«Исполняя государственную необходимость»

11 (24 – по новому стилю) августа 1809 года родился один из выдающихся государственных деятелей старой России – Николай Николаевич Муравьев, получивший графское достоинство и добавку «Амурский» к фамилии за «Амурское дело», как называли в тогдашней печати подписанный графом Айгунский договор с Китаем, по которому берег реки Амур становился территорией России, а река – судоходной для нашей страны.

Многие исследователи придерживаются мнения, что не будь в это время в Восточной Сибири такого генерал-губернатора, каким был Муравьев, не было бы ни Айгунского договора, ни тех преобразований, которым способствовал Муравьев, а была бы реальность потерять нам восточные рубежи, как мы потеряли Калифорнию и Русскую Америку. Конечно, последние находились на другом материке, и сохранить их в подданстве России было не только сложнее, но и не настолько целесообразно, как Сибирь и восточное побережье. А угроза потерять Приамурье и Приморский край (Камчатку, Сахалин и другие острова) была тогда совершенно реальна.

Будущий знаменитый генерал-губернатор родился 11 августа 1809 года в семье Николая Назарьевича Муравьева[1]. Когда Николеньке шел девятый год, скончалась его мать, Екатерина Николаевна, урожденная Мордвинова. В 1827 году Николай блестяще закончил Пажеский корпус и поступил на службу в лейб-гвардии Финляндский полк прапорщиком. Пройдя первый этап службы сначала в турецкой компании 1828–1829 годов, освобождая православные земли Болгарии и Греции от Османской империи, а затем уже в чине подпоручика участвуя в подавлении Польского восстания, Николай Муравьев проявил необыкновенную смелость в сочетании с мудрой рассудительностью. Однако слабость здоровья не позволили ему продолжить службу, и в 1833 году он вышел в отставку. Четыре года молодой человек занимался сельским хозяйством в имении Стоклишки Виленской губернии.

С 27 апреля 1838 года на Кавказе, где находился тогда его бывший командир и друг генерал-лейтенант Е.А. Головин, Николай Муравьев продолжил военную службу в чине майора. Именно здесь проявились его неординарные способности оценивать ситуацию, охватывая все важные обстоятельства для нахождения такого решения, которое надежно приводило к успеху.

Сколько смелых предприятий совершено Муравьевым! Неправильная оценка ситуации – и могли бы погибнуть тысячи людей, а он всегда приводил к успеху проводимые им операции. Для усмирения самых дерзких племен, наиболее досаждавших населению своими набегами, угоном скота, являвшихся дурным примером для более миролюбивых горцев, Муравьев организовал экспедицию в горы большого войска. Как легко можно было оказаться под огнем горцев, отлично знавших местность. Но произошло все наоборот. Войску удалось окружить горцев и с самыми незначительными потерями добиться примирения между племенами и подчинения непокорных. В другой раз после успешного отражения атаки горцев на побережье скопилось 2500 лошадей, которых в осенний период, когда морское волнение велико, на транспортных судах переправить было практически невозможно. Муравьев предложил отправить их по берегу моря ночью. Десятка два-три горцев могли остановить и даже уничтожить эту беззащитную конницу. Муравьев сам возглавил эту колонну. Темная ночь, морской прибой, рамазан горцев, когда они после дневного воздержания по ночам объедались, помогли Муравьеву успешно провести конницу в Абхазию. В каждом его деле проявлялась личная ответственность, смелость и, что самое важное, надежность успеха.

Дослужившись до генеральского чина, Муравьев вынужден был оставить свою службу на Кавказе, хотя сердцем он уже привязался к этому краю. «Я понимаю, почему Кавказ меня любит, – писал он, – потому что я его люблю, со всеми лихорадками и лишениями; там я только мог развернуться; там я в своей тарелке; там я только могу быть полезен своему государю… И я лишаюсь всякой надежды возвратиться на Кавказ! Какие сплетения обстоятельств!»

В 1846 году Муравьева командируют для ревизии в Новгородскую губернию, а затем он назначается исправляющим должность военного губернатора города Тулы и Тульского гражданского губернатора. «Строгая законность распоряжений, постоянная заботливость о нуждах Тулы и Тульской губернии, внимание к трудам и заслугам других, готовность помочь каждому в его нужде, общедоступность, умение избегать всякого рода столкновения – вот те качества, которыми отличался новый Тульский военный губернатор», – пишет о нем Иван Барсуков. Однако это была лишь временная ступенька деятельности Н.Н. Муравьева.

