сделали купюры другим цветом). А почему были сделаны эти купюры – тоже поразительно и непонятно! Во времена «Мастера и Маргариты» по рукам ходили «списки купюр».

И начались издания… Дело в том, что это был огромный труд – бороться за подлинность рукописей. Я никогда не любил редакторов – как правило, это малообразованные дамы, обычно с педагогическим образованием и с гигантскими амбициями. И ведь правда, она может унижать кого угодно. Достоевского редактировала, Чехова редактировала, а уж с Флоренским чего церемониться…

Ну, когда мои научные книги редактируют, может быть, это и к лучшему. А тут… Каждое издание первых времен Флоренского было на грани уничтожения. Другое дело, что в «ЖМП» отец Иннокентий (Просвирнин) издавал подлинные вещи.

Из пяти подлинных изданий Флоренского, вышедших в свет, три принадлежат ему. А потом Флоренский пробился в «Богословские труды», в то время редактором их был большой поклонник Павла Александровича.

– И так начались и другие издания Флоренского?

– Да, но это был, уж поверьте, тяжелейший труд! Часть рукописей напечатана на машинке с пометками отца Павла, а почерк у деда был не ахти какой, часть – от руки, а часть он диктовал Софье Ивановне Огневой. Так что часть его работ написаны ее рукой (например «Иконостас» и «Детям моим»), он ей диктовал.

– Вы совмещали эту деятельность с другой вашей работой?

– Я продолжал заниматься геологией, экспедициями, для меня внутренне это было важнейшей стороной, но по душе – конечно, нет.

– А отец Андроник?

– Отец Андроник целиком переключился на издание работ деда. И на их комментирование. А комментировать – это целую большую научную работу проводить. И вот по сути он посвятил себя своему собственному деду. Он как-то мне пожаловался: «Злые языки обвиняют меня в том, что я всем обязан своему собственному деду!» А кто из нас не обязан своим дедам или родителям? Мы все им обязаны! Очень он веселился по этому поводу…

– Но ведь издавали не только вы?

– Да, далеко не все он издавал, многое давали издавать третьим лицам.

– Был период, когда отец Андроник возглавлял Валаамский монастырь.

– Да, потом его перевели в Валаамский монастырь. Надо сказать, что там он сделал очень много. В частности, он умудрился на один день устроить на Валааме встречу Ельцина и Патриарха Алексия. Я присутствовал при этом. Не знаю, встречались они когда-нибудь так еще или нет.

Помню: кучка людей стоит на полянке, долго ждали Ельцина, он потом прилетел на вертолете.

Кроме того, от Военно-морского флота он умудрился получить ряд кораблей для монастыря, так что на Валааме монастырский флот образовался.

– А как отец Андроник относился к монархии?

– По убеждениям он был монархист, как и все мы, Флоренские. Окормлял великого князя Георгия и великую княгиню Марию Владимировну, привозил их в Загорск. Официально монастырь от их приема устранился – а он принимал, водил по монастырю. Я присутствовал при этом.

– Расскажите побольше об отношении отца Андроника к семье.

– Он занимался постоянным ведением нашей семьи. Конечно же, он был духовником всей семьи – неофициальным, часто не принимаемым и даже не понимаемым. Подумаешь, Сашка… Для многих из нас он был Сашей – и это нормально, ничего тут нет ни плохого, ни хорошего. Кстати, когда мы с ним ссорились, я звал его Сашей.

– А вы ссорились?

– Ссорились, хорошо ссорились! Не прерывая отношений и взаимного чаепития.

– А на какой почве?

– Да по моим грехам, уж позвольте мне этого не рассказывать. Это касается больше меня, чем его.

Плохо у него было со здоровьем: диабет – характерная болезнь священнослужителей. Полнота, долгое стояние на ногах, особенности монастырского стола. И он начал катастрофически полнеть. Ну, а спортом не занимался.

Когда дом восстанавливал и сад строил, он очень много двигался, а потом все это пошло дальше, он располнел.

У него была мечта создать Музей Флоренского в Костромской губернии, откуда мы родом. А пошли мы, вместе с Тарковским, из одного села

У него была мечта создать Музей Флоренского в Костромской губернии, откуда мы родом. А пошли мы, вместе с Тарковским, из одного села. Музей Тарковских-Флоренских существует, у него там дом, и что с ним будет, я не знаю. Но он много сделал для памяти Тарковского и Флоренского в Костромской губернии.

Кроме того по сути он создал два музея. Один из которых в Москве. А дом в Сергиевом Посаде он просто стал восстанавливать, ремонтировать, потому что тот от старости стал рассыпаться. Сейчас дом, слава Богу, в порядке.

Кроме того он умудрился выбить громадный участок под названием «детский сад», в котором пытался создать музей. Но только пытался – кроме его организаторских способностей там нужны были миллионы!

– Насколько я знаю, он хотел сделать там «Парк философов».