5 сентября 1847 года последовал высочайший приказ о назначении Муравьева исправляющим должность Иркутского и Енисейского генерал-губернатора и командующего войсками, расположенными в Восточной Сибири. Назначение это состоялось вследствие высокого мнения государя об административных способностях Муравьева. Для управления таким далеким краем требовался человек твердый, энергичный, честный, неуклонно идущий к раз намеченной цели и вполне знакомый с гражданским управлением. Сам Муравьев о своем назначении писал: «Таким образом, исполнились все мои живейшие желания: я на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересуд вашего общества и света; убежден в неизменности благосклонного ко мне расположения государя, которое сохранить сумею, если Бог даст здоровья».

В 38 лет Н.Н. Муравьев становится правителем огромного края, превосходящего размером многие европейские державы. У кого-то это вызывает нескрываемую зависть, у кого-то опасение – не справится, у кого-то желание дать наставление.

Вот что пишет ему генерал Е.А. Головин, его друг и покровитель: «Если Бог продлит жизнь твою, ты будешь иметь время для приобретения опытности. Мне остается только пожелать, чтобы надежда твоя на помощь свыше не осталась тщетною; а она наверное не будет тщетною тогда только, когда будет основана на живой вере по точному смыслу учения Евангельского, то есть Христова. Свет этот, открывающий в сердце, один только может вывести человека из толпы vulgaire, ибо разум наш, светом живой веры не озаренный, сам по себе остается всегда vulgaire, какими бы способностями одарен ни был и какие бы ни вмещал в себя познания».

Первым местом посещения нового генерал-губернатора был город Красноярск, куда он прибыл 27 февраля 1848 года. В это время особенно нашумели злоупотребления на здешних приисках: неслыханная спекуляция в самых широких размерах, в которой были замешаны и высокопоставленные лица в Петербурге. В середине марта генерал-губернатор прибыл в Иркутск – столицу Восточной Сибири. Знакомство с администрацией и высшими чинами города было сдержанно и немногословно. Затем последовал ряд увольнений в связи с выявленными злоупотреблениями. Первый, кого уволил Муравьев, был начальник золотого стола, связанный с делами в Красноярске. Был уволен Иркутский губернатор, занимавшийся также и золотопромышленным делом.

Все эти кадровые изменения, которые, конечно, вызывали сопротивление и жалобы даже в Петербург, были оправданы и необходимы. Муравьев со всей решительностью разрушал сложившиеся невидимые связи, поддерживающие незаконные деяния и скрывающие злоупотребления. Смелость его распространялась не только на разрушение сложившейся местной служебной иерархии. В окрестностях Иркутска находилось много сосланных декабристов с семьями, а также две княгини, известные нам своей преданностью мужьям-декабристам, воспетые во многих стихах, – М.Н. Волконская и Е.И. Трубецкая. Им было дозволено жить в Иркутске для воспитания детей. Положение этих людей было незавидное: сами декабристы не имели права выезжать без особого разрешения, что крайне стесняло их в случае болезни и других обстоятельств. Местные обыватели, хотя и с уважением относилась к княгиням, но деликатно избегали всякого общения с ними. Муравьев немедленно положил конец этим стеснениям и тем самым облегчил нравственную и материальную сторону жизни декабристов. Кроме того, Николай Николаевич со своей супругой сразу познакомились с княгинями Волконской и Трубецкой, показав тем самым, какое место княгини должны занимать в обществе. И тут же в Петербург был послан донос с подробным описанием всех действий Муравьева по отношению к декабристам. Муравьев на этот донос отвечал, что «так называемые декабристы, искупив заблуждения своей юности тяжелою карою, принадлежат к числу лучших подданных русского царя и что никакое наказание не должно быть пожизненным, так как цель наказания есть исправление, а это вполне достигнуто по отношению к декабристам, что они имеют права быть принятыми в обществе по своему образованию, своим нравственным качествам и теперешним политическим убеждениям». Николай I в ответ писал: «Благодарю… Нашелся человек, который понял меня, понял, что я не ищу личной мести этим людям, а исполняю только государственную необходимость и, удалив преступников отсюда, вовсе не хочу отравлять их участь там!»

Своим умом генерал-губернатор охватывал весь регион, видя какие области целесообразно объединить в один административный округ, какие, наоборот, лучше выделить или в отдельный район, или присоединить к другому округу, какие порты неудобны, а какие следует развивать и благоустраивать. В Восточной Сибири происходили крупномасштабные преобразования, причем мало того, что осуществлял их человек государственного геополитического ума. Он был высокой степени патриот, у него не было собственных выгод, он руководствовался только выгодами для России.

8 февраля 1849 года было утверждено положение о морской экспедиции для изучения устья реки Амур. Муравьев понимал, как важно было сохранить устье реки в ведении России и не допустить, чтобы его заняла иная держава: Англия уже делала попытки заслать своих людей в эти области под различными благовидными предлогами. Нерчинский договор, определявший нашу границу с Китаем, чрезвычайно невыгодный для России, был во многих отношениях и несовершенен. В частности, граница с Китаем была определена лишь на небольшом участке, а на неисследованных территориях ее вовсе не существовало. Это относилось и к устью реки Амур.

Устье реки заселяли гиляки, которые считали себя свободными от Китая. В своих донесениях Николай Николаевич описывал не только важность установления судоходства по Амуру, но и огорчительную опасность возможного приобретения Амура Англией, за чем может последовать потеря и всей Восточной Сибири.

Для ознакомления с положением на месте 15 мая 1849 года Муравьев выехал из Иркутска, чтобы побывать на Камчатке и в Петропавловском порту (до него генерал-губернаторы не посещали столь отдаленные окраины Восточной Сибири). Тогда такое путешествие занимало несколько месяцев и совершалось через Якутск, Охотск, Петропавловский порт. Причем из Якутска в Охотск добирались верхом на лошадях более 1100 верст по тропинкам, тундре и болотам. На судне «Иртыш» по Охотскому морю новый генерал-губернатор прибыл в Петропавловский порт: он хотел видеть все своими глазами. Оценив превосходное расположение Петропавловского порта и зная к нему особое внимание англичан, Муравьев приказал немедленно устроить несколько батарей на избранных им местах (одна из них навела панический страх на англо-французский десант в 1854 году и спасла для России Петропавловский порт).

Здесь, в Петропавловском порту, произошла встреча двух единомышленников и патриотов этого края и России – генерал-губернатора Муравьева и преосвященного Иннокентия (Вениаминова), епископа Алеутского и Камчатского. Николай Николаевич ежедневно имел длительные беседы и совещания со знаменитым миссионером. С ним он совещался по поводу кандидатов на пост военного губернатора Камчатки и по рекомендации владыки Иннокентия, мнение которого он очень высоко ценил, избрал В.С. Завойко.

Прибыв в Аян, Муравьев встретился с другой знаменитостью Амурского края — капитаном Г.И. Невельским. Радостную весть сообщил капитан Невельской, исследовавший устье Амура, о пригодности устья реки для морских судов и открытии пролива между материком и островом Сахалин, который до этого принимали за полуостров. Амур приобретал особое значение, он оказывался наилучшим путем к Тихому океану, восточные рубежи России становились легко доступными для центральной России. Генерал-губернатор возвращался в Иркутск окрыленный, его надежды оправдались: важность приобретения реки Амур для России становилась очевидной и необходимой.

Но в Петербурге уже плелись интриги, и некоторые влиятельные люди пытались мешать действиям Муравьева. Сформировавшаяся оппозиция во главе с «интернационалистом» графом К.В. Нессельроде вела чрезвычайно активную деятельность против Муравьева и его планов. Вообще на Восточную Сибирь в некоторых кругах смотрели только как на место ссылок и каторжных работ, на место, приносящее столько хлопот Кяхтинской торговлей, непорядками на золотых приисках, неопределенностью границ с соседями – словно наша земля и не наша. Считалось неперспективным вложение государственных средств в развитие этого безлюдного края. Намечалось даже создание комиссии для решения вопроса об отделении этих земель от России. Правда, такое мнение было в узких кругах, и сам император не поддерживал его. И тут вдруг появился совершенно другой взгляд на эти отдаленные земли. Муравьев видел, как богата эта земля, только ее необходимо освоить. Он видел, как англичане под любым предлогом пытаются проникнуть в Приамурский край для его исследования, понимая, какой это лакомый кусок. Он оценил, какой выгодный промысел – китобойство, а им в наших водах занимались враждебные нам державы без всяких налогов и договоренностей, ощущая себя будто у себя дома. Муравьев сам видел английские корабли в Охотском море, беспрепятственно занимающиеся китобойством. Поэтому он и считал первостепенной задачей обеспечение безопасности наших восточных окраин, освоение Амура для проведения сплавов по нему с вооружением, кораблями, людьми для укрепления наших портов, и в первую очередь Петропавловского. Он настаивал на занятии устья Амура, на формировании казачьего Забайкальского войска. Конечно, в желании преобразить этот отдаленный край он был не одинок, много замечательных людей все свои стремления и силы отдавали для укрепления, защиты, преобразования этой российской земли. Но так получилось, что возможности генерал-губернатора в проведении преобразовательных мероприятий были несопоставимо больше, а он душою, сердцем и умом ощущал все полезное для этого края и отдавал все свои силы, чтобы осуществить задуманный им проект.