– Разные варианты были, но денег-то не было. Я знаю, что сейчас предпринят целый ряд реформ по увековечению церковности Сергиева Посада, которые патронируются патриархом. Быть может, идея создать этот музей не пропадет. Хотя движитель-вдохновитель этой идеи и ушел от нас.

Кто придет на его место, равный по церковности и способностям, по воле и по порядочности, я пока не знаю. А там, где пахнет деньгами, сохранить все эти качества ох как трудно!

– Несколько слов о труде отца Андроника «Путь к Богу»: написано им, по-моему, семь томов. Была закончена эта работа или нет? Расскажите что-то об этом собрании.

– Дело в том, что я с юности, под влиянием бабушки, собирал все упоминания о деде. А их, поверьте мне, в тридцатые годы было два-три у нас в стране. Потом ко мне потекли эти упоминания из-за «бугра», и у меня, и у отца Андроника скопилось много книг, где только был упомянут дед. Как только дед упомянут – мы тут же эту книгу или на карточку берем, или в коллекцию. Я собрал около тысячи упоминаний за столетие. Я ограничился 1983 годом.

Потом отец Андроник это подхватил, использовал мою библиографию, добавил другие упоминания, и создалась уже более полная библиография. И в справочном томе (последнем томе этого труда) этих упоминаний гораздо больше. Так что мы это собирали, это была своего рода филателия.

Картотека у меня – метра два. Когда я издал опубликованную картотеку, то передал ее в подарок издателю.

Сейчас, конечно, не упомянуть Флоренского – уже просто неприлично.

Надо сказать, что дед хранил буквально все: клочки бумажек, записочки. Всё это сохранилось (или почти всё). И когда отец Андроник занялся этим, то материал был громадный.

Когда я был в Тбилиси (а там я бываю регулярно) в 1982 году, одна из племянниц отца Павла, тетя Оля Кониашвили (Царствие ей Небесное!), отдала мне наволочку (!) семейных переписок. Так что у меня оказалась переписка прадеда и прабабушки, студенческие письма деда (когда он студентом был, писал письма матери). После студенчества тоже писал. Их все я опубликовал (Университет 1900–1904 годов, 2 тома). Остальные разделы тоже в разных местах я публиковал. Ну и, кроме того, громадный объем у деда сохранился своего архива. И присоединено было то, что было у меня, к тому, что было у отца Андроника.

И вот этот громадный папочный архив лег в основу труда «Путь к Богу».

– Но как это все написано и оформлено: это же на грани гениальности!

– Но ведь отец Андроник Историко-архивный институт закончил, это ведь его профессиональное дело! Он знал, как это делается! Я допускал много ошибок, а он просто знал, что делается это вот так, что правила – такие-то.

А сохранили они очень много. Дед понимал, что он – непростой человек, берег все о себе, и чудом все это сохранилось.

И все это было сбережено, и отец Андроник, с присущим высокому профессионалу умением (да и школа владыки Питирима тут пригодилась) все это отработал, обработал и опубликовал. Успел! Причем удивительно: он издал по сути дела последний том – и покинул нас. Так что эта работа и держала его.

А сейчас издали небольшую его книжку «Русская духовность в жизни преподобного Сергия и его учеников», уже 2021 год, только что выщла. Издательство «Общество памяти игумении Таисии».

– Отец Андроник остается с нами, мы его помним и любим, и, конечно, он являет собой нечто большее, чем просто насельник Троице-Сергиевой Лавры или преподаватель Московской духовной академии: он был представителем какой-то старой жизни, которая соединяла нас со всем тем, что мы потеряли в прошлом.

– Дорогие друзья, все-таки отодвиньте от меня Андроника как какого-то великого человека! Оставьте мне моего брата! Позвольте мне быть рядом с ним, спорить с ним – на грани ссоры (но побеждал всегда он, морально и по уму), оставьте мне его таким, каким он был для меня!

Конечно, это громадная утрата для меня лично и для всей семьи тоже! Мы осиротели… Что будет дальше? Не знаю что. Может быть, кто-то выйдет из нашей семьи и займет его место в алтаре у престола. По крайней мере алтарники в семье Флоренского среди потомков есть. Все может быть.

Никто не ожидал, что он – болельщик «Спартака» – станет игуменом. Вечная ему память, вечный покой!

Создание морального и физического памятника ему в нашей семье нам еще предстоит. Он живой был – мы так его и воспринимали! Только девять дней ему будет, может быть, он и сейчас нас слышит!

Помню, я всегда демонстративно целовал у него руку, в отличие от многих, кто просто говорил: «Саша! Саша, брат!» Для меня он все-таки всегда был иереем Божиим. Вечная ему память, а нам, Господи, дай возможность не разрушить то, что он созидал, быть достойным его дел. Эта очень трудная, громадная ответственность на всех нас – и перед дедом, и перед ним. И главное – перед самими собой. Если мы что-то порушим из того, что он создал, то в первую очередь мы на себя это обрушим и на наше будущее поколение! Он очень нам нужен, всей нашей семье.