Прежде чем добиваться Амура в общее пользование с Китаем, необходимо было закрепить за Россией устье этой реки. В то время такие цели могли казаться дерзкими и невыполнимыми – так и думали некоторые в Петербурге. Но в том и была суть личности Муравьева, что он брался только за такие дела, которые мог выполнить, но выполнить мог только он. Потому что трудно представить, чтобы был второй подобный Муравьеву человек с таким умом, с такой целенаправленностью, с таким дерзновением, с такой верой в свой успех.

В конце 1850 года в Петербурге был сформирован «Гиляцкий комитет», задача которого была определить стратегию по отношению к землям устья реки Амур. Ее возглавил все тот же граф Нессельроде, считавший, что никаких поселений в этих места нельзя устраивать, чтобы не встревожить китайское правительство. Его позицию поддерживали Л.Г. Сенявин и князь А.И. Чернышев. Последний имел даже неосторожность упрекнуть Муравьева, сказав ему: «Вы хотите воздвигнуть себе памятник!». Он, конечно, не представлял, что слова его будут пророческими. И все же утвержден был проект Муравьева, который поддержал в том числе и цесаревич Александр Николаевич, понявший выгоды России и доверявший мнению Муравьева. Военный пост (будущий Николаев-на-Амуре) в устье Амура решено было усилить и снабдить судном. С Китаем было решено провести разъяснения о необходимости данного поста, обеспечивающего безопасность этих земель от посягательств иностранных держав.

Муравьев ставил вопрос об увеличении военных частей Восточной Сибири, причем значительном увеличении. Противная сторона приводила все те же доводы: это может встревожить китайское правительство и усложнить наши отношения с Китаем. Но губернатору Муравьеву, знавшему реальное положение дел, такая аргументация казалась неосновательной: китайцы уже привыкли видеть казаков в военной форме на караульных постах, наблюдать строевые учения офицеров и рядовых. И опять мнение Муравьева восторжествовало: было решено сформировать Забайкальское казачье войско.

Сколько славных дел губернатор решал параллельно с главной задачей! Так, он добился улучшения положения крестьян заводского ведомства, рекрутская повинность которых была та же, что у ссыльно-каторжных. В июне 1851 года по высочайшему повелению приписные крестьяне Нерчинских заводов обращались в казаков. По инициативе Муравьева сформированы Забайкальская и Якутская области, что способствовало возрождению этих забытых окраин. Его усилиями открыт Сибирский отдел Императорского географического общества в Иркутске.

Все смелые действия генерал-губернатора были по душе императору – развитие восточных окраин, освоение побережья морей Тихого океана. Но оставался вопрос, как защищать эти российские владения в случае интервенции? Из Кронштадта? И император, и Муравьев, и единомышленники Муравьева понимали, что ключом к разрешению этой проблемы является Амур.

4 октября 1853 Турция, поддерживаемая Великобританией и Францией, объявила России войну. Для защиты восточных рубежей империи было решено провести сплав войск и техники по Амуру.

14 мая 1854 года, после долгих лет потери судоходного пути по Амуру, генерал-губернатор Муравьев отплыл с флотилией из военных судов, баркасов, лодок, барж и плотов к устью формально принадлежавшей Китаю реки. Для сибиряков, понимавших важность амурского речного пути, это событие стало воплощением их чаяний, огромной победой, открывавшей надежды на возвращение Амура. Сплав сопровождала глубоко почитаемая сибиряками чудотворная Албазинская икона Божией Матери, не раз спасавшая жителей приамурской земли от нападения маньчжуров. Флотилия из 77 барж и плотов, загруженных пушками, порохом, солдатами, прошла по Амуру, на берегах которого были установлены форт-посты, преобразованные позже в города Хабаровск, Николаев-на-Амуре, Благовещенск и другие.

Укрепление наших портов, и в частности Петропавловского, о котором больше всего заботился Муравьев, было как нельзя вовремя. Уже в августе в Охотское море вошли военные корабли англо-французской коалиции. Попытка занять Петропавловский порт окончилась для противников полной неудачей: после обстрела порта, который продолжался с 20 по 27 августа, а затем десанта, вражеские корабли с существенными потерями покинули наши морские воды. Возглавлял героическую оборону порта военный губернатор Камчатки В.С. Завойко, не посрамивший высокого мнения о нем преосвященного Иннокентия.

Позор, с которым покинули вражеские корабли наши воды, оставив свое боевое знамя, требовал от них взять реванш в следующей схватке. Поэтому в России не сомневались, что англо-французская коалиция вернется нанести ответный удар нашему еще слабому дальневосточному флоту и уничтожить Петропавловский порт. Действительно, к лету 1855 года в Охотское море подошло 22 французских военных корабля и 34 английских. Казалось, нет никакой надежды на спасение нашего флота. Но распоряжение Муравьева было поразительно мудро и просто: Петропавловский порт был предварительно перенесен в устье Амура, в Николаевский порт, а наши корабли вошли через Татарский пролив также в устье Амура путем, о котором не знали англичане. Долго вражеская эскадра искала наши корабли у Татарского залива и в Охотском море, чтобы вступить в бой, но они нашли только пустые порты – Петропавловский и Аянский, где, кроме нескольких покинутых людьми построек, ничего не было. Правда, в Аянском порту, в церкви, они застали в полном одиночестве преосвященного Иннокентия, с благоговением молящегося об избавлении родины от интервентов. Его невозмутимый молитвенный образ так поразил англичан, что они не посмели прервать возвышенное общение святителя с Богом. По окончании молитвы они пригласили его к себе на корабль как почетного пленника, но потом отпустили, не найдя в этом никакой выгоды для себя. Нападение на укрепленный порт Де-Кастри также ничего не принесло англичанам и французам. Они не смогли занять его, и после четырнадцати дней осады 17 октября под нашим огнем ушли в море. Так и вынуждена была англо-французская эскадра удалиться из российских вод ни с чем. Время для захвата наших восточных берегов было упущено, наши противники не ожидали, что за такой короткий период Россия сможет снабдить этот отдаленный край и вооружением, и флотом, и населением.

А освоение восточных земель шло полным ходом: в мае 1855 года еще большая флотилия спустилась к устью Амура, а после ухода вражеских кораблей вернулись и жители Петропавловского и Аянского портов. Заселение и укрепление портов продолжалось. Флотилии 1856 и 1857 годов доставляли все необходимое для устройства новых поселений: крестьянские семьи, солдат, инвентарь, скот, продукты, вооружение. Сотни судов проплывали по Амуру мимо пустынных берегов для основания поселений, портов, городов.

Решительность и грандиозность преобразований Приморья и Сибири, проводимых Муравьевым, устрашала, но и вызывала уважение у китайцев. «Вы, почтеннейший главнокомандующий Муравьев, своею справедливостью, точностью и необыкновенной твердостью навсегда оставили такую по себе славу, что обитатели нашей Черной реки вечно будут превозносить вас похвалами», – писал в своем письме местный правитель Фуль Хунг. Доктор Э.Ф. Шперке замечает: «Постепенное занятие Амурского края совершилось помимо воли и желания Китая и даже без всякого с его стороны сопротивления. А потому заслуга Муравьева в этом случае велика именно тем, что он сумел поставить себя к китайским властям на Амуре так, что они его сильно побаивались и, видя в нем распорядителя крайне энергичного, а в случае необходимости и готового решиться на все, боялись его прогневать и часто помимо своего желания соглашались с его доводами».

Действительно, на правом берегу Амура были установлены наши форт-посты, заселенные казаками, отработан путь для дислокации наших войск из Забайкалья. Генерал-губернатор продумал даже план военного решения пограничного вопроса на случай сопротивления Китая. 16 (29 по новому стилю) мая в Айгуне после шестидневных переговоров с китайскими официальными лицами был подписан знаменитый Айгунский трактат. За замечательную дипломатическую победу генерал-губернатор Муравьев 26 августа 1858 года был возведен в графское достоинство с титулом Амурский. В 1860 году Пекинским договором были подтверждены наши границы по Амуру, а также под российское подданство переходил Уссурийский край – устье Амура.

Понимая, насколько опасно оставлять незаселенными приобретенные для России земли, генерал-губернатор с невероятной поспешностью заселял Приамурский край и устье Амура. Б.К. Кукель вспоминал о графе: «Неоднократно приходилось мне слышать из уст Муравьева, что это он считает своею миссией, что если не выполнит ее сегодня, то завтра ему могут не позволить. И действительно, в своей деятельности Н.Н. Муравьев уподоблялся орлу со связанными крыльями; дух его стремился к широким замыслам и высоким идеалам; он мог бы смело по своим летам, по силе здоровья проработать еще десять лет и блестящим образом завершить свое дело; но, выбившись из сил, он принужден был преждевременно оставить Амурский край, и это обстоятельство неблагоприятно отразилось на дальнейшей судьбе нашей прекрасной восточной окраины. Заместители графа Муравьева-Амурского не обладали его гением и энергией и не чувствовали к краю той любви, какою был преисполнен граф; после него дела пошли черепашьим шагом…»

Служба графа Муравьева-Амурского закончилась в феврале 1861 года, он был уволен по прощению и болезни. Император Александр II отметил выдающиеся заслуги Муравьева-Амурского в становлении российской государственности в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.

Граф Муравьев-Амурский сдал свою должность М.С. Карсакову, своему постоянному помощнику и единомышленнику, и навсегда покинул край, где им было сделано так много. О том, как сердечно провожали Муравьева-Амурского в Иркутске, вспоминает Б. Милютин: «Назначенный для отъезда день начался в соборе, в котором при архиерейском служении граф Муравьев, окруженный обществом, отстоял напутственный молебен. Площадь, или, лучше сказать, ряд площадей, окаймляющих собор, кишела народом. После молебна все имевшие на то право бросились в близлежащее собрание. Граф Муравьев дошел до него пешком; народ теснился около него; слышались прощальные крики. Графу приходилось останавливаться, выслушивать прощальные напутствия. Наконец он в собрании. Тут были и мундиры, и ремесленники со значками, и фраки, и сюртуки, и крестьяне, прибывшие из соседних деревень, и инородцы, и казаки. Не было, кажется, человека, которому бы граф не сказал слова. Кончилось это прощание. В городских экипажах, кто только мог, поехали в Вознесенский монастырь. Казалось, что туда прибудут только избранные, но, пока шел молебен над мощами святителя Иннокентия, пока продолжался завтрак у настоятеля, площадь перед монастырем наполнялась народом, буквально прибежавшим. Чиновники вынесли, по сибирскому обычаю, на руках графа Муравьева; но только показались в толпе, как моментально были отброшены в сторону, а граф очутился на руках сперва крестьян, а потом инородцев, поспешно выхвативших его у первых. Им выпало на долю сказать последнее “прости”…» «Когда я, – пишет Б. Милютин, – протискался сквозь толпу и подошел к экипажу графа, я слышал только следующие слова, произнесенные инородцами: “Мы тебя, граф, не забудем, не забудь и ты нас”. “Не забудь нас!” – подхватил народ. Тронулись повозки, все стояли без шапок, кто бежал сзади, кто обратился к монастырю и крестился. Шибче и шибче двигались повозки. Народ долго еще стоял без шапок, следя за ними. Стоял и я… Невольно пришло в голову: закатывается зорька Восточной Сибири!»

Таким было прощание с Н.Н. Муравьевым-Амурским в январе 1861 года в Иркутске. Покинув Сибирь навсегда, он никогда не порывал с ней связи. Помнили его бывшие сослуживцы, ему писали, с ним советовались по разным вопросам. В январе 1861 года в Петербурге Н.Н. Муравьев-Амурский получил подарок в память о его деятельности в Восточной Сибири. Ему были преподнесены серебряные часы, изготовленные по специальному заказу. Циферблат часов имел надпись: «16-го мая 1858 года» – дата заключения Айгунского договора. Над циферблатом два ангела поддерживали герб Н.Н. Муравьева-Амурского, здесь же был помещен щит с датой «11–19 января 1851–1854 годов» – это были годы первых русских экспедиций на Амур. По обеим сторонам циферблата располагались фигуры казака и китайца, которые символизировали сближение России с Китаем. Около этих фигур были помещены эмблемы зарождающейся деятельности во вновь приобретенных землях.

Массивные часы были окружены барельефами, где изображались первые плавания по Амуру и его лиману, вид Николаевского поста в 1855 году, сцена заключения Айгунского договора, торжественное построение войск в станице Благовещенской. Верхняя часть часов венчалась женской фигурой, олицетворяющей реку Амур. На тыльной стороне часов были выгравированы имена людей, преподнесших этот уникальный подарок (около 200 фамилий).

Часы были установлены на мраморном основании, где помещался маленький орган; он исполнял «Амурский марш» и другие музыкальные пьесы, звучавшие во время первых экспедиций по Амуру. Н.Н. Муравьев-Амурский, получив подарок, был тронут настолько, что не смог сдержать слез.

Последние 20 лет Н.Н. Муравьев-Амурский жил во Франции, на родине жены. До 1868 года иногда приезжал в Россию, вел активную переписку со своими сослуживцами, друзьями, родственниками. Можно без преувеличения сказать, что душой он был с Россией. Летом 1868 года граф посетил Санкт-Петербург, приезжал он и в Москву, чтобы повидаться с митрополитом Московским Иннокентием, с которым его связывали самые дорогие годы их деятельности в Сибири. Это был последний его приезд в Россию.

Скончался граф Муравьев-Амурский 18 ноября 1881 года. В метрической книге Свято-Троицкой Александро-Невской церкви при Российском посольстве в Париже была сделана запись: «Ноября 18 скончался от гангрены граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский 72 лет от роду. Перед смертью был исповедован и приобщен святых таинств протоиереем Василием Прилежаевым». Похоронен Муравьев-Амурский на Монмартрском кладбище в Париже, в фамильном склепе де Ришмон.

Сразу же после его смерти был поднят вопрос об увековечении памяти знаменитого генерал-губернатора, человека, «энергией и стараниями которого России была возвращена огромная территория и благодаря которому началось активное заселение ее казаками и крестьянами, изучение и освоение».

Через месяц после кончины графа, 17 декабря 1881 года, Александр II высочайше разрешил в Восточной Сибири и других местах империи сбор добровольных пожертвований на сооружение в Благовещенске памятника и открытие благотворительного заведения имени Муравьева-Амурского. Сбор пожертвований проходил с успехом, к концу 1882 года поступило около 40 тысяч рублей. По разным причинам сооружение памятника задержалось на несколько лет. В 1886 году для ускорения дела был образован комитет, в состав которого вошли соратники Муравьева-Амурского и приамурский генерал-губернатор А.Н. Корф. По окончательному варианту, было решено памятник установить в Хабаровске, поскольку он был административным и географическим центром Приамурского края.

Памятник был выполнен по проекту замечательного скульптора А.М. Опекушина. В январе 1891 года бронзовая пятиметровая скульптура Муравьева-Амурского побывала на выставке в Михайловском манеже и получила положительные отзывы жителей столицы, при этом отмечалось большое портретное сходство.

После выставки скульптура была разобрана, упакована в четыре больших ящика и 20 января была отправлена на Дальний Восток. Она проделала долгий и трудный путь: поездом до Одессы, затем на пароходе до о. Ханка, далее по рекам Сучану и Уссури до Хабаровска.

В советское время, 26 января 1925 года, по решению Дальревкома скульптура была снята и уничтожена. Но в сердцах сибиряков имя замечательного государственного деятеля, так много сделавшего для сибирского края, хранилось: о нем публиковали статьи, книги, писали картины, его нельзя было вычеркнуть из истории Восточной Сибири.

В 1991 году прах Н.Н. Муравьева-Амурского был вывезен из Парижа и торжественно перезахоронен во Владивостоке, а 30 мая 1992 года состоялось открытие воссозданного ему памятника, а главной улице Хабаровска возвращено имя Муравьева-Амурского.

Память о генерал-губернаторе Восточной Сибири графе Муравьеве-Амурском хранит карта Приморья названиями географических мест: заливы Амурский и Уссурийский, Владивосток, бухты Золотой Рог и Находка. Его имя носят населенные пункты, улицы, пароходы, библиотеки, парки, благотворительные организации.

Несколько слов о критике генерал-губернатора графа Николая Николаевича Муравьева-Амурского. С самого начала своей деятельности генерал-губернатор вел непримиримую борьбу со взяточничеством и другими видами злоупотреблений. Имея свое мнение о крупномасштабных преобразованиях в Сибири, он решительно отметал все, что ему мешало проводить в жизнь свои планы. Он окружал себя людьми честными, верными своему долгу, деловыми и инициативными, но и не расходящимися с его мнением и в частных деталях. Поэтому не удивительно, что некоторые представители сибирского общества были им недовольны, как из числа злоупотреблявших и завистников, так и из числа уважаемых людей, но не сумевших довериться мнению генерал-губернатора. О петербургской оппозиции из высших слоев общества уже было сказано выше.

Замечательный русский писатель И.А. Гончаров писал о нем: «В беседах с ним я успел вглядеться в него, наслушаться его мыслей, намерений, целей. Какая энергия! Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации, воля, боровшаяся с препятствиями, с bâtons dans les roués, как он выражался, которые тормозили его ретивый пыл! Небольшого роста, нервный, подвижный. Ни усталого взгляда, ни вялого движения я ни разу не видал у него. Это и боевой и отважный боец, полный внутреннего огня и кипучести в речи, в движениях… Но кто не увлекался этой яркой личностью, кто сколько-нибудь знал ее! Только враги ее!»

Да, у Муравьева были и враги, и недоброжелатели, пытавшиеся если и не осквернить его образ, то, по крайней мере, усугубить те промахи в его деятельности, без которых не обходится ни одно благое дело. Был он иногда по свойственной его горячей натуре и некоторой нервозности резок с людьми. Это давало повод некоторым недоброжелателям к критике как самого Муравьева, так и его деятельности. Особенно зло о нем высказывались Д.И. Завалишин[2] и М.В. Петрашевский[3]. После выхода в свет книги Ивана Барсукова «Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский» появился отзыв некоего харьковского профессора П.И. Буцинского, составленный им, видимо, по недостоверным источникам. Обвиняя биографа Барсукова в пристрастии, сам он обнаруживает редкий субъективизм в своих суждениях, извергая на образ Муравьева желчь, а подчас и ложь в сочетании с противоречащими друг другу обвинениями. Бывший сотрудник генерал-губернатора И.В. Ефремов в своей книге, посвященной Муравьеву, с болью в сердце пункт за пунктом отвергает выдвинутые Буцинским обвинения, удивляясь совершенно неузнаваемому образу, который рисует харьковский историк. В заключение Ефремов пишет: «Наш славный Пушкин сказал: “Злословие даже без доказательств оставляет почти всегда вечные следы”. Вот, чтобы не осуществилось этого, необходимо для охранения памяти Муравьева от таких отзывов, какие сделал г-н Буцинский, всем оставшимся в живых сослуживцам и сотрудникам Николая Николаевича, а также и бывшим его преемникам, по возможности дать о нем свои правдивые отзывы. Этого потребует история, суда которой Муравьеву бояться нечего».

Сам Муравьев, уже проживая за границей и слыша о себе злобную клевету, писал: «Бог не дал мне заслужить внимание моих современников; не рассчитываю я на внимание и потомства, но тем ни менее жизнь моя проведена и сокращена на службе Отечеству, и, слава Богу, еще что не называют меня изменником. А Бог знает, может быть, где и называют».

Не забудем, что Муравьев-Амурский сделал богоугодное дело, его руками Господь Бог помог России сохранить и благоустроить этот край на благо Отечества, для просвещения светом Христовым сидящих во тьме, а такие дела всегда сопровождаются и злым глаголом, и ложью. «Блажени есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, мене ради» (Мф. 5: 11).

[1] Муравьев Николай Назарьевич (1775–1845) – государственный деятель, археолог, писатель. Закончил Горный корпус, с 1788 г. – во флотской службе, с 1806 г. – на статской. В 1812–1818 гг. – вице-губернатор, а затем и губернатор Новгорода.

[2] Завалишин Дмитрий Иринархович (1804–1892) – мемуарист, публицист, этнограф, автор антиправительственных стихотворений. Сын писателя Завалишина Иринарха Ивановича. По окончании Морского кадетского корпуса оставлен в нем преподавателем. Совершил кругосветное путешествие с М.П. Лазаревым. По убеждениям был республиканец, учредил «Орден восстановления» масонского толка. Позже примкнул к декабристам, за что был приговорен к каторжным работам (навечно, позже срок сокращен до 15 лет). По окончании срока каторги остался в Сибири. Критиковал местную власть и генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьева-Амурского, печатал статьи в «Морском сборнике» и «Вестнике промышленности», затем печатание статей было запрещено. Позже жил в Москве, где и умер, похоронен в Даниловом монастыре.

[3] Петрашевский Михаил Васильевич (Буташевич-Петрашевский; 1821–1866) – известный революционер, руководивший кружком так называемых петрашевцев. В 1849 г. приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой. После амнистии 1856 г. проживал в Иркутске. Исторгнутый из столичной среды, он свою потребность к конфронтации с властью перебросил на местную администрацию и вместе с Д.И. Завалишиным развернул кампанию по компрометации генерал-губернатора Муравьева и его деятельности. Призывал людей освободиться от одурения «религиозным благоговением ко всякой власти». Бунтарь по духу, втягивавший неустойчивых людей в свой нехристианский образ мыслей, прикрывающийся мнимой заботой о благе людей, а в действительности приобщавший их к сопротивлению властям и, как последствие, к каторгам, ссылкам, нравственным падениям. К числу лиц, пострадавших от его дурного влияния, относится Ф.М. Достоевский, а также М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Н. Плещеев и другие, впоследствии по милости Божией осознавшие глубину своих заблуждений.